что такое paideia в риторике
ПАЙДЕЙЯ
ПАЙДЕЙЯ (греч. παιδεία – формирование ребенка, образование, воспитанность, культура) – понятие античной философии, означающее универсальную образованность (ср. лат. humanitas – вселенская образованность как существо человека). Возникло в греческой софистике [СОФИСТИКА] в 5 в. до н.э., стало предметом специальной рефлексии у Исократа и Ксенофонта и было разработано Платоном в диалогах «Государство» и «Законы». В соединении с учением о бессмертии души политическая программа Платона, полагающая воспитание «стражей» и «правителей» фундаментом правильного государственного устройства, представляет пайдейю не только как смысл политики, но и как смысл жизни души: согласно «Федону» (107d3), душа уносит с собой на тот свет только воспитание-пайдейю. Аристотель продолжил школьную разработку понятия в трактате «Политика»: согласно его учению, объединение людей («толпы») в единое государство возможно только «путем ее воспитания» (1263b37), т.е. через «внедрение добрых нравов, философии и законов» (b40). Аристотель тем самым полемизирует с платоновским проектом идеального государства, единство которого держится на власти «стражей» и «правителей», а самая многочисленная прослойка общества, «земледельцы», не получает воспитания. Воспитание-пайдейа в системе этико-политических взглядов Аристотеля – условие счастья для всех членов общества, в то время как для Платона воспитание мыслится как задача онтологическая – как условие спасения души, способ приобщения к истинному бытию, что делает пайдейю синонимом самой философии. Благодаря переводу Библии т.н. 70 толковниками (ср. «Книга притчей Соломоновых» 3, 11, 1: μὴ ὀλιγώρει παιδείας κυρίου; 1, 2, 1: σοφία καὶ παιδεία; «Книга Премудрости Иисуса, Сына Сирахова» 1, 27, 1 и др.) слово «пайдейя» было воспринято эллинизированным иудейством (Филон Александрийский), а в дальнейшем ранним христианством и патристикой.
Литература:
1. Jäger W. Paideia, die Formung des Griechischen Menschen, Bd. 1–3. В., 1954–55;
2. Marrou H.-I. Histoire de lʼéducation dans lʼantiquité, 6 ed. P., 1965;
3. Йегер В. Пайдейа. Воспитание античного грека (эпоха великих воспитателей и воспитательных систем). М., 1997 (перевод W.Jäger, Bd. 2);
4. Марру А.-И. История воспитания в античности (Греция). М., 1998.
От черного охотника к философу-воину: что такое пайдейя
В первом томе рассмотрена ранняя эпоха Греции и становление важнейших понятий, которые впоследствии станут основой греческой культуры: та самая «пайдейя» (воспитание), а также «арете» (доблесть) и «калокагатия» (красота души и тела). Все эти явления напрямую связаны со становлением греческого юноши как гражданина: он должен иметь всестороннее образование (знать философию, поэзию, музыку и др.), быть храбрым и справедливым, иметь добрые помыслы и прекрасное тело.
Важную роль при описании пайдейи ранней эпохи автор отводит Гомеру, называя его «воспитателем Греции», то есть тем автором, на основе чьих эпосов происходило обучение грамматике, риторике и поэзии. Помимо этого, поступки гомеровских героев часто становились этическим идеалом, примером для подражания среди юношей и старших воинов. Йегер показывает, как подобная оглядка на древнего поэта-сказителя объединяла Грецию в культурном смысле и привела к появлению «греческого чуда», заложившего фундамент для всей западной философии и значительной части европейской культуры.
Во втором томе Йегер говорит уже о «взрослом» периоде греческой пайдейи — об эпохе великих воспитателей и воспитательных систем. Здесь можно найти подробное исследование риторики и философии, анализ практик известных софистов — Горгия и Протагора, активно участвовавших в жизни Афин (с идеями о публичности любого гражданина, необходимости красноречия и особого понимания справедливости). Здесь же Йегер рассматривает и феномен Сократа как абсолютного грека, которого Платон называл «единственным настоящим государственным мужем своего времени в Афинах ».
Этим томом автор показывает культурное единство Греции — совмещение поэзии (гомеровских эпосов), философии (диалогов Платона и трудов Аристотеля), софистики (риторических школ, в которых преподавали «великие воспитатели») и политики (особой формы полисной морали).
«Традиционная философия, неудачно пытавшаяся во времена Платона дать определение дружбы, сводила это понятие либо к сходству натур, либо к их противоположности. В „Лисиде” сделана первая попытка выйти за рамки такого чисто внешнего сравнения душ, здесь формулируется новое понимание дружбы (πρώτον φίλον) — это „первоначало любви”».
Эта работа — продолжение и расширение темы пайдейи, в которой Вернер Йегер показывает ее влияние (и влияние, по сути, всей греческой культуры) на развитие христианства.
Книга, небольшая по объему, может стать важным продолжением в изучении темы античного воспитания.
«Как греческая пайдейя представляла собой полный корпус греческой литературы, так христианская пайдейя — это Библия. Литература является пайдейей постольку, поскольку она содержит высочайшие нормы человеческой жизни, которые в ней приобретают свою непреходящую и наиболее выразительную форму. Это идеальное изображение человека, великий образец».
Основная идея книги — это «черный охотник», образ греческого юноши, который прошел все ступени образования, созрел и стал достойным гражданином, воином (явление «эфебии») или даже философом-воином. Философ-воин — это, по Платону, идеальный гражданин государства, который при желании способен стать мудрым и справедливым правителем. Для автора «Черного охотника» эта заточенность греческого разума на «лучшее», на полноценную реализацию себя (вплоть до занятия высочайших военных и государственных должностей) есть основная черта античной пайдейи.
«Так как же примирить гражданскую армию, которая принадлежала традиции всех греческих полисов и эту реальность techne? Платоновское „решение” — это все „Государство”, т. е. единый в основе полис, но разделенный на три касты, причем центральной является каста воинов, но власть принадлежит философу, который, впрочем, является продуктом воинского воспитания».
Эта книга — еще более «взбитая» и детальная, чем три предыдущие работы. В ней нет философских рассуждений — саму философию, философскую пайдейю, обучение философии, происходившее в академии Платона или лицее Аристотеля, автор рассматривает всего лишь как часть, как один из вариантов образованности. Интересно также, замечает Марру, что философия чаще всего становилась последним этапом воспитания, к ней приходили уже в зрелом возрасте.
«Философская культура обращена к меньшинству, к элите духа, которая, выбирая философию, принимает на себя определенные обязательства. Она предполагает большее: эллинистическая философия не только определенный тип интеллектуального обучения, но также и идеал жизни, претендующий на формирование всего человека».
На первый взгляд Илзетраут Адо не предлагает ничего нового: это еще одна книга о пайдейи, которая рассматривается с точки зрения семи свободных искусств. Однако в этом и суть: Адо говорит о перерождении античного воспитания в средневековую университетскую ученость, которое произошло через неоплатонические школы. Уже после закрытия платоновской Академии (этим событием Адо датирует конец античного мира) пайдейя перестала ставить своей целью формирование свободного человека. Для средневекового интеллектуала намного важнее было фундаментальное и непротиворечивое знание, тривиум и квадривиум, не выходящее за рамки церковных догматов.
С другой стороны, Адо показывает, как семь свободных искусств как бы продолжают дело античной пайдейи, перенося ее на фундамент неоплатонизма, а затем и христианства (в рамках которого главной целью образования становится уже, конечно, не философия, а богословие). Со временем — точнее, замечает автор, с появлением первых монастырей — философия перестает предполагать аскетический, «отдельный» образ жизни с соответствующим воспитанием, а сама аскеза теперь не обязательно означает принадлежность к какой-либо философской традиции.
В средневековье нет места прежнему всесторонне развитому человеку — и Адо рассматривает те метаморфозы, которые привели к появлению «специализированного» воспитания. Важной частью этой подробной работы является также исследование традиций образования в Римской империи, которые по большей мере наследовали принципам греческой пайдейи.
«Что касается школ эпикурейцев и стоиков, то обе они стремились дать своим приверженцам образование, способное сделать их добродетельными и счастливыми, т. е. сделать их человеческими существами в самом возвышенном смысле слова. Их философия, соответственно, должна была приводить не к общей культуре в нашем современном смысле слова, но просто к культуре, к истинной человеческой культуре».
Что такое paideia в риторике
Вернер Йегер. Пайдейя. Воспитание античного грека. В 2 томах. М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 1997, 2001. Перевод с немецкого Алексея Любжина, Μарка Ботвинника
Книга Вернера Йегера, филолога-классика и историка философии, разделена на два тома и представляет собой исчерпывающее исследование о воспитании в Древней Греции.
В первом томе рассмотрена ранняя эпоха Греции и становление важнейших понятий, которые впоследствии станут основой греческой культуры: та самая «пайдейя» (воспитание), а также «арете» (доблесть) и «калокагатия» (красота души и тела). Все эти явления напрямую связаны со становлением греческого юноши как гражданина: он должен иметь всестороннее образование (знать философию, поэзию, музыку и др.), быть храбрым и справедливым, иметь добрые помыслы и прекрасное тело.
Важную роль при описании пайдейи ранней эпохи автор отводит Гомеру, называя его «воспитателем Греции», то есть тем автором, на основе чьих эпосов происходило обучение грамматике, риторике и поэзии. Помимо этого, поступки гомеровских героев часто становились этическим идеалом, примером для подражания среди юношей и старших воинов. Йегер показывает, как подобная оглядка на древнего поэта-сказителя объединяла Грецию в культурном смысле и привела к появлению «греческого чуда», заложившего фундамент для всей западной философии и значительной части европейской культуры.
Во втором томе Йегер говорит уже о «взрослом» периоде греческой пайдейи — об эпохе великих воспитателей и воспитательных систем. Здесь можно найти подробное исследование риторики и философии, анализ практик известных софистов — Горгия и Протагора, активно участвовавших в жизни Афин (с идеями о публичности любого гражданина, необходимости красноречия и особого понимания справедливости). Здесь же Йегер рассматривает и феномен Сократа как абсолютного грека, которого Платон называл «единственным настоящим государственным мужем своего времени в Афинах».
Этим томом автор показывает культурное единство Греции — совмещение поэзии (гомеровских эпосов), философии (диалогов Платона и трудов Аристотеля), софистики (риторических школ, в которых преподавали «великие воспитатели») и политики (особой формы полисной морали).
«Традиционная философия, неудачно пытавшаяся во времена Платона дать определение дружбы, сводила это понятие либо к сходству натур, либо к их противоположности. В „Лисиде” сделана первая попытка выйти за рамки такого чисто внешнего сравнения душ, здесь формулируется новое понимание дружбы (πρώτον φίλον) — это „первоначало любви”».
Вегер Йегер. Раннее христианство и греческая пайдейя. М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2014. Перевод с немецкого Ольги Алиевой
Эта работа — продолжение и расширение темы пайдейи, в которой Вернер Йегер показывает ее влияние (и влияние, по сути, всей греческой культуры) на развитие христианства.
Читая эту книгу, можно проследить интересный процесс: как «предельно разумная» эллинская мудрость вступила в синтез с христианским Откровением, полученным в сверхчувственном опыте. Йегер не говорит о разобщенности философии и религии, а, напротив, показывает влияние эллинизма на Новый Завет или заимствования христианских авторов (Оригена, Климента Александрийского, Григория Нисского и др.) из греческих источников. Пайдейя здесь достигает максимального углубления, своей полноты: это уже не просто система воспитания, а полноценная философская позиция, которая призывает «христианского человека» достичь греческой идеи, идеи самого человека через познание философии и Священного Писания.
Йегер наблюдает за тем, как христианство обретает философский характер — как христианские авторы, в частности Климент и Григорий Нисский, все чаще прибегают к философским, рациональным размышлениям, используя, например, многие стоические или платонические идеи. В таких условиях многие положения пайдейи становятся этической частью христианского учения. В то же время философия с ее прошлым и настоящим, до этого лишенная религиозной окраски христианства, оказывается во власти догматов и верований — к примеру, Сократ (самый яркий представитель греческой пайдейи, идеал Учителя) наделяется качествами, свидетельствующими о будущем появлении самого Христа.
Книга, небольшая по объему, может стать важным продолжением в изучении темы античного воспитания.
«Как греческая пайдейя представляла собой полный корпус греческой литературы, так христианская пайдейя — это Библия. Литература является пайдейей постольку, поскольку она содержит высочайшие нормы человеческой жизни, которые в ней приобретают свою непреходящую и наиболее выразительную форму. Это идеальное изображение человека, великий образец».
Пьер Видаль-Накэ. Черный охотник. Формы мышления и формы общества в греческом мире. М.: Ладомир, 2001. Перевод с французского Юрия Литвиненко, Аскольда Иванчика
Здесь мы оказываемся уже в историческом контексте пайдейи. Пьер Видаль-Накэ дает целостный обзор состояния греческого общества: от влияния мифологии на граждан полисов до вопросов о дельфийских загадках. Важным для Видаля-Накэ является процесс взросления, та же пайдейя, воспитание, рассмотренное уже с военной или гражданской точки зрения. То, как человек достигает своего расцвета, акме, не с помощью философии, а с помощью службы и своих внутренних качеств — храбрости, смелости, доблести, которые могут быть проявлены на поле боя (важно, кстати, что классическая пайдейя формировалась на фоне Пелопоннесской войны). Отсюда же и мысли Платона в «Государстве» о первостепенности военного воспитания для мальчиков. В этом Видаль-Накэ видит ключевую для греческой формы мышления ориентацию на воинственность и соревновательность.
Основная идея книги — это «черный охотник», образ греческого юноши, который прошел все ступени образования, созрел и стал достойным гражданином, воином (явление «эфебии») или даже философом-воином. Философ-воин — это, по Платону, идеальный гражданин государства, который при желании способен стать мудрым и справедливым правителем. Для автора «Черного охотника» эта заточенность греческого разума на «лучшее», на полноценную реализацию себя (вплоть до занятия высочайших военных и государственных должностей) есть основная черта античной пайдейи.
Несмотря на все ее достоинства, книгу Видаля-Накэ можно назвать скорее узко специализированной, чем популярной: большое количество сносок, ссылок и переводов усложняют ее восприятие (в отличие от трудов Йегера, которые являют собой гармонию эрудиции, широты мысли и понятности).
«Так как же примирить гражданскую армию, которая принадлежала традиции всех греческих полисов и эту реальность techne? Платоновское „решение” — это все „Государство”, т. е. единый в основе полис, но разделенный на три касты, причем центральной является каста воинов, но власть принадлежит философу, который, впрочем, является продуктом воинского воспитания».
Анри-Ирене Марру. История воспитания в Античности (Греция). М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 1998. Перевод с французского Марии Сокольской, Алексея Любжина
Здесь представлена вся «лесенка» античного образования в двух эпохах: от происхождения классической пайдейи (здесь, кстати, наследуется идея о Гомере как воспитателе Греции) до ее расцвета, наступившего после Аристотеля и Александра Македонского. Анри-Ирене Марру дает детальный анализ важного процесса — того, как пайдейя становится все менее элитарной: например, возможность нанять себе учителя риторики со временем обретает почти каждый гражданин. Чаще всего такое овладение не всем «комплексом» пайдейи, а лишь его частью имело одни и те же прикладные цели: от получения навыка самозащиты в суде до улучшения качеств, которые пригодятся на собраниях или при голосованиях.
Эта книга — еще более «взбитая» и детальная, чем три предыдущие работы. В ней нет философских рассуждений — саму философию, философскую пайдейю, обучение философии, происходившее в академии Платона или лицее Аристотеля, автор рассматривает всего лишь как часть, как один из вариантов образованности. Интересно также, замечает Марру, что философия чаще всего становилась последним этапом воспитания, к ней приходили уже в зрелом возрасте.
Марру не боится темы педерастии и рассматривает ее как часть греческого воспитания (полис, например, он называет «мужским клубом»). Все это — вид любви, воинское или философское товарищество. Так достигается полнота культурологического обзора, возможность увидеть пайдейю целиком. Еще здесь приводятся и особенности спартанского воспитания, без которого невозможно представить образование в Афинах и в остальных частях Греции.
Погружение в тему — не такое, конечно, изящное, как при чтении Йегера, — можно начинать именно с этой работы.
«Философская культура обращена к меньшинству, к элите духа, которая, выбирая философию, принимает на себя определенные обязательства. Она предполагает большее: эллинистическая философия не только определенный тип интеллектуального обучения, но также и идеал жизни, претендующий на формирование всего человека».
Илзетраут Адо. Свободные искусства и философия в античной мысли. М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2002. Перевод с французского Елены Шичалиной
На первый взгляд Илзетраут Адо не предлагает ничего нового: это еще одна книга о пайдейи, которая рассматривается с точки зрения семи свободных искусств. Однако в этом и суть: Адо говорит о перерождении античного воспитания в средневековую университетскую ученость, которое произошло через неоплатонические школы. Уже после закрытия платоновской Академии (этим событием Адо датирует конец античного мира) пайдейя перестала ставить своей целью формирование свободного человека. Для средневекового интеллектуала намного важнее было фундаментальное и непротиворечивое знание, тривиум и квадривиум, не выходящее за рамки церковных догматов.
С другой стороны, Адо показывает, как семь свободных искусств как бы продолжают дело античной пайдейи, перенося ее на фундамент неоплатонизма, а затем и христианства (в рамках которого главной целью образования становится уже, конечно, не философия, а богословие). Со временем — точнее, замечает автор, с появлением первых монастырей — философия перестает предполагать аскетический, «отдельный» образ жизни с соответствующим воспитанием, а сама аскеза теперь не обязательно означает принадлежность к какой-либо философской традиции.
В средневековье нет места прежнему всесторонне развитому человеку — и Адо рассматривает те метаморфозы, которые привели к появлению «специализированного» воспитания. Важной частью этой подробной работы является также исследование традиций образования в Римской империи, которые по большей мере наследовали принципам греческой пайдейи.
«Что касается школ эпикурейцев и стоиков, то обе они стремились дать своим приверженцам образование, способное сделать их добродетельными и счастливыми, т. е. сделать их человеческими существами в самом возвышенном смысле слова. Их философия, соответственно, должна была приводить не к общей культуре в нашем современном смысле слова, но просто к культуре, к истинной человеческой культуре».
Греко–Римская пайдейя и раннехристианская педагогика
Языковая и литературная традиция
Структура обучения и воспитания
Понятие пайдейи жило среди иудеев и христиан несмотря на то, что его ограничивали кругом язычников того времени. Каждый иудей или христианин знал, что ему следовало бы уделить некоторое внимание пайдейе. Таким образом, греческий план воспитания приобретал другой облик.
Политический и философский фон
Глубокая связь (sЪmpnoia) между частями человеческого организма оборачивалась глубокой связью всего во вселенной (sЪmpnoia pЈntwn). Святой Дух (pneаma) напрямую связан с этим аспектом. Понятия о синкрасисе (sЪgkrasij) и симпнойе (sЪmpnoia), которые предполагали представление о синтезе гетерогенных элементов, соотносились с политическим соглашением и гармонией в обществе и с порядком в христианской общине и экклесии (ordo christianus). Каждый член общины должен был знать свое собственное место и то, как ему надлежало сотрудничать внутри иерархии, овладевая истинной пайдейей.
Источником фразы священномученика Климента представляется пассаж из гиппократовой книги “О питании”. В своем послании Климент объединяет синкрасис еврипидовой трагедии “Эол” и отрывок из Гиппократа. Ясно, что Климент действовал как христианский моралист, используя и интерпретируя греческую философию в христианской перспективе. Чтобы донести свой моральный призыв до коринфян, он включил в него многие понятия из Послания к Коринфянам. В конечном счете христианская пайдейя вбирала множество живых элементов из греческой и римской философии и морали.
В послании, написанном в I в. священномучеником Климентом к жителям Коринфа, не признававшим его своим епископом, римский папа, следуя греческим риторам, использовал примеры (Шpode…gmata) из давнего и недавнего исторического опыта, чтобы продемонстрировать катастрофические последствия бунтарства (stЈsij) и непослушания и подтвердить святость согласия (РmТnoia) и послушания. Как известно, РmТnoia сыграла очень важную роль в греческом городе-государстве, являясь фундаментальной идеей политических лидеров, воспитателей, поэтов, софистов и философов. И именно Конкордия (‘Согласие’) стала богиней в Римской Империи. Идею согласия в греческой мысли и литературе можно проследить на примере поэмы Солона “Эвномия”, трагедии Эсхила “Эвмениды” и труда Антифона на ту же тему. `OmТnoia представлялась небесной силой, которая оберегает вселенную и сохраняет в ней порядок и мир.
Христианство часто использовало для своей защиты множество философских аргументов. Одним из важнейших терминов в греческом христианстве был Логос. Этот аргумент был разработан стоиками, учившими, что Логос был Божественной причиной мира, которая пронизывает вселенную. Логос воплотился в Иисусе Христе как силе, участвовавшей в сотворении мира. Греки всегда восхищались Логосом и много говорили о нем, в то время как римляне подчеркивали личностное влияние и сверхличностный фактор власти.
С того времени христианство стремилось быть новой пайдейей, основанной на Божественном Логосе, сотворившем вселенную. Его инструментами стали и греко-римская, и варварская традиция. Все зависит от способности человеческих существ научиться отличать хорошее от плохого и искать подлинную истину, что, согласно Платону, было начальной точкой для настоящей пайдейи человечества. И именно так смотрел на христианство Ориген, для которого оно представляло собой наивысшую педагогическую силу в истории, а Христос — Величайшего Учителя, в Котором воплотился Божественный Логос.
Подобным образом философские течения II в. пытались осмыслить “божественного” Платона в качестве религиозного и богословского авторитета. Климент и Ориген жили в той культурной атмосфере, на которую очень сильно воздействовали подобные тенденции и эллинская пайдейя.
Во II в., несмотря на значительные старания апологетов, христианство нуждалось в идейном вкладе со стороны способных людей из культурной среды Александрии, столицы эллинистического мира. В Александрии в эпоху Иисуса Христа и апостола Павла еврейский мыслитель Филон в своих греческих работах продемонстрировал, что религия евреев может быть интерпретирована в терминах греческой философии. Позднее, встречаясь друг с другом лицом к лицу в одной и той же культурной и социо-политической среде и в ситуации противостояния, эллинизм и христианство обменивались взглядами и аргументами на высшем уровне, что видно из двух характерных примеров III в. — сочинений Оригена “Против Цельса” и Порфирия “Против христиан”. Кроме того, христианская ученость и греческая философская теория сливались в одних и тех же людях, таких как апостол Павел, Климент Александрийский и его ученик Ориген. Союз двух миров в одной личности образовывал усложненный синтез греческого и христианского способов мышления.
В таком окружении Климент Александрийский, глава христианской катехетической школы, и Ориген представлялись главными христианскими философами. Их философская система основывалась на том, что языческие ученые называли теологией. Понимание источников христианской религии Климентом и Оригеном было родственно подходу Аристотеля, который сказал, что “Теогония” Гесиода была sof…zesqai в мифической форме. Стоики, в отличие от Платона, приняли Гомера и Гесиода с их “мифическим” миром как выражение истины с целью определить поэзию как существенную часть греческой пайдейи. Таким образом, они создали аллегорическую систему значения для поэтических мифов. Александрийцы, действуя подобным образом, хотели предохранить Ветхий Завет от радикальных подходов, которые могли отвергнуть их способ толкования Писания. В богословии Оригена было представлено различение буквальной, исторической и духовной интерпретации текстов. Он переводил Библию не только буквально, но и в духовном, иносказательном смысле, сохраняя то, что можно назвать христианской пайдейей и ее проявлением в Библии.
Целью Климента Александрийского как педагога и писателя было, во-первых, поспорить с гностиками своего времени, принимавшими без какого-либо видоизменения языческие идеи и вверженными через них в ересь, а во-вторых, вразумить тех христиан, которые отвергали все в языческом учении как опасное. Согласно Клименту, для истинного христианина допустимо разбираться в диалектике, в основных положениях стоицизма и платонизма, в понимании космоса.
Христианский гнозис Климента и Оригена может быть понят как стремление ответить приемлемым образом на познавательные устремления их единоверцев. Их гнозис, базировавшийся на греческой философии, был противоположен восточному гнозису. Греческая интеллектуальная традиция помогла язычникам и христианским платоникам отличить внутренний тип знания от внешнего, истину (ўl»qeia) от мнения (dТxa). Христианство использовало аналогичную интерпретацию, и ее мистический характер подкреплял такой подход.
Как бы то ни было, греческие апологеты, несмотря на стоявшие перед христианством того времени проблемы, открыли дверь в греческую культуру и пайдейю, которые затем вступили в Церковь и органично слились с ее жизнью и верой.
Перевод с английского под ред. Ю. Казачкова