что значит для андрея болконского разговор с пьером безуховым на пароме
Разговор Пьера Безухова и Андрея Болконского на пароме: встреча, диалог, спор (текст эпизода)
Текст разговора Пьера и Андрея на пароме можно найти в томе 2 части 2 главе XII романа.
Ниже представлен текст разговора Пьера Безухова и Андрея Болконского на пароме (встреча, диалог, спор друзей), а также предыстория и краткое содержание этого разговора.
Предыстория разговора Пьера и Андрея
Разговор Пьера Безухова и Андрея Болконского на пароме происходит весной 1807 г. Друзья не виделись 2 года. Безухов приезжает повидать Андрея в его имении. Затем они вместе едут в семейное имение Болконских — Лысые Горы. Друзья беседуют по дороге к парому, а затем, переправляясь на пароме, продолжают свой диалог на разные темы.
В эту встречу друзья чувствуют себя очень по-разному: Пьер доволен собой и жизнью, а Андрей глубоко несчастен и разочарован во многих вещах.
К этому времени Пьер успел жениться, поучаствовать в дуэли с Долоховым, разорвать отношения с женой Элен и вступить в масонскую ложу. На этом этапе жизни Пьер доволен своей масонской деятельностью и снова чувствует радость жизни.
В свою очередь Андрей Болконский к этому времени получил ранение в битве под Аустерлицеми, побывал в плену у французов и вернулся в Россию. В день его возвращения его жена Лиза умерла в родах, оставив ему сына Николеньку. Андрей до сих пор не может прийти в себя после смерти жены и ведет уединенную жизнь в деревне.
Краткое содержание разговора Пьера и Андрея
В этом диалоге Пьер и Андрей затрагивают такие философские темы, как война и мир, вера в бога, масонство, добро и зло, эгоизм и альтруизм (жизнь для других). Диалог друзей местами превращается в спор.
Князь Андрей признается, что больше не хочет участвовать в войнах и не ищет славы и признания, как раньше. Теперь он хочет жить для себя, а не ради славы. Пьер, напротив, уверен, что смысл жизнь в том, чтобы жить для других (делать добро своим крестьянам, заниматься благотворительностью и т.д.). Пьер пытается убедить Андрея стать масоном тем самым якобы сделать свою жизнь лучше. Однако Андрей относится к этой идее скептически. И все же встреча с Пьером в целом вдохновляет Андрея и помогает ему вскоре вернуться к нормальной жизни.
Ниже читайте полный текст этого эпизода из романа «Война и мир».
Текст разговора Пьера и Андрея на пароме
(том 2 часть 2 глава XII)
— Да, коли бы это так было! — сказал он. — Однако пойдем садиться, — прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что-то давно заснувшее, что-то лучшее что́ было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.
Это был текст разговора Пьера Безухова и Андрея Болконского на пароме из романа «Война и мир» (встреча, диалог, спор друзей), предыстория и краткое содержание этого разговора.
Что значит для андрея болконского разговор с пьером безуховым на пароме
Разговор Пьера Безухова с Андреем Болконским на пароме.
В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение – заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
На последней станции, узнав, что князь Андрей не в Лысых Горах, а в своем новом отделенном имении, Пьер поехал к нему.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми с березой лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с не обросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшен, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленою краской; дороги были прямые, мосты были крепкие, с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, неотштукатуренную маленькую залу и хотел идти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему нахмуренным и постаревшим князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем-то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог установиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро неприличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорее показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну, а вы? – спрашивал Пьер. – Какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить… расскажи же, расскажи про свое путешествие, про все, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто все то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– Ну вот что, моя душа, – сказал князь Андрей, которому, очевидно, было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, я приехал только посмотреть. И нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем, тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда-нибудь, как это все случилось. Но вы знаете, что все это кончено, и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это все кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей. – То, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать все то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер. – Мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да, мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – все более и более оживляясь, говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по-французски. – Je ne connais dans la vie que maux bien réels: c’est le remord et la maladie. Il n’est de bien que l’absence de ces maux. [418] Жить для себя, избегая только этих двух зол, вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтобы не раскаиваться, этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял все счастие жизни. Нет, я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите. – Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного, – но каждый живет по-своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что-нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокоен, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь, спросил Пьер. – А сын, сестра, отец?
– Да это все тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, – а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochain – это те твои киевские мужики, которым ты хочешь делать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – все более и более оживляясь, говорил Пьер. – Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое-что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди так же, как мы, вырастающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как образ и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дни и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг. – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое-что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал, хорошо, но и не разуверите, чтобы вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю, и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, – сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то и другое может служить препровождением времени. Но что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто все знает, а не нам. Ну, ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из-за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну, давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственные потребности. А мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его-то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему ни моего ума, ни моих чувств, ни моих средств. Другое – ты говоришь: облегчить его работу. А по-моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для тебя и для меня труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в третьем часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал?
Князь Андрей загнул третий палец.
Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах, это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только, как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, все мне гадко, главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей. – Напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть, надо как-нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить? С такими мыслями будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая.
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители; я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополченье.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет, покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду. Ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь, продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим третьего округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть, вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своею привычкой к неограниченной власти и теперь этой властью, данной государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой. – Так я служу потому, что, кроме меня, никто не имеет влияния на отца и я кое-где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n’est pas comme vous l’entendez, [419] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу-протоколисту, который украл какие-то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей все более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь) и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут и посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют оттого, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко и для кого я бы желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и все делаются несчастнее и несчастнее.
Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого и чего жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет! я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.
Анализ эпизода «Разговор князя Андрея с Пьером перед Бородинским сражением» (по роману Толстого «Война и мир»)
Жизненные искания Андрея Болконского и Пьера Безухова (стр. 3 из 4)
Отказавшись от идеала славы и величия, придававшего смысл его жизни, князь Андрей лишается радости существования. Пьера встретившегося со своим другом поразила происшедшая в нем перемена. Слава как цель жизни была ложна. Андрей Болконский убедился в этом на собственном опыте. То чего ему не доставало открывается в споре с Пьером, вернувшим князя Андрея к жизни.
Пьер убеждал своего друга, что нельзя жить только для себя, что вот он « жил для себя и погубил свою жизнь». Князь Андрей жил ради похвалы других, а не ради других как он говорит. Ведь ради похвалы он готов был жертвовать жизнью даже самых близких людей.
Позже они перешли от первоначального спорного вопроса к другим предметам. Оказалось что ответ на проблему: жить для себя или для людей зависит от решения других фундаментальных проблем. И в процессе обсуждения герои пришли к согласию в одном пункте: делать добро людям можно только при условии существования Бога и вечной жизни. «Ежели есть Бог и есть будущая жизнь то, есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их». На страстную речь Пьера князь ответил не отрицанием, а словами сомнения и надежды: «Да, коли бы это так было!».
В конце концов, в споре князь Андрей, кажется, вышел победителем. На словах он являл свой скепсис, и неверие, а на деле в тот момент переживал иное: веру и потому радость. Пьер не переубедил своего друга, тот не узнал от него что-либо новое, неизвестное ранее. Пьер пробудил в душе князя Андрея то, что было в ней. А это – лучше и бесспорнее всяких идей.
Князь Андрей оспаривает мысль Пьера о необходимости приносить людям добро, но то, что служит ей основанием – вечную жизнь Бога он ставит под сомнение, но не отрицает. Существование Бога разумеется невозможно доказать но поэтому же нельзя и опровергнуть. Князь Андрей сомневается, но жаждет, страстно хочет, чтобы был Бог, и была вечная жизнь. И эта жажда, пробужденная Пьером и становиться силой изменяющей жизнь Болконского преображающей его самого.
Мир откликается на зов человеческой души и подтверждает реальность ее глубинных устремлений. Замечательно, что князь Андрей впервые за много дней увидел то, что всегда было над его головой – высокое вечное небо.
Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с
которой началась, хотя во внешности и та же самая, но
во внутреннем мире его новая жизнь.
После поездки в свои рязанские поместья «князь Андрей решился ехать в Петербург и придумал разные причины этого решения. Целый ряд разумных логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить ежеминутно был готов к его услугам». Сначала решил ехать, а потом придумал причины. Это решение вызревало в душе героя в течение года: именно столько прошло после разговора князя Андрея с Пьером на пароме.
За это время князь Андрей сделал многое. Он исполнил «все те предприятия по имениям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата». Но заметим, что автор сообщает о реформах Болконского между делом, уделяя им всего несколько строк. Зато подробно рассказывает о поездке князя Андрея в Отрадное — имение Ростовых. Здесь у героя формируется новое понимание жизни.
В Отрадном князь Андрей впервые встречается с Наташей Ростовой. Он невеселый и озабоченный подъезжал к дому Ростовых.
Вправо из-за деревьев он услыхал женский веселый
крик и увидал бегущую толпу девушек. Впереди
бегущая девушка что- то кричала, но узнав чужого,
не взглянув на него, побежала назад. Князю Андрею
вдруг стало от чего- то больно.
Больно ему стало от того, что «эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование». Чувство испытанное князем Андреем при виде Наташи событие. Князь Андрей остается ночевать у Ростовых, его комната оказывается под комнатами Наташи и Сони и он невольно подслушивает их разговор. И снова ему становится досадно. Ему хочется, чтобы они сказали что-нибудь о нем. На следующий день, возвращаясь в Богучарово и проезжая через лес, князь Андрей ищет тот старый дуб, который «один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца». Дуб этот, тогда как будто подтверждал правоту безнадежного взгляда на жизнь князя Андрея.
Но сейчас он ищет и не находит своего старого знакомца. А старый дуб к тому времени весь преображенный раскинувшись шатром сочной темной зелени, млел чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. И здесь происходит окончательное и бесповоротное решение князя Андрея вернуться к активной жизни. Оно было вызвано непосредственно беспричинным весенним чувством радости природными силами сродни тем, что преобразили старое дерево. Но все же оно явилось как завершающее звено в цепи событий открывшихся враз князю Андрею в их ясной и несомненной связи. «Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и тоже время вспомнились ему». Лучшие минуты не обязательно самые счастливые. Лучшие – это самые значительные самые важные минуты жизни героя.
В Петербурге князь Андрей принял активное участие в подготовке реформ. Он разочаровался в славе, но еще верил в существование людей, от которых зависят судьбы стран и народов. Его непреодолимо тянуло в высшие сферы туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он с любопытством следил за движениями Спиранского своего нового кумира. Постепенно Болконский освобождается от своей иллюзии. Если от стремления к славе он отказался, убедившись в ее «неверности» то охлаждение к политике происходит благодаря сильному чувству давшему князю Андрею опыт истинной жизни.
Здесь решающее слово принадлежит Наташе Ростовой, любовь к которой уничтожила в глазах Болконского обаяние власти и интерес к политике. Разочарование его происходит на другой день после бала, где он танцевал с очаровавшей его Наташей. Князь Андрей не придавал особого значения прошедшему балу.
Толстой, очевидно, подчеркивает будничность состояния героя еще не осознавшего всей важности происшедшего. Очарование Наташи ее влияние начинают сказываться на судьбе князя Андрея. У героя появляется новый взгляд на мир все изменяющий: то что казалось самым главным смыслом жизни обесценивается. Любовь к Наташе показывает, дает князю Андрею новую меру истинного в жизни. Перед новым чувством героя меркнет та его жизнь, смыслом которой были политические интересы преобразований. И Пьер под влиянием чувства князя Андрея к Наташе разочаровался в своей жизни. «И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру». Все то, в чем он находил удовлетворение и радость, потеряло вдруг в его глазах всякое значение.
Так в душе князя Андрея столкнулись две силы два интереса общий и личный. И общий поблек, оказался ничтожным.
Кульминацией книги Толстого, безусловно, является война 1812 года. Она кульминация эпопеи, поскольку в ней действует народ, раскрывающий свою сущность война и кульминация романа по роли ее в личных судьбах отдельных героев Пьера, князя Андрея, Наташи Николая Ростова Марьи Болконской. Война и апогей в духовных исканиях героев романа. В войне сущность вещей до сих пор скрытая от человека обнаруживается и заставляет его искать нового понимания жизни.
«Ах, душа моя последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много»,- признался князь Андрей Пьеру перед Бородинским сражением.
После ужаса смерти князь Андрей переживает новый страстный порыв любви к жизни на смену разочарованию придет необыкновенный духовный подъем.
Рядом с ним в хирургической полевой палатке оказывается Анатоль Курагин, которому на глазах князя Андрея ампутируют ногу без наркоза, без болеутоляющих средств.
Перенесенная боль зрелище чудовищных страданий открыли князю Андрею новую сущность жизни, в очередной раз изменили его мировоззрение. Он понял ту христианскую любовь, о которой ему говорила княжна Марья. Он испытал восторженную жалость и любовь к своему врагу — Анатолю Курагину. Таким образом, в умирающем князе Андрее идет борьба между любовью земной избирательной и божеской любовью ко всем.
Сознание чего- то высшего ощущение бесконечности стремление к небу свойственны не только князю Андрею, но и Пьеру и Николаю Ростову и Платону Каратаеву.
Введение
Сегодня мы поговорим о духовных исканиях князя Андрея в романе «Война и мир». Среди героев Толстого отчетливо различаются «подвижные» и «неподвижные», ищущие или неищущие. Причем нельзя сказать, что все «неподвижные» герои чужды автору. И Кутузов, и Платон Каратаев, и Наташа Ростова живут либо просто органической жизнью, либо уже в силу своего жизненного опыта пришли к каким-то целям. Чужды автору герои «мертвые», которые «выработали» отношение к жизни и следуют ему. Таковы Сперанский, Билибин, князь Василий Курагин, если выходить за пределы «Войны и мира», таков Каренин, таков Иван Ильич из «Смерти Ивана Ильича» (рис. 1).
Рис.1. Иллюстрация Б.М. Басова к произведению «Смерть Ивана Ильича» (Источник)
Вы помните фразу из письма Толстого к его двоюродной тетке Александре Толстой:
«Чтоб жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться и лишаться».
Всю свою жизнь Толстой искал и говорил об «энергии заблуждения», которая необходима для творчества.
«Все как будто готово для того, чтобы писать – исполнять свою земную обязанность, а недостает толчка веры в себя, в важность дела, недостает энергии заблуждения, земной стихийной энергии, которую выдумать нельзя. И нельзя начинать».
Из письма Толстого к Н.Н Страхову
Без этой энергии творить невозможно, и для Толстого это важно: «Художник для того, чтобы действовать на других, должен быть ищущим, чтобы его произведение было исканием. Если он все нашел и все знает и учит или нарочно потешает, он не действует. Только если он ищет, зритель, слушатель, читатель сливается с ним в поиске».
Важно, что, по словам автора, в этих поисках окончательной истины нет и быть не может. Все, что сейчас кажется истиной, позже окажется очередным заблуждением. И поиск идет благодаря сопряжению своего личного пространства со всем миром. Нужно найти такую форму сопряжения, чтобы это было гармонией, а не противостоянием. Постоянно в поиске находятся любимые герои Льва Толстого – князь Андрей Болконский и Пьер Безухов.