что значит мертвый вирус
Какие вещества разрушают COVID-19
ЩЁЛОЧИ Сам вирус- имеет очень хрупкую структуру, единственная его защита – липидный слой. Этот жировой слой быстро разрушается под действием щелочной среды под действием пены, мыла, моющих средств. Без разрушенного жирового слоя белковая часть вируса практически беззащитна и очень быстро разрушается.
ТЕМПЕРАТУРА. Также влияет на состояние жировой оболочки, чем теплее- тем быстрее «растопится» жировой слой оболочки вируса. Поэтому все обработки от вируса проводите теплой и горячей водой- это касается как мытья рук, так и влажной уборки и обработки поверхностей
СПИРТЫ. Спиртовая смесь в виде любого алкоголя более 65% растворяет защитную оболочку вируса.
ОТБЕЛИВАТЕЛЬ. В соотношении 1 часть бытового отбеливателя к 5-ти частям воды отлично расщепляет вирусный белок. Напомню, что в рекомендациях НИИ Дезинфектологии Роспотребнадзора по выбору средств для дезинфекции при коронавирусной инфекции применяют и спирт-содержащие и хлор-активные соединения!
ПЕРЕКИСЬ ВОДОРОДА. Также эффективна в борьбе с вирусами, но в меньшей степени, чем спирты. Разрушает вирус в концентрации не менее 3%, используется преимущественно для обработки поверхностей и мытья полов, так как в данной концентрации неблагоприятно воздействует на кожу и может испортить некоторые поверхности.
АНТИБИОТИКИ. Обладают бактерицидным действием, воздействует на бактерии. В отношении вирусов – не «работают».
СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ ВИРУС СОХРАНЯЕТСЯ НА ПОВЕРХНОСТЯХ
Ткань и другие пористые поверхности- 3 часа.
Медь и дерево- 4 часа. (Медь обладает антисептическими свойствами, а древесина оттягивает на себя влагу, что препятствует отслаиванию и делению вируса).
УЛЬТРАФИОЛЕТ. Уничтожает вирус быстро. Вместе с белком вируса способен воздействовать и на бели кожи, вызывая раннее старение кожи и риск заболеваний, поэтому при УФ-обеззараживании нужно соблюдать дополнительные меры предосторожности.
Коронавирус не попадает в организм через здоровую кожу, но может находиться в складках кожи, под ногтями, на теле и быть занесенным при контакте с руками.
Соблюдайте простые правила гигиены и дезинфекции и будьте здоровы!
Догнать и предупредить
Как создают вакцину от коронавируса и может ли она остановить пандемию
Десятки биотехнологических компаний и научных институтов наперегонки с пандемией создают разные варианты вакцин от нового коронавируса SARS-CoV-2. Разбираемся, какие технологии используют для их разработки, сколько времени пройдет до момента, когда от COVID-19 можно будет делать прививки, и сможет ли будущая вакцина остановить пандемию.
Каждый раз, когда человечество сталкивается с новой инфекцией, одновременно стартуют три гонки: за лекарством, тест-системой и вакциной. Мы уже писали о том, как врачи ищут эффективное лекарство, перебирая все известные противовирусные препараты. И рассказывали, как работают тест-системы и что мешает проверить с их помощью все население планеты. Теперь время поговорить о вакцинах. На предыдущей неделе в России начались испытания антикоронавирусной вакцины на животных, а в США — уже на людях. Значит ли это, что победа над эпидемией близка?
Мертвый вирус — плохой вирус
В школьных учебниках обычно пишут, что для прививок используют убитый или ослабленный возбудитель инфекции. Но эта информация несколько устарела. «Инактивированные („убитые“ — N+1) и аттенюированные (ослабленные — N+1) вакцины были придуманы и введены в середине прошлого века, и их трудно считать современными, — объясняет в разговоре с N+1 Ольга Карпова, заведующий кафедрой вирусологии биологического факультета МГУ имени Ломоносова. — Это дорого. Это сложно в транспортировке и хранении, многие вакцины доезжают до мест, где они нужны (если мы говорим, например, об Африке) в таком состоянии, когда они никого уже не защищают».
Кроме того, это небезопасно. Для того, чтобы получить высокую дозу «убитого» вируса, необходимо сначала обзавестись большими количествами живого, а это повышает требования к оснащению лаборатории. Потом его нужно обезвредить — для этого используют, например, ультрафиолет или формалин. Но где гарантия, что среди множества «мертвых» вирусных частиц не останется сколько-то способных вызвать болезнь?
С ослабленным возбудителем все еще сложнее. Сейчас для того, чтобы ослабить, вирус заставляют мутировать, а потом отбирают наименее агрессивные штаммы. Но при этом получается вирус с новыми свойствами, и не все их можно предсказать заранее. Опять же, где гарантия, что, оказавшись внутри организма, вирус не продолжит мутировать и не произведет «потомство», еще более «злое», чем оригинал?
Разделяй и вакцинируй
Гораздо безопаснее познакомить иммунную систему не с целым вирусом, а с отдельной его частью. Для этого нужно подобрать белок, по которому «внутренняя полиция» человека сможет безошибочно распознать вирус. Как правило, это поверхностный белок, с помощью которого патоген проникает внутрь клеток. Затем нужно заставить какую-нибудь культуру клеток произвести этот белок в промышленных масштабах. Это делают с помощью генной инженерии, поэтому такие белки называют генноинженерными, или рекомбинантными.
«Я считаю, что вакцины должны быть обязательно рекомбинантными, и никак иначе, — говорит Карпова. — Притом это должны быть вакцины на носителях, то есть белки вируса должны находиться на каком-то носителе. Дело в том, что сами по себе они (белки) не иммуногенные. Если в качестве вакцины использовать низкомолекулярные белки, на них не будет вырабатываться иммунитет, организм не будет на них реагировать, поэтому частицы-носители абсолютно необходимы».
В качестве такого носителя исследователи из МГУ предлагают использовать вирус табачной мозаики (это, кстати, самый первый открытый людьми вирус). Обычно он похож на тонкую палочку, но при нагревании принимает форму шарика. «Он стабилен, у него уникальные адсорбционные свойства, он притягивает к себе белки, — рассказывает Карпова. — На его поверхности можно разместить небольшие белки, те самые антигены». Если покрыть вирус табачной мозаики белками коронавируса, то для организма он превращается в имитацию вирусной частицы SARS-CoV-2. «Вирус табачной мозаики, — отмечает Карпова, — является для организма эффективным иммуностимулятором. В то же время, поскольку вирусы растений не могут заражать животных, в том числе человека, мы делаем абсолютно безопасный продукт».
Вирус табачной мозаики
Голые гены
Этап производства белка в культуре клеток можно сократить и ускорить процесс, если заставить клетки организма производить вирусные белки самостоятельно. По такому принципу работают генотерапевтические вакцины — в клетки человека можно встроить «голый» генетический материал — вирусную ДНК или РНК. ДНК обычно вводят в клетки с помощью электропорации, то есть вместе с уколом человек получает легкий разряд, в результате проницаемость клеточных мембран увеличивается, и нити ДНК попадают внутрь. РНК доставляют с помощью липидных пузырьков. Так или иначе, клетки начинают производить вирусный белок и демонстрировать его иммунной системе, а она разворачивает иммунный ответ даже в отсутствие вируса.
Этот метод довольно новый, в мире еще нет вакцин, которые работали бы по такому принципу. Тем не менее, сразу семь компаний, по данным ВОЗ, пробуют сделать вакцину от коронавируса на его основе. По этому пути идет Moderna Therapeutics — американский лидер гонки за вакциной. Его же выбрали для себя еще три участника гонки из России: научный центр «Вектор» в Новосибирске (по данным Роспотребнадзора, он проверяет целых шесть дизайнов вакцин одновременно, и один из них — на основе РНК), компания Biocad и Научно-клинический центр прецизионной и регенеративной медицины в Казани.
«Создать вакцину в принципе не так сложно, — считает директор Центра, профессор кафедры генетики Института фундаментальной медицины и биологии КФУ Альберт Ризванов. — Генно-терапевтические вакцины по скорости разработки самые быстрые, потому что достаточно создать генетическую конструкцию». Вакцина, над которой работают в Центре, должна выстрелить по нескольким мишеням разом: в клетки вводят нить ДНК с несколькими вирусными генами одновременно. В результате клетки будут производить не один вирусный белок, а сразу несколько.
Кроме того, по словам Ризванова, ДНК-вакцины могут оказаться дешевле прочих в производстве. «Мы, по сути своей, как Space X, — шутит ученый. — У нас разработка прототипа стоит всего несколько миллионов рублей. Правда, создание прототипа — это только верхушка айсберга, а тестирование с живым вирусом — это совсем другой порядок».
Превратности и хитрости
Кроме того, потребуются специальные животные. Дело в том, что обычные лабораторные мыши болеют далеко не всеми человеческими вирусами, и картина болезни тоже может сильно отличаться. Поэтому вакцины часто тестируют на хорьках. Если же ставить целью работу именно с мышами, то необходимы генетически модифицированные мыши, которые несут на своих клетках точь-в-точь те рецепторы, за которые «цепляется» коронавирус в организме пациента. Эти мыши стоят недешево (десяток или два тысяч долларов за линию). Правда, иногда можно сэкономить — закупить всего несколько особей и размножить их в лаборатории — но это удлиняет этап доклинических испытаний.
Существование вируса гриппа было доказано именно в экспериментах на хорьках, они же до сих пор служат моделью для многих вирусных болезней
NIMR London / flickr.com
Есть несколько этапов, на которых процесс можно ускорить. Самый очевидный — разработка. Американская компания Moderna вырвалась вперед, потому что давно занимается созданием мРНК-вакцин. И чтобы сделать еще одну, им оказалось достаточно расшифрованного генома нового вируса. Российские коллективы из Москвы и Казани тоже не первый год работают над своей технологией и опираются на результаты испытаний своих предыдущих вакцин от других болезней.
Идеальным вариантом была бы платформа, которая позволяет быстро создавать новую вакцину по шаблону. Подобные планы вынашивают, в том числе, исследователи из МГУ. «На поверхности своей частицы, — рассказывает Карпова, — мы можем разместить белки нескольких вирусов и защищать одновременно от Covid-19, SARS и MERS. Мы даже думаем о том, что можно предотвратить такие вспышки в дальнейшем. Существует 39 коронавирусов, часть из них близка к коронавирусам человека, и совершенно понятно, что такое преодоление видового барьера („перепрыгивание“ вируса от летучих мышей к человеку — N+1). Но если будет такая вакцина, как конструктор лего, мы можем поместить на нее белок какого-то вируса, который где-то возник. Мы это сделаем в течение двух месяцев — заменим или добавим эти белки. Если бы такая вакцина была в декабре 2019 года, и прошли бы вакцинации людей хотя бы в Китае, дальше это бы не распространилось».
Следующий этап — доклинические испытания, то есть работа с лабораторными животными. Это не самый долгий процесс, но за его счет можно выиграть, если совместить их с клиническими испытаниями на людях. Именно это сделала Moderna — они ограничились быстрой проверкой на безопасность и сразу перешли к исследованиям на людях. Однако стоит помнить, что препарат, который они пробуют, относится к самым безопасным. Поскольку они не используют ни вирусы, ни рекомбинантные белки, то очень невелик шанс, что у добровольцев возникнут побочные эффекты — иммунной системе просто не на что агрессивно реагировать. Худшее, что может произойти, — вакцина окажется неэффективной. Но это еще предстоит проверить.
А вот производство вакцин, судя по всему, ограничивающим этапом не является. «Это не сложнее, чем обычное биотехнологическое производство рекомбинантных белков», — объясняет Ризванов. Произвести миллион доз такой вакцины, по его словам, завод может за единицы месяцев. Ольга Карпова дает похожую оценку: три месяца для миллиона доз.
А нужна ли вакцина?
Стоит ли сокращать клинические испытания — вопрос спорный. Во-первых, это сам по себе процесс небыстрый. Во многих случаях вакцину нужно вводить в несколько этапов: если вирус не размножается сам по себе внутри организма, то он быстро выводится, и его концентрация оказывается недостаточной, чтобы вызвать серьезный иммунный ответ. Поэтому даже простая проверка эффективности займет не меньше нескольких месяцев, а за безопасностью вакцины для здоровья добровольцев врачи собираются следить целый год.
Во-вторых, COVID-19 — тот самый случай, когда ускорять испытания на людях многим кажется нецелесообразным. Смертность от болезни сегодня оценивают в единицы процентов, и это значение, вероятно, еще будет снижено, как только станет ясно, какое количество людей перенесло болезнь бессимптомно. Но вакцину, если она будет изобретена сейчас, придется ввести миллионам людей, и даже небольшие побочные эффекты могут вылиться в количество болезней и смертей, сопоставимое с самой инфекцией. А новый коронавирус далеко не настолько «зол», чтобы, по выражению Ризванова, «совсем уж откидывать в сторону все соображения безопасности». Ученый полагает, что в сложившейся сегодня ситуации наиболее эффективен карантин.
Впрочем, по словам Карповой, в ближайшее время в вакцине нет острой необходимости. «Вакцинировать людей во время пандемии не нужно, это не соответствует эпидемическим правилам», — объясняет она.
С ней согласна Галина Кожевникова, заведующая кафедрой инфекционных болезней РУДН. «В период эпидемии не рекомендуется вообще никакая вакцинация, даже плановая, которая входит в календарь прививок. Потому что нет никакой гарантии, что человек не находится в инкубационном периоде, а если в этот момент применить вакцину, возможны нежелательные явления и сниженная эффективность прививки», — сказала Кожевникова, отвечая на вопрос N+1.
Бывают случаи, добавила она, когда необходима экстренная вакцинация по жизненным показаниям, в ситуации, когда речь идет о жизни и смерти. Например, во время вспышки сибирской язвы в Свердловске в 1979 году вакцинировали всех подряд, тысячи людей экстренно прививали и в 1959 году в Москве во время вспышки натуральной оспы, привезенной из Индии художником Алексеем Кокорекиным.
«Но коронавирус — это абсолютно не такая история. По тому, что происходит, мы видим, что эта эпидемия развивается по классическим законам острого респираторного заболевания», — говорит Кожевникова.
Таким образом, разработчики вакцин всегда находятся в неудобной ситуации. Пока вируса нет, вакцину создать практически невозможно. Как только вирус появился, оказывается, что это необходимо было сделать позавчера. А когда он отступает, то производители теряют своих клиентов.
Тем не менее, вакцину необходимо сделать. Этого не произошло во время предыдущих вспышек коронавирусных инфекций — и MERS, и SARS слишком быстро закончились, и исследования лишились финансирования. Но если случаев SARS в мире не наблюдалось с 2004 года, то последний случай MERS датируют 2019 годом, и никто не может гарантировать, что вспышка не повторится. Кроме того, вакцина от предыдущих инфекций может стать стратегической платформой для разработки будущих вакцин.
Карпова отмечает, что даже после затухания этой вспышки COVID-19 возможна еще одна. И вот в таком случае государство должно иметь наготове вакцину. «Это не та вакцина, которой все люди будут прививаться, как от гриппа, — уточняет она. — Но в экстренной ситуации при новой вспышке такая вакцина у государства должна быть, так же как и тест-система».
Микроскопические паразиты-убийцы из космоса: что такое вирусы и как с ними бороться
Все сейчас говорят о вирусах: коронавирус, грипп, ВИЧ, гепатит, ВПЧ, оспа и т.д. В мире существует более тысячи видов вирусов, способных поражать различные живые клетки, да практически все виды клеток. А что же такое вирусы и с чем их едят (в прямом и переносном смысле)? Где они живут, как попадают к нам в организм, что там делают и есть ли лекарства против них? Статей и постов в интернете много, в том числе, антинаучных и дилетантских. Поэтому ТИА обратилось за информацией в Тверской медуниверситет, к профессору кафедры микробиологии и вирусологии, доктору медицинских наук, декану фармацевтического факультета Юлии Червинец.
Что такое вирус и в чём отличие от бактерий?
Жизненный цикл вирусов состоит из нескольких этапов:
Сколько вирус может жить вне организма хозяина и где?
Как правило, большинство вирусов малоустойчивы во внешней среде: они становятся инертны и погибают от многих причин, если снова не попадут в чувствительную клетку. Некоторые вирусы во внешней среде могут образовывать кристаллы, что свойственно только неживой материи.
Вирусы быстро погибают под действием солнечных лучей, ультрафиолета, стандартных веществ для дезинфекции. В воздухе помещений вирусы могут сохраняться несколько часов. При кипячении полностью инактивируются в течение нескольких минут.
Есть и исключения. Некоторые вирусы обладают значительной устойчивостью при комнатной температуре: вирус гепатита В сохраняет жизнеспособность в течение трех месяцев, гепатита А – в течение нескольких недель. ВИЧ сохраняется в высохшей крови до двух недель, в донорской крови вирус остается жизнеспособным в течение нескольких лет.
Что такое штаммы и почему вирусы мутируют?
Как часто происходит в мировом научном сообществе открытие нового вируса?
Так откуда берутся вирусы?
Вопрос риторический. Пока ответа у науки нет. Может быть, они были привнесены из космоса на космических телах. Ведь при низких температурах они могут сохраняться неопределенно долгое время.
Как они попадают в организм человека/животного и т.д.?
Разными путями: воздушно-капельным (корь, грипп, ветряная оспа), половым (ВИЧ, вирус простого герпеса 2 типа), через кровь (гепатит В,С, ВИЧ), через инфицированные продукты (гепатит А, Е) или через членистоногих (скажем, клещей). Различают вирусы, вызывающие инфекции с преимущественным поражением органов дыхания (респираторные), кишечника (ротавирусы), печени (вирус гепатита), иммунной (ВИЧ) или нервной системы (бешенство, энцефалит).
Как организм реагирует на вирус?
Частицы самого вируса, а также биологически активные вещества, выделяющиеся при разрушении наших клеток, могут вызвать повышение температуры тела, тошноту, рвоту, сильную слабость, головокружение вплоть до потери сознания, нарушение работы сердечно-сосудистой системы и др. На фоне нарушения функционирования различных органов и систем к вирусной инфекции может присоединиться бактериальная (стафилококки, стрептококки, кишечные бактерии) и грибковая (дрожжевые грибы), усугубив воспалительный процесс с тяжелыми последствиями вплоть до летального исхода.
Как наш организм борется?
Однако организм человека не простая мишень для атаки болезнетворных микроорганизмов, он активно борется, и в этом нам помогает иммунная система. Вырабатываются специфические, нейтрализующие данный вирус антитела, формируются клетки-«убийцы» или Т-лимфоциты, которые уничтожают как поражённые, инфицированные клетки, так и сам вирус. Но иммунной системе нужно время, чтобы вычислить «чужака», «вирусного преступника», который не просто прячется внутри наших клеток, но и старается обмануть иммунную систему. Например, новое или мутировавшее поколение вируса наша иммунная система поначалу не видит. Конечно же, со временем все вирусные клетки распознаются, но к сожалению, с потерей драгоценного времени для нашего организма.
Возможно ли повторное заражение одним и тем же вирусом?
Да есть, но не против всех вирусов. Антибиотики, применяемые при лечении бактериальных инфекций, здесь совершенно не работают, т.к. они воздействуют на структуры клетки только бактерий. В случае вирусной инфекции нужны препараты, которые блокируют различные этапы размножения вируса в клетке. Таким неспецифическим веществом является интерферон, который вырабатывается клетками организма человека (кишечника, печени).
Зачем нужна вакцинация? Как и из чего делают вакцины?
Сколько времени уходит на создание вакцины?
На создание вакцины уходит 1-2 года, в течение которого должны пройти многочисленные проверки на эффективность и безопасность препарата, испытания на животных, потом на людях-добровольцах, а после – наладить массовое фармацевтическое производство.
Что представляют собой тесты на вирус? Как в лабораториях выявляют положительные результаты анализов?
Несколько примеров самых массовых с убийственных с точки зрения эпидемий вирусов в истории человечества
С 2009 появилось новое заболевание людей и животных, вызываемое штаммами вируса гриппа А/H1N1, А/H1N2, А/H3N1, А/H3N2 и А/H2N3, известных под общим названием «вирус свиного гриппа». Он распространён среди домашних свиней, а также может циркулировать в среде людей, птиц и др. видов; этот процесс сопровождается его мутациями.
Как уберечься от вирусов? Существуют ли действенные меры профилактики и гигиены?
Выделяют специфические и неспецифические способы профилактики вирусных инфекций. Специфические заключаются в использовании вакцин, при их наличии. При их введении у человека формируется как правило пожизненный иммунитет (вакцина от кори, краснухи, эпидемического паротита, ветряной оспы, гепатита В). Существует также экстренная профилактика. Ее проводят во время эпидемического подъема заболеваемости. Для экстренной профилактики, например, гриппа применяют противовирусные химиопрепараты: ремантадин (активен только против вирусов типа А), арбидол, амиксин, оксалиновую мазь и др. Используют также интерферон, дибазол, различные индукторы интерферона (например, элеутерококк, продигиозан).
Против многих вирусных инфекций вакцин не существует. В этом случае помогает неспецифическая профилактика. Существуют ряд общих правил:
— соблюдать личную гигиену (мойте руки перед приемом пищи, после использования туалета; не трогайте грязными, немытыми руками нос, глаза, рот).
— обязательно поддерживать здоровый образ жизни с помощью сбалансированного питания, занятий физкультурой, прогулок на свежем воздухе и многое другое.
Но для каждого вируса неспецифическая профилактика своя. Если речь идет о вирусах, передающихся воздушно-капельным путем, то необходимо придерживаться следующих правил:
— надевать маски, причем на больного человека, чтобы исключить попадание в пространство крупных частиц слюны при кашле и чихании, мелкие же частицы она не задерживает;
— тщательно убирать помещения, так как вирус любит теплые и пыльные помещения, поэтому стоит уделить время влажной уборке и проветриванию;
— избегать массовых скоплений людей и воздержаться от походов в общественные места.
Если вирус передается с помощью фекально-орального механизма, например, вирус гепатита А, то необходимо соблюдать следующее:
— употреблять чистую или кипяченую воду;
— мыть фрукты, ягоды, овощи кипяченой водой:
— поливать свой сад и огород проточной водой.
Если вирус передается через кровь, например, вирус гепатита В,С, ВИЧ, то необходимы:
— дезинфекция, стерилизация медицинских изделий;
— обследование доноров крови;
— не употреблять наркотики;
— использовать индивидуальные предметы личной гигиены;
— быть осторожными с маникюром, пирсингом и татуировками, делать это только в профессиональном салоне.
Если вирус передается половым путем, например, ВИЧ, то нужно:
— исключить незащищенные половые контакты, если вы не уверены в своём партнёре;
— использовать барьерные средства контрацепции, если вы не знаете статус своего партнера.
Ковид не болезнь лёгких: Через два года нас ждёт напасть пострашнее
Замдиректора по научной работе Медицинского научно-образовательного центра МГУ, член-корреспондент РАН Симон Мацкеплишвили рассказал в интервью Царьграду о том, почему пандемию COVID-19 нельзя считать катастрофой. И предупредил, что есть вещи и пострашнее.
Ковид-госпиталь МГУ имени М.В.Ломоносова проработал без малого восемь недель – и показал удивительные результаты: из более четырёхсот пациентов, в том числе очень тяжёлых, специалисты этого медцентра не смогли спасти лишь четырёх, при том что в других стационарах показатель смертности колеблется на уровне 15 процентов и выше.
Более того, там разработали собственный протокол лечения, фактически перевернув общепринятое представление о том, как надо поднимать на ноги тех, кто заразился коронавирусом.
Антибиотики против ковида бесполезны.
– Симон Теймуразович, главный вопрос: почему сейчас, после того локдауна, который мы пережили весной, в начале пандемии, сейчас, когда вроде бы уже разобрались более-менее с этой «уханьской заразой», мы наблюдаем и рост заболеваемости, и повышенный страх в обществе. «Вторая волна» – так говорят в народе.
– Прежде всего давайте смотреть на ситуацию здраво и объективно. Да, мы действительно видим, что в последнее время идёт прирост количества людей с положительными результатами тестов на коронавирус. Причин тому несколько. В первую очередь значительно выросли как число, так и чувствительность ПЦР-тестирования. Во-вторых, конечно же, увеличивается и количество пациентов с COVID-19. Но, полагаю, тут очень важно подчеркнуть, что положительный тест вовсе не означает, что человек болен, а лишь свидетельствует о том, что у него в верхних дыхательных путях при ПЦР-исследовании выявляется РНК коронавируса. Вообще-то если у каждого из нас досконально изучить микрофлору дыхательных путей, то можно обнаружить немало условно-патогенных микроорганизмов, при определённых условиях способных вызывать серьёзные инфекционные заболевания. В случае с коронавирусом важно понимать, заразны ли люди с положительным результатом ПЦР-теста или нет. Я думаю, что многие из них могут быть безопасны для окружающих, но однозначного ответа на сегодняшний день пока ещё нет. Но точно известно, что далеко не все из них больны или заболеют COVID-19.
– Но с экранов ТВ нагнетают, повсеместно ужесточают ограничительные меры. Народ ломанулся в аптеки, сметает антибиотики.
– Ну вот в тысячный раз повторю: использовать антибиотики для лечения COVID-19 совершенно неверно. Во-первых, они никаким образом не действуют на коронавирус и при неосложнённом течении болезни не нужны. В редких случаях мы назначаем антибиотики пациентам высокого риска – в целях профилактики, повторю: исключительно профилактики возможного присоединения бактериальной инфекции. Это больные с тяжёлым сахарным диабетом, с серьёзными заболеваниями лёгких, онкологические больные с выраженным снижением иммунитета на фоне рака или химиотерапии. Либо они используются в случаях подтверждённых бактериальных осложнений на фоне коронавирусной инфекции.
Симон Мацкеплишвили – доктор медицинских наук, профессор, заместитель директора по научной работе Медицинского научно-образовательного центра МГУ. Фото предоставлено Царьграду С. Мацкеплишвили
– Подождите, только ведь и врачи лечат так, и люди лечатся сами.
– Могу лишь констатировать, что вне зависимости от того, имеет ли пациент высокий риск вторичных инфекционных осложнений или уже развившуюся вирусно-бактериальную пневмонию, схемы антибактериальной терапии, которые используются и самими пациентами, и многими моими коллегами, абсолютно, я бы даже сказал, катастрофически неправильные. Создаётся впечатление, что мы впервые имеем дело с антибиотиками и не знаем самых элементарных принципов их применения. Доходит до того, что некоторые пациенты, вроде вполне сознательные и образованные люди, жалуются, что уже целую неделю принимают два или даже три мощных антибиотика, а температура почему-то не снижается. Удивительно, что назначаются антибиотики широкого спектра действия, причём сразу по несколько препаратов и в нерациональных комбинациях, изобретаются схемы, которые мы практически никогда не использовали. У меня создаётся впечатление, что как будто вслепую выбираются либо те антибиотики, которые для удобства можно принимать внутрь в виде таблеток (например, ставший знаменитым, но оставшийся бесполезным азитромицин), либо имеющие минимальные побочные эффекты (тот же цефтриаксон), которые можно вводить внутримышечно.
– И ваше мнение насчёт этого?
Я категорически не согласен ни с первым, ни со вторым вариантом. Во-первых, это, действительно, привело к дефициту антибиотиков в аптеках, хотя формально они являются рецептурными препаратами. Но гораздо более значительная опасность кроется в другом: в мире и так, ещё до возникновения пандемии COVID-19, существовала крайне серьёзная проблема в виде нечувствительности микробов к уже существующим антибиотикам. А разработка новых эффективных препаратов очень и очень затруднительна, поскольку уже на этапе исследования их антибактериальной активности в научных лабораториях микроорганизмы успевают приспособиться и прекрасно чувствуют себя в условиях концентраций, в тысячи раз превышающих лечебные.
– Вы хотите сказать, что сегодня мы видим ещё «цветочки», а «ягодки» окажутся куда страшнее?
– Я хочу сказать, что вот эта надвигающаяся пандемия антибиотикорезистентности (сопротивления антибиотикам. – Ред.), которая станет абсолютной реальностью через полтора-два года, и будет реальной проблемой: микробы ведь никуда не денутся, а чувствительных к тому же азитромицину, с которого всё начиналось, уже не будет. И это гораздо серьёзнее коронавирусной или любой другой инфекции.
– Так какой вывод?
– Во-первых, антибиотиками не лечат вирусные заболевания, во-вторых, принимать два или три антибиотика в профилактических целях здоровому человеку – это антинаучно. Даже если у пациента развивается бактериальная инфекция, мы начинаем лечение с одного антибиотика – в соответствии с клинической ситуацией или чувствительностью микроорганизмов. А эти, не побоюсь слова, безумные комбинации (причём в невиданных ранее дозах, такими количествами не лечат даже больных!) мне совершенно непонятны. Поэтому мой совет: перестаньте без оснований на то принимать антибиотики! Удивительно и то, что многие «продвинутые» граждане боятся покупать мясную продукцию с каким-то мизерным количеством антибиотиков, но при этом бегут в аптеки и сами уничтожают своё здоровье.
. как и противовирусные препараты
– Насколько я знаю, в своей клинике вы отказались даже от противовирусных препаратов. Это так?
– Так. Когда всё только начиналось и наша клиника перепрофилировалась, чтобы вступить в борьбу с коронавирусной инфекцией в качестве ковид-госпиталя, мы проанализировали всю имевшуюся на тот момент информацию (а я вам честно скажу: с тех пор ничего особенно не поменялось) и пришли к очень важным выводам, на основании которых и построили схему лечения. И поняли, что на тот момент в мире не было ни одного препарата с подтверждённой противовирусной активностью в отношении вируса SARS-CoV-2 (того, что вызывает COVID-19).
– Почему же? Назывались в прессе разные препараты, люди в белых халатах рассказывали о схемах лечения и так далее.
– Они и сейчас рассказывают. Но только мы исходили из того, что никакого настоящего подтверждения их эффективности не было. Кроме того, большинство из предлагаемых препаратов имеют довольно высокую токсичность. Они влияют на печень, сердце, другие органы и системы, что часто исключает назначение многих других, действительно необходимых лекарств.
– Да, но практиковали и, между прочим, практикуют и сейчас, нет?
– Это так, но согласитесь: ведь мы почти никогда не лечим ОРВИ противовирусными препаратами, как, впрочем, и корь, краснуху и даже вирусный энцефалит. Вообще-то наши возможности борьбы с вирусными инфекциями довольно ограниченны. Да, мы научились лечить больных с ВИЧ-инфекцией, тяжёлыми формами герпетической инфекции, гепатитом С, ещё несколькими заболеваниями. Но создание лекарств от этих заболеваний заняло не годы, а десятилетия. С вирусами справиться сложно, они ведь, в отличие от бактерий, большую часть времени находятся внутри клеток, и попасть туда, не навредив самой клетке, довольно непросто. Возвращаясь к ковиду – многие просто зациклились на поисках способов борьбы с вирусом. Чтобы не терять времени (или чтобы «обогнать» конкурентов), в качестве потенциальных противовирусных препаратов были испробованы и использованы (и до сих пор используются) практически все препараты, которые когда-либо применялись для лечения заболеваний, вызываемых РНК-вирусами. Начали с лекарств, которыми мы лечим заболевание, вызванное вирусом иммунодефицита человека, практически сразу показавшими полное отсутствие какой-либо эффективности при большом количестве побочных эффектов и межлекарственных взаимодействий, затрудняющих применение многих других видов терапии.
Возможности медицины в борьбе с вирусными инфекциями ограниченны. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– Я читал (и сам слышал от медиков), что применялись и лекарства от гриппа.
– Верно. Потом вспомнили про препараты против вируса гриппа, в частности ингибиторы нейраминидазы, которые использовались и используются до их пор, но и они продемонстрировали полное отсутствие эффекта в отношении вируса SARS-CoV-2. Но широко применяются до сих пор. Непонятно зачем. Возможно, из-за ложного впечатления, что раз мы не можем уничтожить вирус, то мы не можем вылечить пациента. Многие так думают и до сих пор. Мы же в нашем подходе сконцентрировались на лечении самого заболевания – COVID-19.
Проблема не в злобном ковиде, а в нашем иммунитете
– В общем, вы решили идти другим путём, так?
– Именно. Мы посчитали, что противовирусная терапия не нужна, и сосредоточились на лечении самого заболевания COVID-19, не «трогая» вирус. И у нас получилось. Поэтому и сейчас, продолжая лечить большое количество пациентов с COVID, я первым делом отменяю любую назначенную им противовирусную терапию и практически никогда не использую антибиотики.
– Вот так взяли – и стали изобретать что-то своё?
– На самом деле мы не изобретали велосипед – многое ведь было известно давно, просто почему-то все решили об этом забыть. А мы просто проанализировали имеющиеся данные. Мы ведь медицинский центр ведущего университета нашей страны, да и мира, настоящая университетская клиника, научный центр (а не больница для сотрудников МГУ, как некоторые полагают). Поэтому мы изучили накопленный к тому времени мировой опыт, провели собственные исследования (и продолжаем эту работу) и пришли к нескольким ключевым выводам, на которых и построили наш подход к лечению. Например, уже тогда было ясно, что COVID-19 – это не болезнь лёгких или органов дыхания, а системное воспалительное заболевание, в развитии которого большая роль отводится нарушению работы иммунитета.
– Как это так? У кого ни спроси, все уверены, что ковид – это как раз связано с лёгкими.
– Я имею в виду, что большинство тяжёлых случаев COVID-19 связаны не с какой-то особой агрессивностью коронавируса, а с тем, что иммунная система, не распознав «обидчика», чрезмерно активируется и начинает атаковать всё подряд, даже здоровые клетки и ткани – лёгкие, сердечно-сосудистую систему, почки и так далее.
В университетском медцентре прежде всего проанализировали все имевшиеся на момент начала пандемии данные. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– Но ведь каждая невиданная прежде инфекция должна, напротив, «возбуждать» иммунную систему?
– И да и нет. В нашем геноме можно найти информацию о многих перенесённых не только непосредственно нами, но и нашими предками инфекционных заболеваниях, равно как и получить ответы на важные вопросы о нашей восприимчивости или, наоборот, невосприимчивости к инфекциям. Если вспомнить пандемии чумы, оспы, холеры – умирали же не все. Выживали люди с определёнными свойствами иммунитета, как врождённого, так и приобретённого, и эта особенность закреплялась в последующих поколениях. И сейчас нередко я сталкиваюсь с ситуацией, когда, скажем, болеет вся семья, кроме одного человека, или, наоборот, один болеет, а остальные – нет. Хотя вместе живут, едят, дышат. Такие вот загадки иммунной системы. А встречи с вирусами, в частности с ретровирусами (к которым относится и ВИЧ), оставляли настоящие «записи» в наших генах, которые мы сегодня можем прочитать.
– Злобный вирус?
Как раз-таки это не проблема «злобного вируса», а проблема нашего избыточного иммунного ответа. Приведу пример – онкологические пациенты с выраженным ослаблением иммунитета вследствие как самого заболевания, так и проводимой химиотерапии крайне редко имеют тяжёлое течение COVID-19. Да, у них высока вероятность вторичных бактериальных осложнений, у них чаще страдают почки и другие органы, но гиперактивация иммунитета с развитием её наиболее грозного проявления – «цитокинового шторма» – практически не наблюдается. То есть ослабленная иммунная система вступает в борьбу с вирусом и уничтожает его, а бороться с собственным организмом уже не хватает сил. Такой парадокс.
– Да, странная история.
– Но из этого следует важное заключение: не нужно пытаться стимулировать иммунную систему. Улучшить врождённый, то есть неспецифический иммунитет обычными и доступными большинству людей способами просто невозможно, а целенаправленная его активация при лечении вышеупомянутых злокачественных новообразований может сопровождаться серьёзными осложнениями, крайне напоминающими то, что мы видим у больных с COVID-19.
Как лечить воспаление без противовоспалительных препаратов? Никак!
– За что вас тогда критиковали?
– Во-первых, за то, что нами был разработан собственный протокол лечения, входящий в противоречие с принятыми на то время подходами к лечению COVID-19. За то, что мы указывали на серьёзнейшие, с нашей точки зрения, ошибки в лечении этого заболевания, допущенные как в нашей стране, так и во всём мире. Мы их уже обсуждали – это и антибиотики, это и противовирусная терапия, которая входила и входит во многие протоколы лечения. Это и практически отсутствие противовоспалительной терапии, которая до сих пор не назначается пациентам со средней тяжестью заболевания. Подумайте, как можно лечить системное воспалительное заболевание без противовоспалительных препаратов? Те же антикоагулянты, которые, кстати, именно мы первыми назначали всем больным без исключения, действуют только при совместном применении с противовоспалительными средствами.
– Ваше мнение: чем объяснить большое количество госпитализированных пациентов, перегруженные больницы, невероятно уставший медперсонал, огромные затраты и нехватку некоторых препаратов?
– Полагаю, это вызвано именно тем, что люди, заболев COVID-19, начинают принимать назначаемые им либо малоэффективные (и плохо переносимые) противовирусные препараты, либо совершенно неэффективные при COVID-19 антибиотики (часто сразу два или даже три препарата), либо непонятно зачем используемые витамины и микроэлементы и так далее. Неудивительно, что у некоторых из них болезнь прогрессирует, а ухудшение состояния требует госпитализации.
Антикоагулянты, которые врачи в клинике МГУ назначали всем больным без исключения, действуют только при совместном применении с противовоспалительными средствами. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– И вы действовали, исходя из собственных выводов, верно?
Верно. И ответ на вопрос, как можно лечить воспалительное заболевание без противовоспалительных средств, был очевиден – никак. И мы назначали либо давно известный и всё чаще вспоминаемый колхицин, либо глюкокортикоидные гормоны и были, к слову, одними из первых, кто их использовал. Не представляете, сколько мы наслушались по поводу использования гормонов при инфекционном заболевании… А сейчас они на первом месте в тяжёлых случаях. А ещё мы активно использовали нестероидные противовоспалительные препараты, и это в то время, как во всём мире был запрет на их применение. Причём запрет абсолютно необоснованный, но приведший к тому, что многие пациенты не получали полноценного лечения: на дому не разрешали принимать противовоспалительные препараты.
– Симон Теймуразович, а если сейчас вот немного науки добавить в нашу беседу. Какие ещё выводы вы сделали о самой инфекции?
– Это важный вопрос. Если вспомнить, что коронавирус попадает в клетку через связывание с определённым белком (АПФ-2), который мне как кардиологу близок и понятен и который, помимо дыхательной системы, расположен на поверхности множества других органов и тканей, то многие проявления и последствия COVID-19 становятся предсказуемыми и, следовательно, предотвращаемыми. Например, взаимодействие вируса с АПФ-2 приводит к снижению активности этого очень важного для нас фермента. Но он ведь находится на человеческих клетках не в ожидании коронавируса, а выполняет крайне важную биологическую функцию, которая при COVID-19 значительно страдает. Так вот, одним из последствий угнетения АПФ-2 является выраженный фиброз лёгочной ткани, другим – резкое снижение концентрации калия в крови, что очень опасно (риск тяжелейших, в том числе смертельных аритмий). Поэтому мы использовали препараты, которые блокировали эти негативные механизмы, что проявлялось не только в более быстром выздоровлении, но и в значительно менее выраженном остаточном фиброзе лёгких, а также и в нормализации уровня калия в крови. Вот и всё.
«Обвиняли в том, что чуть ли не трупы по ночам вывозим. А мы тяжёлых на ноги поднимали»
– Принято полагать, что если человек попадает на ИВЛ, в 60-70 процентах случаев он не выживает, а в вашей клинике процент был меньше 15. Как так?
– Я вам больше скажу: некоторые приводят данные о 80-90-процентной смертности на ИВЛ. Мне это удивительно. Нужно сказать, что тяжёлая дыхательная недостаточность, особенно вследствие острого респираторного дистресс-синдрома и цитокинового шторма, – это очень тяжёлое состояние со средней летальностью во всём мире от 20 до 30-35 процентов. Но искусственная вентиляция лёгких – это метод спасения именно таких тяжёлых больных. Она, конечно же, не способна справиться с системной воспалительной реакцией или цитокиновым штормом – ИВЛ на некоторое время заменяет функцию лёгких, давая организму время и силы справиться с болезнью.
– В чём отличие вашего подхода?
– Мы активно лечили пациентов в терапевтических инфекционных отделениях, чтобы не допустить осложнений в виде выраженной дыхательной недостаточности. Поэтому у нас в клинике было относительно небольшое количество больных, которым потребовалась искусственная вентиляция лёгких (а не потому, что пациенты изначально были не самыми тяжёлыми). Некоторые, однако, проводили на ИВЛ по несколько недель. Но тем менее очень низкая смертность в 13,3 процента вызывала удивление наших коллег.
Скорые свозили в медцентр ковид-больных со всего мегаполиса. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– А я помню, вас обвиняли, что вы чуть ли не трупы ночами вывозите – как раз из-за низких показателей смертности.
– Да, было и такое. Говорили ещё, что мы специально «отбираем» лёгких пациентов и нам, соответственно, проще.
– Это не так?
Нет, разумеется. Существует документ – приказ департамента здравоохранения Москвы об утверждении схемы маршрутизации пациентов с COVID-19, в соответствии с которым был определён только один способ госпитализации больных в нашу клинику – через единую диспетчерскую службу скорой медицинской помощи Москвы. Более того, в этом же приказе указано, что в федеральные медицинские центры, включая наш, должны госпитализироваться только тяжёлые пациенты. Поверьте, врачи скорой соблюдали эти правила неукоснительно. Более того, к нам привозили пациентов, которые прямо с колёс направлялись в отделение реанимации. Но зато всех остальных мы старались лечить так, чтобы потребности в интенсивной терапии и ИВЛ не возникало.
– Но всё равно ведь в реанимацию попадали и у вас?
– Да, бесспорно. Только их лечением занимались не только реаниматологи, а мы все вместе. Каждый день, вне зависимости от того, был он рабочим, выходным или праздничным (например, 1 или 9 Мая), ровно в 12 часов собирался междисциплинарный консилиум, на котором мы разбирали каждого тяжёлого пациента. Мне выпала огромная ответственность руководить его работой.
– Тем не менее смерти у вас тоже в клинике были.
– Были. Четыре – скончались трое мужчин и одна женщина, это были возрастные пациенты, поступившие в крайне тяжёлом состоянии, к тому же со многими сопутствующими заболеваниями.
Врачи чаще заражаются в «зелёной» зоне или вне больниц
– С самого начала пандемии, когда я общался с вашими коллегами, они говорили, что у коронавируса на самом деле не такая уж и высокая контагиозность.
– Да, а через некоторое время эти данные стали меняться. Так вот теперь, если анализировать, какая реальная скорость распространения? Какова опасность заболеть у тех, кто контактирует (ваши врачи ведь тоже заражались) с инфицированными?
– Действительно, наши врачи тоже болели, к счастью, все живы и здоровы. Интересно, что в ковид-госпиталях чаще заражался персонал не в «красной зоне», а в «зелёной». А также довольно часто это происходило вообще вне медучреждений. Конечно же, работа в условиях высокой вирусной нагрузки – как, например, в случае сотрудников отделений реанимации или эндоскопии – подразумевает гораздо большую вероятность заразиться по причине активного выделения вируса при интубации трахеи, бронхоскопии, санации дыхательных путей.
– То есть разговоры о «зверствах» ковида преувеличены, мягко говоря?
Ну нельзя сказать, что он какой-то безумно контагиозный. Вот это репродуктивное число для кори равно 16: если один заражённый корью зайдёт, условно говоря, в вагон метро, то, наверное, от него подхватят инфекцию большинство пассажиров. А COVID-19 – несколько человек. Хотя репродуктивное число коронавируса меняется в зависимости от поведения людей и того, как они защищаются от инфекции (это касается и тех, кто болеет, и тех, кто здоров).
– Как он вообще распространяется?
– Через вдыхание маленьких аэрозольных капелек, содержащих вирусные частицы, которые выделяются при разговоре, чихании, кашле. Через руки – тоже теоретически возможно, но для этого человек должен чихнуть себе в ладонь, после чего сразу взяться за ручку двери, а после него за эту же ручку должен сразу схватиться другой человек, потом почесать нос или буквально облизнуть себе ладонь. А через кожу вирус не передаётся.
Для одних – праздник и салют в честь Дня Победы, для других – дежурство в «красной зоне» с небольшими передышками. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– Погодите, вот сообщалось, помнится, что он якобы может сохраняться на поверхностях невероятное количество часов.
– Ещё раз: коронавирус – крайне слабый, нестойкий, уязвимый. На поверхностях он практически не выживает, разрушаясь большинством дезинфицирующих средств, ультрафиолетом и так далее. Тесты определяют РНК вируса на дверной ручке дольше, чем он сохраняет на ней свою заразность.
Общество охватило «коронасумасшествие»
– Почему же угроза такая?
– Во-первых, его много. И проблема в том числе в наплевательском отношении к себе и к окружающим. Вообще-то, когда я учился, нам рассказывали, что больные туберкулёзом, из вредности или чего-то ещё, специально плевались в общественных местах. Совсем недавно некоторые ВИЧ-инфицированные пациенты подбрасывали инфицированные иголки в кресла кинотеатров, чтобы их не было видно в темноте кинозала. Я сейчас имею в виду особое изменение психики заболевших. Не хочу сравнивать коронавирусную инфекцию с этими случаями, но вот, пожалуйста, пример из практики. Мне один пациент, уже идентифицированный как носитель COVID-19, объявляет, что он съездил на КТ. Я спрашиваю: как же так, ты же заразный, там люди, которые могут заболеть, да и температуру на входе измеряют! А он отвечает: да нет, я, говорит, заранее выпил жаропонижающее, чтобы никто не догадался, а мне, мол, было интересно узнать, что со мной.
– Свинство.
– Скорее, кризис какой-то в обществе. То же самое, когда вызывают врачей, не предупреждая о своём заболевании, не заботясь, что они могут заразиться. Объяснение простое: ну они же медики, это их работа.
Один инфицированный коронавирусом сейчас способен заразить двух здоровых. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– И тем не менее COVID-19 не настолько заразен?
На данный момент репродуктивное число у него чуть более двух: один инфицированный способен заразить не менее двух здоровых. У кори, как я говорил, репродуктивное число составляет 15-16, у краснухи – 10, у гриппа – 2-2,5.
– Ладно, ваш совет, как не заразиться? Маски, допустим, нужны?
– Ношение масок – в первую очередь это касается больных. Остальным носить их надо «по-умному»: детям до шести лет они противопоказаны, не рекомендованы до 12 лет, пожилым людям с серьёзными заболеваниями дыхания и сердечно-сосудистой системы – тоже с осторожностью: им и так дышать тяжело. Второе – социальное дистанцирование. Третье – гигиена рук, при этом я не вижу особой необходимости в перчатках, многим в них ещё сложнее и даже опаснее. Четвёртое – очень аккуратное отношение к еде: не стоит питаться в общественных местах, потому что никто не знает, в какую чашку вам налили кофе или кто заворачивал бутерброд.
Мутаций коронавируса уже более ста тысяч, но. паниковать не надо
– А вот прививки – спасут? Сейчас всё больше разговоров о мутациях коронавируса.
– Вакцинация на самом деле – одно из величайших достижений человечества. Но есть нюансы. Прививки от кори, краснухи и других инфекций активно используются и привели к резкому снижению заболеваемости и, что важно, смертности. Кстати, отказ от вакцинации от кори уже привёл к значительному увеличению числа заболевших во всём мире и, как следствие, небывалому росту смертности от этого, как нам пытаются доказать, «неопасного» заболевания. Что касается мутаций, мутируют абсолютно все вирусы – это заложено в их биологической природе. РНК-вирусы – сильнее и быстрее, ДНК-вирусы не так сильно. Коронавирус часто сравнивают с вирусом гриппа, который мутирует очень быстро, но мне кажется, что это сравнение неправильное, уместнее проводить параллели с вирусом кори. Коревой вирус, тоже РНК-содержащий, мутирует не меньше других, но корь, как и вакцины против неё, оставляет после себя стойкий иммунитет. Я думаю, с коронавирусом будет такая же история.
– В чём разница между вакцинами, скажем, от упомянутого гриппа и от COVID-19?
– Грипп поражает в основном органы дыхания. Очень редко он становится системным заболеванием – затрагивающим другие системы организма. А вот те же корь, краснуха – напротив, системные заболевания, они распространяются с током крови, поражают кровеносные сосуды, вызывая в том числе сыпь по всему телу.
– Что это означает?
– Почти все наши вакцины, за редким исключением, вводятся подкожно либо внутримышечно. Они приводят к образованию антител в крови. Но респираторные вирусы, к которым относится вирус гриппа, находятся и распространяются не в крови, а в клетках, выстилающих дыхательную систему! В этом и может заключаться проблема всех вакцин против возбудителей, вызывающих ОРВИ.
– В каком смысле?
Дело в том, что для противодействия вирусам, которые поражают дыхательные пути (и все слизистые оболочки), существует специфический класс антител – иммуноглобулины класса А. Это не иммуноглобулины G и M, которые сейчас все подряд определяют у себя, соревнуясь, у кого их больше. Эти антитела способны покидать сосудистое русло, то есть они выходят из крови и выделяются в составе слюны, пищеварительного сока, секрета бронхиальных желез, создавая первую линию защиты в лёгочных альвеолах и на слизистых оболочках организма, препятствующую проникновению вирусов (кстати, они в большом количестве выделяются и с материнским молоком, что довольно долго защищает новорождённых от инфекций).
– Так вакцина от COVID-19, она для чего тогда создаётся?
– Именно поэтому довольно сложно разработать вакцину против респираторных инфекций. Да, есть вакцины от гриппа, однако они предотвращают не само заболевание, а возможность развития неблагоприятных форм гриппозной инфекции. Думаю, что с вакцинами против COVID-19 получится аналогичная ситуация – они будут направлены в основном на снижение количества тяжёлых случаев и серьёзных осложнений. Возможно, чтобы в этом разобраться, было бы полезно определять и у пациентов, и у вакцинируемых испытуемых не только иммуноглобулины G и M, но и иммуноглобулины А.
Коронавирус постоянно мутирует. Но это нормально. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– И всё-таки хотелось бы услышать про мутации злосчастной «короны» поподробнее. Действительно есть новые формы?
– Не удивляйтесь: в этом смысле коронавирус ведёт себя как «нормальный» вирус – на сегодняшний день описано более 100 тысяч его генетических вариантов! Но, опять-таки, есть нюансы. Так, ни одна из мутаций пока не привела к тому, что этот вирус изменил свою антигенную презентацию для клеток иммунной системы. Прекрасный пример – уже упомянутый вирус кори, который тоже постоянно мутирует, но для нашего иммунитета он остаётся прежним.
– И что это означает?
– Поскольку для антител и лимфоцитов это один и тот же вирус, то на сегодняшний день можно утверждать, что, переболев однажды, человек имеет минимальный риск повторного заражения, конечно, при условии нормального иммунитета. В очередной раз возвращусь к кори или, например, ветряной оспе – заболеваниям, оставляющим стойкий длительный иммунитет: при значительном подавлении иммунитета существует вероятность повторного заболевания. Второе – эффективность разрабатываемых вакцин. В их создании используются совершенно разные принципы, многие совершенно уникальные, но направлены они на одно – распознавание и обезвреживание коронавируса, который «узнаваем» по его шиповидному белку. Если в результате мутации этот белок даже совсем чуть-чуть изменится, иммунная система его просто «не узнает» и не сможет нейтрализовать. Ну и, конечно, то, о чём я говорил: вакцины приводят к синтезу антител в крови, очень малая часть которых в виде иммуноглобулинов класса А попадает в лёгочные альвеолы, где, собственно, и происходит заражение человека.
Лукавые тесты и угроза от КТ
– А такое бывает, что у переболевших нет антител в принципе?
– Скажем так, есть довольно значительное количество людей, у которых была лёгочная инфекция, они покашливали, у них болела голова или пропало обоняние, немного и ненадолго повышалась температура, а ПЦР-тесты отрицательные и антител у них в крови нет. Что это? Вероятно, вирус был уничтожен неспецифическим иммунитетом до того, как включились системы «прицельного распознавания и запоминания», составляющие суть специфического или адаптивного иммунного ответа. Это значит, что такой человек может заразиться повторно, но инфекция будет протекать легко или совсем бессимптомно. Кроме того, помимо антител (или, по-другому, гуморального иммунитета) необходимо рассматривать клеточный иммунитет – Т-лимфоциты, также способные убивать вирус.
– А вот здесь поспорю с вами – насчёт повторного заражения. Есть ведь случаи повторного заражения, причём тяжелые. Я недавно писал вот про одного политика, главу региона.
– Да. Знаю, о чём говорите. Только, как он сказал, «наверное, переболел чем-то в первый раз, а уж во второй раз – точно коронавирус». Есть разница? И вот ещё что важно. Тесты крайне неспецифичны, тот же ПЦР ошибается примерно в половине случаев, часто из-за неправильного забора биоматериала. Либо наоборот, за счёт высокой чувствительности часто выявляются остатки вирусной РНК, когда пациент здоров и не заразен. А ему предъявляют положительный тест – и в карантин. Могу сказать так: если есть иммуноглобулины класса G, то болезнь прошла, вируса в организме нет и вероятность заразить кого-то минимальная, если есть вообще. А при этом ПЦР-тест может быть положительным. В мире описано всего 25 (!) случаев документированного повторного инфицирования. Всего-навсего! И это как раз исключение, подтверждающее правило.
– Да, но их, тесты-то, делают повально – как и КТ. Какое-то, простите, сумасшествие. Условно: три дня назад не было ничего у человека, а потом – бац! – есть. А ни симптомов, ни плохого самочувствия нет. Что это?
– Ничего, кроме того, что на человеке заработали денег. Как я говорил, ПЦР-тест очень чувствителен, он способен выявить даже частицу вирусной РНК, которая у коронавируса самая большая среди всех РНК-вирусов. Она просто огромная, в ней почти 30 тысяч нуклеотидов. Человек мог где-то соприкоснуться с остатками вируса или даже переболеть, а эти остатки, разрушенные, не представляющие опасности, долго выделяются. А пациенту говорят: нет, ты заразен.
– А насколько правильно, что тех, у кого положительный тест, свозят в обсерваторы, хотя, опять же, никаких признаков заболевания нет? Людей вообще-то выдёргивают из жизни.
Знаете, я вообще против тестирования. И сейчас могу сказать: если у вас есть симптомы, лечите их, а не результат своего теста. А ходить самостоятельно на анализы не рекомендую. Потому что возникает гораздо больше вопросов. Повторю: положительный тест вовсе не означает, что человек заболеет или он опасен для других. Но его действительно, как вы говорите, выдернут из жизни и закроют на две недели. И напугают, а иногда ещё и дадут неправильные препараты, включая два антибиотика. И КТ без назначения врача тоже делать не следует.
– Почему?
– Ну как же! Это же вред здоровью. КТ лёгких – это довольно большая доза облучения, примерно как 300-400 рентгеновских снимков. И ещё, пожалуй, аукнется нам – в виде роста онкозаболеваний, особенно у молодых женщин, наиболее чувствительных к радиации.
– Одна из отличительных особенностей COVID-19 – потеря обоняния и вкуса. Это так?
– Насчёт обоняния – да. А вкус зависит от обоняния: если вы закроете нос и начнёте что-то есть, то большинство вкусов не почувствуете. Дело в том, что рецептор коронавируса присутствует на многих типах клеток организма, в том числе на поддерживающих клетках, которые окружают наши обонятельные рецепторы в носу. И нарушается их функционирование. У одних обоняние восстанавливается через месяц, у других через неделю. Рецепт один: орошение полости носа солевыми растворами – взять, например, чайную ложку поваренной соли на стакан воды и промывать. Но, собственно, почти все респираторные инфекции вызывают отёк слизистой носа и тоже приводят к снижению обоняния.
Главное при появлении симптомов – просто не сходить с ума. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– Беспокоиться надо в таком случае?
– Вот точно – это не повод сходить с ума, вызывать скорую и мчаться делать КТ. Однако это симптом, свидетельствующий о том, что началась репликация вируса в организме, пока в верхних дыхательных путях, в носу, но вирус будет спускаться вниз. И надо начать лечение. И если правильно подойти к вопросу, всё будет в порядке. Пить больше жидкости, промывать нос солевым раствором, следить за температурой. Повышается – лучше терпеть. Очень высокая или тяжело переносимая – принять жаропонижающее. Знаете, 80 процентов людей переносят COVID-19 крайне легко, а кто-то не замечает вообще. Ну вспомните, когда год назад у кого-то начинался кашель, никто же не считал себя тяжело больным? С температурой 37,5 ходили на работу. И без масок. А что, от гриппа меньше шансов сильно заболеть?
– И что тогда поменялось?
– Вот именно, что ничего не поменялось. И потеря обоняния, к слову, вовсе не обязательный симптом. Важно то, что у 20 процентов болезнь будет протекать тяжело, а мы пока не знаем, как определить эти 20 процентов. Да, это возрастные пациенты, люди с хроническими заболеваниями, но и молодые могут болеть очень тяжело или даже умереть. Поэтому следить за собой и правильно лечиться с самого начала нужно всем.
Гонка за антителами просто бессмысленна
– А вот когда говорят «переболел бессимптомно» – такое бывает?
– Видите ли, в чём дело. Есть сложная грань. Симптомы бывают практически всегда, но нередко их просто не замечают – то ли небольшой кашель, то ли недомогание и слабость, температура поднялась, но человек этого не ощутил. Переболеть совсем бессимптомно нельзя. Это не бессимптомная язва желудка или диабет – вирусные заболевания всегда сопровождаются какими-либо симптомами, не всегда явно выраженными. Однако может быть такое: человек сдал тест, тест положительный, но с ним всё в порядке. В таких случаях утверждать, что это болезнь, сложно. Я думаю, это вирус, образно выражаясь, попал в организм, его встретила иммунная система, сказал ему: «Пошёл вон!» – и он пошёл туда, куда его послали. И даже антител может не быть.
– Кстати, по поводу антител. Реально ведь народ нервничает, сдав тест и получив ответ, что антител-то у него нет: «А я-то думал, что мне болезнь не страшна. Ну всё, теперь снова ходи и дрожи, как бы не подцепить».
– Вот что очевидно. Чем тяжелее болел человек, тем больше у него будет антител, поскольку активно включалась иммунная система.
Сегодня, считает эксперт, медики уже научились эффективно и безопасно лечить эту болезнь, а скоро научатся предотвращать. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– Но вот, как я уже говорил вам, наши сограждане ужасно переживают при снижении антител.
А я вам такой пример приведу – для наглядности. Если вам в метро кто-то наступил на ногу, вы через полгода его и не вспомните. А вот если пристанут с ножом и попытаются отобрать кошелёк – такое точно отложится в памяти. И вы, встретив негодяя, сразу «дадите ему в ухо». То же самое с иммунной системой. Я говорю это к тому, что число антител всегда постепенно снижается. Ничего страшного в этом нет! Но информация о них, записанная в нашей иммунной памяти, всё равно останется в специальных клетках иммунной системы, часто навсегда. И как только тот же самый вирус, бактерия или, скажем, аллерген попадёт в организм, они тут же будут распознаны, информация мгновенно передана этим клеткам памяти – и они моментально начнут размножаться и активировать защиту, в том числе синтезируя большое количество антител. Поэтому бояться снижения концентрации иммуноглобулинов не надо. Если бы в нашей крови постоянно «плавали» антитела ко всем пытающимся проникнуть в организм микроорганизмам, то кровь наша от такого количества белковых молекул была бы как густое желе.
– Ваши прогнозы?
– Для начала мой общий совет для всех: не надо паниковать, подумайте просто о том, что вы разрушаете себя этими переживаниями. По-видимому, COVID-19, помимо медицинских и демографических, оставит после себя ещё и тяжёлые социальные, экономические и, главное, психологические последствия. Но важно понимать, что сегодня мы уже научились эффективно и безопасно лечить эту болезнь, а скоро научимся её предотвращать. Прогресс, который сделала медицинская наука всего за один год, беспрецедентен и, я уверен, положительно отразится на лечении многих заболеваний.