что делают с мужчинами в женских тюрьмах

В женских колониях нет такой строгой иерархии, как в мужских: нет разделения на ярко-выраженные касты, отсутствуют так называемые «понятия», не стыдно заниматься физическим трудом. Внимания на прежние криминальные заслуги и список «отсидок» обращают мало: важнее другое – какая личность попала в камеру, какой от нее может быть толк для остальных, насколько щедра ее родня на посылки и подарки.

Касаемо условий и санитарии – как повезет. Есть образцово-показательные места, в которых нет перебоев с горячей водой, свежая еда и сносное медицинское обслуживание. Есть и иные: с высоким процентом самоубийств из-за огромного количества насилия, с протухшей едой, отсутствием банальных лекарств, моральным и физическим унижением со стороны руководства.

Кто считается опущенной в зонах для женщин?

Изгои в женских колониях есть, как и в мужских, однако отношение к ним, скорее, брезгливое, а не агрессивное. За одним исключением: детоубийц там категорически не любят и устраивают им «темные» при первой возможности. Поэтому для этих дам приготовлены отдельные камеры с осужденными по таким же статьям. С презрением относятся к наркоманам с большим стажем, героинщицам – считается, что они продадут любую за сигарету или щепотку чая.

Подробнее об опущенных читайте тут.

Что происходит в колониях?

Правозащитники бьют тревогу: несмотря на, казалось бы, строгий контроль и призывы к введению «прозрачности» по делам заключенных, в отдельных колониях продолжают применяться варварские методы по поддержанию порядка и удержанию в «узде» большой массы людей. Причем женщины страдают не меньше, чем мужчины.

Истории из жизни

Яна Л.:

«Да, это была моя большая ошибка. Не нужно нам было трогать ту женщину. Мы выпили перед нападением – каждый по нескольку бокалов алкогольного коктейля – а после увидели ее: в меховой шубе, расфуфыренную, и захотели позабавиться. Вырезали по паре лоскутов из шубы.»

Но суд посчитал действия компании не шуткой, а грабежом, и Яна на 9 месяцев попала сначала в СИЗО, а после – в колонию на долгих 15. Колония в Калужской области была открыта совсем недавно и контингент там был, в основном, московский.

Многие – первоходы, получившиеся сроки за распространение наркотиков, кражи и убийства. И условия содержания отличались от многих других: два рабочих дня через два выходных, доступный душ и всегда есть горячая вода. Но постепенно перед девушкой открылось другое: узкий мирок озлобленности и недоверия.

«У каждого сотрудника на груди была прикреплена видеокамера. Как-то раз одна заключенная попыталась ее сорвать – и получила дополнительный срок за нападение. Контроль жесткий и ежесекундный, тумбочки могли проверять по 6 раз за день. Или разрешали садиться за стол в обеденный час только троим, а остальных выстраивали возле стенки и заставляли смотреть. Это называлось «профилактика».

Но бывали и там отдушины. По выходным в местный клуб приезжал психолог: проводил беседы, показывал фильмы.За хорошее поведение позволялось заниматься в спортзале.

В нашем отряде было много людей с деньгами, блатных. Они подмазывались к ментам: покупали то планшеты начальникам, то диваны в колонию. Выносить мусор и мыть туалеты заставляли остальных, и это считалось унизительным.

Попробуй заплачь – посчитают слабой и начнут гнобить, а то и шпынять исподтишка. Нужно было не молчать, а грубить в ответ, огрызаться. Но жестоких избиений я не видела – больше на словах «посылали».

Кстати говоря: раньше тех, кто отказывался от хозяйственных работ, уважали и всячески превозносили. Сейчас к ним такое же отношение. Выйти по УДО всем хочется, а единственная дорога к этому – примерное поведение. Или же деньги.

Ходили слухи, что один год стоит миллион рублей. Насобираешь – дело в шляпе. Но я свой срок отсидела полностью. Что еще могу сказать? Хорошие люди не работают в администрации колоний.»

Марина Ч.:

«Я попалась на «контрольной закупке». Давний друг, с которым мы иногда баловались наркотиками, предложил товар за очень маленькие деньги. Я приехала, заплатила, а на улице меня скрутили, показали документы и увезли.»

Поначалу Марину встретили в камере как свою, с улыбками и, казалось бы, искренним сочувствием. А потом все карты раскрылись. Весь коллектив разбит на группы – так легче выживать. Одиночкой быть сложно. Постоянно драки, выяснения отношений на повышенных тонах, мелкие пакости друг другу. Взрослые, опытные женщины умеют надавить на самую больную точку, если поймут, что ты поддаешься.

Вообще уровень жизни там – примитивный, детский какой-то. Забываешь все громкие цитаты и лозунги, в голове одно – это моя миска с едой, это моя шмотка. Сокамерницы провоцируют ссоры, придираются по каждой мелочи. Но особенно унижают по статьям, например, детоубийц просто ненавидят. С ними отказываются есть за одним столом и стоять рядом на проверке.

В хозотрядах было тяжело – работы и на пекарне, и в изоляторах, и на участках всегда хватало. Но это была единственная возможность хоть бы на время отстраниться от гнетущих мыслей. После перевода в Мордовию Марина с головой ушла в работу – шитье.

«Мы шили защитные костюмы на швейных машинках. Я ее освоила сразу и потом практически не вылезала из-за стола. Знаете, почему? И дело не в деньгах было. Я боялась попасть в карцер – там держали подолгу и били много, не кормили, и все равно приносили эту проклятую швейную машинку.

А выполнившие свою дневную норму жили в относительном покое – их и кормили как следует, и работу оплачивали. Отношение к работе строгое: если не занята чем-то – лодырь. С пустыми руками, да и вообще сидеть, руки сложив, нельзя – прессуют.»

Марина называет тот коллектив «миграцией диких кабанов» – опасный, агрессивный. Но изнасилований нет, хотя волей-неволей приходится строить «семью» с кем-то более сильным и авторитетным.

«Отношение товарок по камере меняется к концу твоего срока. Тебя начинают просто ненавидеть: ведь ты выходишь, а кому-то мотать и мотать. Один раз в меня плеснули кипятком, кто-то заступился, началась драка – в итоге агрессия всей толпы на меня же и вылилась. «Я получила там много уроков – на всю оставшуюся жизнь хватит.Главное – в тюрьме выживает сильнейший.»

Ирина Л.

«Могла ли я: выпускница журфака МГУ, подумать, что когда-нибудь пройду все эти круги каменного ада? Пресненское ОВД, где мне запустили в голову бутылью с водой, СИЗО с камерой метр на метр, «карантин», выкрашенный в беззаботный голубой цвет, два года колонии на востоке страны.

Я выдюжила и не сломалась. Хотя до сих пор мне снятся располосованные вены соседок по камере и ночные истерики.»

Хулиганство, совершенное группой лиц по мотиву идеологической ненависти – так звучала вменяемая Ирине статья. Обвинение просило 8 лет колонии, однако через 2 года девушка вышла по амнистии.

«Сразу хочу сказать – вести себя там нужно также, как и на воле вел: уважительно, спокойно, но уметь настоять на своем и не раскисать. И еще не быть излишне брезгливой, иначе с ума сойдешь. В моей камере было 40 человек. Есть и меньше – на 12. Уединения не получишь: ни книжку почитать, ни подумать.

Одноместные кровати – только для способных заплатить за это старшей по камере. Вообще блатных много было: мошенницам, укравшим миллионы у государства, жилось неплохо. Они сотрудничают с администрацией, потому если тронешь такую – влетишь в карцер, а в деле появится о «злостном нарушении» отметка.»

Ирина вынесла из случившегося свой урок – ничего и никому не рассказывать.

Причем все чистящие средства, бумага туалетная – присылают родственники. И ты вынужден делиться с начальством, которое распределяет это по другим камерам. В больницу отправляют в крайнем случае – если заключенная не может ходить и принимать пищу.

Нина Р.:

«Когда усатый и седой милиционер сказал мне: «Все, девушка, ты попала!» – я на него посмотрела недоумевающе. Дескать, да ладно. И не из таких переделок выбирались. Оказалось – таких-то как раз и не было.»

У девушки был обычный роман с крутым, как ей казалось, парнем. Уверенный в себе, щедрый, красивый, водил по дорогим кабакам и дарил охапками розы. А потом подкинул ей в сумочку наркотики, когда их остановил патруль на улице для проверки документов.

А женщины дерутся хлеще мужиков. Ей нос свернули набок, зубы передние выбили, волосы вырвали. Отлежалась она в лазарете, перевели ее в другую камеру – там та же история. В итоге отправили к таким же гнидам.»

Нина признается: в первые полгода она махнула на себя рукой, перестала даже расчесываться. Ужасно боялась приставаний со стороны – увидела как-то раз соседок в недвусмысленной позе и спать не могла три ночи подряд.

«В женской камере нет понятия «опустить» – вместо этого просто избивают, если не хочешь. Сексуальный контакт нередко оплачивается: сигаретами, едой из посылок, косметикой. Но часто встречается и настоящая любовь. Не представляете, какие истерики были, когда разлучали пару одну! Одну перевели в другой корпус, а вторая вены вскрыла себе.»

«Девку отводили в карцер и делали с ней что хотели. Если она беременела – сразу же аборт, не спрашивая. Но со временем это выплыло наружу, в газетах появились статьи о беспределе в колониях, и кто-то сверху запретил.»

«Выходить на волю – страшно. Ждешь этого дня, считаешь часы, а когда он наступает – ужас неописуемый наваливается, даже дышать трудно. Может быть, оттого, что мало кто действительно тебя ждет. Даже мама смотрит, как на замаранную.»

Екатерина С.:

«Когда я попала на зону впервые, то даже удивилась. Музыка играет, в волейбол режутся – как в обычном дворе. Но, когда начинаешь вглядываться в лица – видишь усталость, изнеможение, бессилие.»

За подделку документов и кражу Катя получила почти 6 лет. Сейчас о своих первых месяцах она рассказывает с улыбкой, даже шутит. Но слушать это страшно. «Сначала меня поставили к швейной машинке. Умеешь ты шить – не умеешь, это никого не волнует.»

«Освоить все получается не сразу и эти полгода ты ходишь битая, потому что начальник промзоны требует результат с бригадира, а результата нет. И бригадир на тебе отыгрывается все это время: может и головой об стенку ударить, и пнуть, и по рукам палкой стукнуть. Начальник меня лично заводил к себе в кабинет и бил дубинкой по ногам. Три месяца через день я так ходила – ноги опухли, спина черная была. Но от шитья отказывалась.

В итоге меня перевели в художественную мастерскую, потому что рисовать я как раз умела. И мы группой расписывали матрешек, рисовали картины с котятами. В соседней комнате вышивали иконы. Одна женщина сильно проштрафилась – убежала в жилзону, сорвала мероприятие какое-то, и ее месяцев на 5 упекли в изолятор.

Катин муж бросил ее через полгода после оглашения приговора и уехал в неизвестном направлении. Ребенка забрали бабушка с дедушкой. Приезжают редко, но часто шлю посылки.

«На зоне выдают форму на год: брюки или саржевую юбку (серую, темно-синюю), пиджак и рубашку. На зиму – телогрейку. И платок обязательно. Снимешь только в цеху, если жарко. Косметикой пользоваться разрешают, но не яркой: туши чуть да бледной помады. Баня – раз в неделю. Душа нет, на два десятка человек пара кранов и да по тазу. Моешься в помещении без света и без окон. Туалет на улице – простая дырка, и из щелей вокруг дует. К администрации ходить – толку нет. Мы для них не люди, мы контингент.»

Источник

«Забычила — и получился разбой» Узница женской колонии о лесбийской любви, заколотых детях и беспределе

Что творится за высокими стенами женских колоний в России, 33-летняя Галина Воробьева знает не понаслышке. На счету матери троих детей — два срока в Ленинградской и Можайской колониях. Блатные расклады, борьба за выживание, лесбийская любовь и разлука с детьми — лишь малая часть того, что она видела за решеткой. И хотя о своих отсидках заключенные говорят неохотно, Воробьева согласилась побеседовать с «Лентой.ру» и рассказать подробно о жизни в женской колонии.

«Меня закрыли»

В жизни каждого наркомана бывают периоды просветления. Я вышла замуж, родила дочь и сына. Но потом срыв, тянет обратно, хочется движухи. Уходила из семьи — вечеринки, тусовки, — потом возвращалась. Две-три недели отсутствия были для меня в порядке вещей. В 2007 году органы опеки лишили меня родительских прав. Мой отец оформил опекунство на моих детей, несмотря на то, что мы не общались. Видимо, у него было чувство вины за то, что отстранился в свое время от моего воспитания. С мужем мы к тому времени уже развелись.

Материалы по теме

«У нас воров нет, короновать некому»

«Дали расстрел, заменили на 15 лет»

В 2010 году была еще одна попытка начать нормальную жизнь. Я устроилась на работу, попыталась стать нормальным человеком. Перестала колоться, но начала пить. Просто заменила одно другим. Когда выпиваешь, легко заводить новые знакомства. Так у меня появилась компания. Новые друзья воровали, занимались грабежами, мошенничеством. Я тоже начала красть. Очередная пьянка, отобрали у кого-то телефон и деньги, завели дело. Но тогда мне дали шанс — отпустили под подписку о невыезде. А я не оценила этого, прямо под подпиской, в той же компании, снова совершила грабеж — и меня закрыли [арестовали].

В СИЗО провела восемь месяцев. После общения с уголовниками в своей компании я была наслышана про порядки. Есть такое понятие — семейничество: подружилась с двумя сокамерницами, мы вели общее хозяйство, делились продуктами, с остальными были ровные отношения.

«Женщины-зечки — тревожный контингент»

В 2012 году я получила три года, и меня отправили в женскую колонию в Ленинградской области — Ульяновка называется. Женщины вообще сложные создания, а женщины-зечки — это тревожный контингент, психика у всех нарушена. На зоне авторитет у «кратких» — это неоднократно судимые.

Залог успеха на зоне в том, чтобы «хорошо сидеть». А что это значит? Чтоб не наезжала администрация, чтоб ровные отношения с зечками. Ты должна уметь за себя постоять. Я вот уверенная в себе, физического давления на меня было мало, в основном моральный пресс. Напряжение каждый день, потому что каждый день ты должна отстаивать свои права: на место в комнате питания, в каптерке, на розетку, в курилке, ну и так еще по мелочи. Но если рот не открывать, если не можешь отстоять свое мнение, разрулить ситуацию, то тебя чморят. Делают разные пакости: бойкот процветает, тебе говорят все, что о тебе думают, могут подложить запрещенку — духи, цветные вещи. На воле это мелочи, а там это взыскание, и если его получишь, то уже не можешь выйти по УДО. А выйти все стремятся. Но если ты чмо, то сами зеки будут ставить тебе палки в колеса.

Вышла из карантина, мне выдали форму 52 размера, а я ношу 44-й. Это пиджак-юбка, пиджак-брюки. Одна дама предложила мне ушить форму за блок сигарет и стограммовую банку кофе. Отдала ей форму, а она «задинамила»: две недели я не могла ее найти, потом наконец-то отловила в курилке и вежливо спрашиваю: «Что за дела?» Она давно сидела и, видимо, решила на новенькой отработаться. Ответила мне: «Ты кто такая? Иди гуляй». Годы общения с уголовниками и наркоманами на мне сказались, и я надавала ей. Через пару часов дамочка принесла мне ушитую форму и вернула сигареты. Так я получила свое первое взыскание.

Мне повезло очень сильно: наш бригадир Яна, которая 16 лет отсидела, оказалась моей землячкой. Есть негласное правило: земляки помогают друг другу. Она грамотно руководила, могла договориться с администрацией, все к ней шли за помощью, хоть она и строгая была.

Я еще в карантине была, мне прислали посылку: сапоги, цветные кофты, термо- и корректирующее белье. Хоть ты и на зоне, но хочется минимального комфорта и красоты, а в колонии ходят только в форме — платок, пальто и обувь. Но кто давно сидит и у администрации на хорошем счету, имеют послабление: они могут носить одежду и обувь неустановленного образца. Я обратилась к Яне за помощью, и через некоторое время мне, новичку, разрешили носить свои сапоги и водолазку с блестками. Еще Яна помогла мне с работой. Сначала меня распределили на швейное производство, но там платили копейки — 300-400 рублей в месяц. А потом Яна устроила меня на вольное производство, которое было на территории нашей колонии. Там производили пластмассовые изделия. Зарплата уже 2000 рублей в месяц плюс бонусы за переработку — сигареты и кофе, а это ценный товар в колонии, которым все можно оплатить.

«Забычила — и получился разбой»

Я вышла из Ульяновки в январе 2015 года с настроем, что сидеть больше не хочу. Вернулась в Рыбинск и устроилась на работу официанткой. Директор кафе лояльно отнесся к моей судимости. Все было хорошо. Познакомилась с молодым человеком. Забеременела, потом выяснилось, что он наркоман. Завязать у него не получилось, и мы расстались. Однажды с подружкой поехала в гости, опять пьянка. Видимо, тюремные устои дали о себе знать.

Забычила — и получился разбой. В том же 2015-м мне дали 2,5 года. Мой начальник просил за меня и соседи, поэтому получила по минимуму. Прокурор просил пять лет. Приехала в Можайскую колонию с огромным животом: 36 недель срока. Сама волокла два тяжеленных чемодана, никто из сотрудников не помог. С нами были еще две мамочки с младенцами: одному три месяца, другому девять. Сотрудницы у них молча забрали детей, они спрашивают — куда? Те ответили им по-хамски. Сразу поняла, что здесь все будет очень жестко.

Источник

LiveInternetLiveInternet

—Рубрики

—Музыка

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Статистика

«Опущенные» в женских тюрьмах. Вот что с ними делают и почему.

В российских местах лишения свободы для женщин иерархия заключенных и вообще быт существенно отличается от мужских зон и тюрем – там, как правило, нет понятий и не рулят воры в законе.

Тем не менее, определенное кастовое деление есть и в «дамских» МЛС. Изгои здесь обладают теми же качествами, что и везде.

Самые презираемые зечки в женских МЛС несколько отличаются от представителей низжих мастей в мужских зонах и тюрьмах – здесь иерархическая лестница имеет свои ступени. В первую очередь, в женской тюрьме имеет значение личность осужденной, а не ее послужной список отсидок и прежних криминальных «заслуг».

Строго говоря, в женских зонах и тюрьмах почти нет определенных категорий зечек, которых изначально и принципиально гнобят и прессуют – все зависит, главным образом, от личностных качеств осужденной. Изгоев в женских МЛС, в основном, просто сторонятся.

Одни из самых презираемых в женских МЛС – героинщицы, наркоманки с большим стажем. Это выхолощенные в моральном плане особи, способные продать и предать буквально за щепоть чаю, кусок мыла или сигарету. Любую стоящую информацию, исходящую от новой знакомой, они стараются «монетизировать», стуча администрации МЛС.

В зонах и в камерах СИЗО сиделицы стараются жить «семьями» – завести себе подругу (подруг) по несчастью и заниматься с ними общим нехитрым хозяйством. Это не имеет ничего общего с лесбийскими наклонностями – просто так легче выжить в заключении, к подобному способу обустройства в особых условиях женщин толкает инстинкт семейственности, заложенный в представительнице слабого пола изначально, свыше. Героинщицы – одиночки, в «семью» их никто не принимает.

Некоторые сиделицы сдать могут даже не умышленно, а «по простоте душевной». Таких в зонах и тюрьмах тоже сторонятся, но особо не гнобят – «старшая» знает всех стукачей в камере или в отряде, и считается, что уж лучше «своя», чем присланная новая, от которой не знаешь, чего ожидать.

Убийц своих детей на женской зоне запросто могут избить и потом постоянно унижать – это изначально изгои среди осужденных, пожалуй, главная категория сиделиц, которым суждено расплачиваться в неволе за свое прошлое.

В женских зонах и тюрьмах сидят много «вичовых» (с диагнозом вирусного иммунодефицита человека), больных венерическими или онкологическими заболеваниями. Этих тоже сторонятся из чувства брезгливости и боязни заразиться.

Надо работать или огребешь

В низшей касте в женской зоне может оказаться любая, если она не выполняет производственное задание. Женщине (девушке), не способной освоить швейную машинку и выдавать «на гора» ежедневную норму, грозят серьезные разборки в отряде, вплоть до избиения: от ее выработки страдает весь коллектив. Отрядницы могут вырвать волосы, выбить зубы, а в карцере отделают дубинками. Даже если у сиделицы хороший «подогрев» с воли, но она не умеет шить, «люлей» ей чаще всего все равно не избежать.

В женской зоне и тюрьме для их «постоялиц» особенно важно соблюсти физическую чистоту, что не так просто в сравнении с условиями на воле. Зачуханных, запустивших себя там не любят и избегают. Не зря одной из самых ценных вещественных валют в таких МЛС наряду с сигаретами и чаем является простой кусок мыла. Не всем удается получать хорошие передачи с воли, и поэтому многие зечки нанимаются дежурить за других за пару пачек сигарет, чая или шампунь – дежурство всегда можно купить. Такие осужденные не презираемы другими, если содержат себя в чистоте и не «косячат», просто у них безвыходное положение.

Источник

Иерархия в женских тюрьмах. Как сидят на женской зоне?

Уклад жизни в женских тюрьмах и колониях довольно сильно отличается от того, что существует мужских. В них нет четких понятий, представления о том, что разрешено, а что запрещено, сильно разнятся, да и вся система взаимоотношений выглядит иначе.

Иерархическая структура в женских тюрьмах и зонах не такая сложная и жесткая, как мужских, но все таки она существует.

Иерархия в женских тюрьмах и лагерях

Чаще всего главной в камере является наиболее авторитетная и долго находящаяся в лагере женщина. Однако первоходки сидят отдельно от остальных зэчек.

Как и в мужских зонах, старшую, как правило, назначают с одобрения начальства и она является связующим звеном между администрацией и арестантками. Собственно, на этом вся иерархия в современных женских тюрьмах и колониях и завершается. Остальные подчиняются старшей, которая следит за тем, чтобы в камере соблюдался порядок, не нарушался график уборок, и пресекает особенно бурные проявления чувств, будь то скандалы опытных зэчек, или рыдания новенькой, впервые преступившей порог камеры.

В основном же, женские колонии напоминают большие женские общежития. Женские разборки чаще всего завершаются выяснением отношений на повышенных тонах. Конечно, иногда случаются и драки и коллективные избиения виновной на эмоциях, но это скорее исключение, чем правило.

Однако в женских лагерях советских времен свои понятия, своя иерархия и свои отверженные все-таки были. Понятия, аналогичные понятиям в мужских лагерях, появились вместе с ними в 30-е годы и почти полностью пропали после реформы 60-х годов. В женской колонии были и свои блатные, и свои черти, и свои опущенные.

Блатные зэчки-воровайки – профессиональные преступницы существовали в женских колониях также, как и в мужских. Однако их положение в лагере сильно отличалось от положения блатных в мужских лагерях. В мужских колониях блатным нельзя выполнять общественную работу и вообще работать, это для них считается унизительным. Профессиональный преступник по понятиям работать не может. У женщин же по отношению к труду позиция была всегда более нейтральная.

Сейчас, в отличие от советских времен, воровки особым уважением не пользуются, скорее наоборот, некоторые бывшие женщины заключенные вспоминают, что в их колониях воровок не очень любили и считали, что они могли украсть у своих.

К активистам же в советских тюрьмах могло быть двоякое отношение. Если мужские колонии до сих пор делятся на красные, где руководит администрация, и черные, где власть принадлежит блатным авторитетам, то в женских колониях такого не встречалось.

В мужской черной колонии активистов очень не любят, в женских же колониях работать на должностях особо зазорным не считалась, если только это не было связано со стукачеством или другим вредом, причиняемым коллективу зэчек.

В женских зонах СССР мыло было ценной валютой, наравне с сигаретами и чаем.

«Горохами» называли самых младших, молодняк. Грибов и горохов использовали по мере возможности в разных ситуациях по-разному. Они занимались какой-то вспомогательной работой, обслуживали, например, убирали, мыли и чистили туалеты и так далее. За это они получали защиту, сигареты, кофе и чай, а в некоторых колонии за это их могли просто не бить.

Были в советских женских колониях и опущенные. Например, к категории опущенных относили тех, кто на воле занимался оральным и анальным сексом. Если неопытная первоходка имела глупость разболтать сокамернице этот факт своей биографии, то ей было обеспечено брезгливое отношение и полный бойкот. Ее не пускали за один стол с собой, не делились присланными с воли продуктами и всячески избегали.

Но по-настоящему отверженными в женских зонах становились детоубийцы, к ним относились также, как в мужских колониях к совратителям малолетних и насильникам. Они были самой низшей кастой, самыми презираемыми людьми.

Убивали в женских зонах крайне редко, но цепь изощрённых издевательств, избиений и унижений была способна довести детоубийцу до попытки наложить на себя руки.

К детоубийцам и в современных женских зонах, по-прежнему, отношение самое негативное.

Обряд «опускания» в женских тюрьмах тоже имел место. Такую женщину, сговорившись заранее, ловили всей камерой, прижав в углу, который плохо просматривается из глазка, затыкали рот и брили налысо. Поскольку та вырывалась, то голова у нее оказывалась в порезах. Даже если надзиратели замечали возню в камере и пресекали расправу, на голове у женщины все равно оставалась одна или две дорожки. В некоторых зонах, после того, как виновную побрили, все обитательницы камеры по очереди справляли на нее малую нужду. От лагеря к лагерю этот ритуал сильно различался.

Иногда зэчки устраивали сокамернице изощренные издевательства, макали головой в унитаз, или обмакивали туда зубную щетку, после чего заставляли чистить ею зубы.

Однако статус опущенной в женских колониях никак не был связан с гомосексуальностью.

Лесбийские отношения

Гомосексуальные связи в женских зонах и тюрьмах, в отличие от мужских тюрем и лагерей, никогда не считались чем-то, что роняет достоинство одной из зэчек. В мужской колонии гомосексуальность это самая тяжкая провинность, заключенные вступающие в интимную связь в пассивной роли, это люди даже не второго, а пятого сорта. Их всячески игнорируют, с ними нельзя есть, пить, делить с ними что-либо.

В женской колонии такого нет, жаждущие близости одинокие женщины создают пары и окружающие к этому относятся вполне нейтрально.

Лесбийские пары в местах лишения свободы бывают двух видов.

Одна категория называется «половинки». В такой категории обе девушки выглядят и ведут себя вполне по-женски, зачастую это первоходки, которым просто стало одиноко и захотелось тепла и близости. Эти отношения больше напоминают дружбу с романтическим подтекстом.

Вторая категория отношений возникает между так называемыми «коблом» и «ковырялкой». Коблом называют зечку, которая практически лишилась женских черт, и голосом, и манерами, и фигурой она похожа на мужчину, да так, что иной раз и не отличишь. Такие коблы, оказавшись в камере, начинают искать себе пару. Завоевав партнершу, они ведут себя вполне по-мужски, защищают свою подружку, ревнуют ее, стараются баловать, а иногда и демонстрируют настоящий деспотизм.

Естественно, что и роли у таких парочек строго распределены. Проблема кобла достать или купить чай, какие-то продукты, а вот ее подружка, которую называют ковырялкой, должна все это приготовить и накрыть на стол.

Интимные отношения в женских колониях происходит по обоюдному согласию. Лесбийские пары бывают очень прочными, иногда такие отношения длятся весь период заключения, а случается, что и сохраняются после освобождения.

Источник