что значит мыслить односторонне
Что такое абстрактное мышление: как и зачем его развивать
Что такое абстрактное мышление
Абстрактное мышление — это мышление об объектах, принципах и идеях, которых нет в физическом мире. С помощью абстрактного мышления мы связываем разные явления между собой и выстраиваем их в общую картину, чтобы использовать полученные выводы на практике.
При абстрактном мышлении объекты заменяют символами, метафорами и аналогиями. Например, чтобы понять неопределенные понятия свободы, счастья или любви — вещей, которых не существуют физических. По-другому такое мышление называют обобщенным: когда перед нами нет четкого набора знаний или данных, мы предполагаем, догадываемся и делаем общие выводы.
Абстрактное мышление помогает отойти от границ и четких определений и мыслить шире существующих понятий.
При конкретном мышлении мы оперируем существующими предметами: деревом, столом или человеком. При абстрактном — используем общие термины, например «неопределенная переменная X». Абстрактное мышление помогает обобщать и комбинировать информацию, которую мы собираем на уровне чувств, и устанавливать ее связь с окружающим миром.
Пример из жизни. Представим, что создаем проект с нуля. Конкретное мышление поможет составить план действий, смету и расписать конкретные инструменты, которые пригодятся в работе. Абстрактное мышление будет отвечать за творческую сторону вопроса. Поможет объяснить инвестору зачем такой проект нужен людям и как он пригодится в будущем. В большинстве случаев человеку следует пользоваться сразу двумя типами мышления и менять их в зависимости от поставленной цели.
Зачем нужно абстрактное мышление
Абстрактное мышление развивает творческую сторону человека. Креативность нужна людям любых профессий. Она помогает придумывать новые идеи, проекты, искать неожиданные инструменты для выполнения сложных или повседневных задач. Креативный подход улучшает общее качество жизни человека и повышает его эффективность. Абстрактное мышление считают продвинутым навыком.
Люди, которые умеют мыслить абстрактно:
Объясним абстрактное мышление через юмор. Комики наблюдают за собой и окружающим миром, собирают, анализируют информацию и превращают ее в стендапы и миниатюры. Их шутки часто строятся на неочевидных связях, подмеченных при помощи абстрактного мышления. Люди других профессий могут пользоваться этим инструментом, чтобы привносить в свою работу идеи из смежных или далеких областей.
Человек, который использует абстрактное мышление, оперирует набранными знаниями и складывает их в определенную систему. Например, применяет забытые навыки из детства во взрослой жизни, слушает исторические подкасты и внедряет новые знания в технической профессии. Грубо говоря — совмещает несовместимое и получает из этого выгоду.
Формы абстрактного мышления
Абстрактное мышление состоит из понятия, суждения и умозаключения. Когда человек начинает мыслить абстрактно, он последовательно проходит через все три формы и в результате приходит к общему выводу.
Понятие. Помогает объединять общие свойства предметов или явлений. Свойства могут различаться по предназначению, но принадлежать к одному кластеру вещей. Например, хрущевка, дуплекс, высотка и таунхаус. Все они относятся к зданиям, но в некоторых живут люди, в других расположены офисы, в третьих — открывают кафе.
Суждение. Это мысль, которая утверждает что-либо о предмете. Суждение бывает правдивым или ложным, простым или сложным. Например, утверждение «Дом стоит на поверхности» — будет простым. Сложный вариант — «Дом стоит на поверхности, потому что у него есть фундамент». Оба утверждения — правдивые.
Суждения становятся ложными, когда мы руководствуемся личным интересом или собственными доводами, а не объективной действительностью. Пример такого суждения — «Дом стоит на поверхности, потому что его держат черепахи».
Умозаключение. Это мысль, которая сформировалась из нескольких суждений. Умозаключение состоит из предпосылки, вывода и заключения. Предпосылка — это суждение о понятии. Вывод состоит из логических размышлений о суждении с добавлением мыслей о других суждениях. Заключение становится результатом абстрактного мышления. Например:
«В доме есть окна» + «В доме нет сквозняка» → «В окнах дома нет щелей»
Как развить абстрактное мышление
Швейцарский психолог Жан Пиаже утверждал [1], что абстрактное мышление формируется в человеке в самую последнюю очередь — в возрасте от 11 до 16 лет. У одаренных детей раньше. При этом часть абстрактного мышления доступна детям, даже если они не могут выстраивать сложные логические цепочки. Например, такие дети делают абстрактные выводы о добре и зле на основе сказок.
Часть психологов утверждают, что абстрактное мышление — не естественная стадия развития. Абстрактное мышление не относится к основным способностям человека, а формируется на почве набранных знаний, опыта и окружающей культуры. При этом абстрактное мышление возможно развить и во взрослом возрасте. Такая работа улучшит креативность и творческую сторону сознания.
Вот несколько способов развить абстрактное мышление.
Решайте головоломки. Пазлы и логические задачи помогут найти неожиданные решения.
Исследуйте оптические иллюзии. Смотрите на вещи под разными ракурсами.
Импровизируйте. Запишитесь в импровизационный театр или создайте такой в кругу друзей. Импровизация развивает воображение и помогает мыслить абстрактно.
Делайте поделки. Исследование PNAS [2] доказывает, что декоративно-прикладное искусство развивает креативность у людей из инженерных, математических и технологических областей.
Если у вас есть дети, займитесь поделками вместе. Например, сделайте гоночные болиды из пластиковых бутылок и катушек от ниток. Посмотрите, как организовать такое обучение дома:
Играйте со словесными оборотами. Метафоры, сравнения и аналогии стимулируют абстрактное мышление. Подумайте, как называть предметы по-другому. Например, вместо зеленой стены представьте стену цвета кактуса или мха.
Придумывайте ассоциации. Начните с одного слова и по цепочке выстраивайте линию ассоциаций с каждым последующим. Здание → дом → уют → семья → счастье. Упражнение укрепит умение искать неожиданные связи между предметами и понятиями.
Когда абстрактное мышление не поможет
Чрезмерно развитое абстрактное мышление может привести к негативным последствиям. Творческие люди часто говорят о своих проблемах с ментальным здоровьем, а люди с сильно развитым конкретным мышлением считают подобные высказывания напускными.
Человек с развитым воображением может представлять худшие сценарии развития событий или катастроф, усугубив свое психическое состояние. Или обобщать предметы, между которыми нет связей. Например, считать себя неудачником после одного незначительного промаха. Абстрактное мышление может усилить беспокойство [3], симптомы депрессии или обсессивно-компульсивного расстройства.
Чтобы избежать подобных последствий оставайтесь в балансе между абстрактным и конкретным мышлением. Такой подход поможет смотреть на мир творчески, но при этом оставаться в рамках реальности и не подрывать психологическое состояние.
Что еще почитать об абстрактном мышлении
Книги о развитии абстрактного мышления:
Александр Брестер → Черты одностороннего мышления или как мыслят необразованные юристы
Есть у меня подозрения, что нижеприведенные черты мышления присущи многим следователям, прокурорам, адвокатам, судьям и просто юристам. Не получившим ОБРАЗОВАНИЕ, а получившим диплом. С той или иной характеристикой приходится сталкиваться каждый день юридической работы.
Фрагмент книги А.М. МИНАСЯН ДИАЛЕКТИКА КАК ЛОГИКА, Ростов-на-Дону
Одностороннее, тощее по содержанию мышление характеризуется следующими основными чертами:
?а) оно ограничивается эмпирическим усвоением того, что лежит на поверхности, не проникая в сущность явлений, т. е. познает вещи не так, как они есть, а как даются в кажимости;
б) оно не идет дальше неподвижных определенностей, не идет дальше абстрактного тождества, поэтому не ставит задачи погружаться во внутреннюю природу вещей, открывать тенденцию развития, их внутреннюю противоречивость;
в) оно игнорирует сущность предмета, не вычленяет, не подчеркивает ее, а растворяет ее во множестве деталей, случайных фактов и т. д.
г) оно преувеличивает роль момента, кусочка, часть выдает за целое, элемент за структуру, явление за сущность;
д) оно вовсе не учитывает, не видит и не хочет видеть изменений предмета и условий, обстоятельства его развития;
е) оно извращает законы познания, отрывая его от практики, от жизни, диалектику подменяет софистикой, трусливо запирается в скорлупу рассудка, шатаясь от одной тощей абстракции, к другой, в дурной бесконечности, не пытаясь совершить переход к разуму, не понимая того, что только разум берет один барьер за другим в то время, как рассудок, а также и глупость, не знает никаких преград.
Если говорить о философском, научном значении отрывка — при встрече в этими признаками можно смело утверждать игнорирование в мышлении диалектической логики.?
38 комментариев
Интересный пост. Да, конечно есть такое явление. Только, по моему его признаки можно найти, не только среди юристов, но и среди специалистов любых профессий получивших высшее образование.
Многие пытаются обойтись с обычной жизни и без диалектической логики. А многие и обходятся.
И что Вы предлагаете с этим делать? Насильственно ликвидировать безграмотность? Но это нереально. Так что же делать?
Может рынок труда, всё расставит по своим местам? Боюсь, что эта мысль утопическая. Констатация факта того, что это явление есть — хорошо! А дальше?
Спасибо за комментарий.
Я согласен, что касается всех. Но! для юриста это особенно важно как для человека от мышления которого зависят судьбы и жизни. Это не механические рефлексы, которые можно применить в технической сфере, это мыслительный, творческий, тяжелый процесс, которым владеют немногие. И за себя поручиться не могу, но я хотя бы осознаю собственные недостатки в этом аспекте.
Поэтому я только о юристах.
Относительно них что делать? — пресекать (не хочу вдаваться в способы, извините)
Ну, и работать в ВУЗах и на местах. Я как преподаватель стараюсь это иметь ввиду и надеюсь, хоть что-то полезное в этом направлении делаю. Знаю еще тех, кто делает и учит мыслить — уже кое-что.
Александр, а способы пресечения лучше революционные или эволюционные (без вдавания в подробности)? И интересно Ваше мнение услышать лет через 10 🙂 Конечно надо стремиться к искоренению недостатков и начинать следует с себя.
Но это всё общие фразы. Ну не все, кто учится на юр.факе, будут стремиться развивать в себе диалектическую логику. Думаю, большинство всё равно будут ВЫНУЖДЕНЫ это делать в своей профессии (конкуренция — двигатель прогресса!), ну и мы же помним: «Homo homini lupus est!» 😉
Способы — эволюционные. Но в некоторых случаях экстренно-революционные:) Через 10 лет все поменяется настолько, что либо мыслящие люди будут не нужны вообще, либо наоборот, только они и будут что-то из себя представлять.
Не все, кто будет учится, да. А все кто учат — обязаны. Это обязательный инструмент мышления юриста. Иначе мы выпускаем тех, кто попадает под те характеристики, что я привел в посте.
Ну, а конкуренция мыслить пока, увы, не заставляет. Там другие штуки двигают процесс…
Александр, уверяю Вас, через десять лет НИЧЕГО в отношениях людей кардинально не изменится. Пропорция мыслящих и несильно мыслящих людей изменится очень незначительно.
Профессия преподавателя ещё более сложная, чем профессия судьи. Ведь преподаватель берёт себе право судить можно ли выпускать такого специалиста в жизнь или ещё рано.
В теории всё решить ОЧЕНЬ легко, а на практике ОЧЕНЬ много факторов, которые, думаю следует учитывать, решая данный вопрос.
Ведь цена вопроса очень велика. От решения преподавателя зависит судьба конкретного человека и других людей. Есть опасность неправильно понять ответы или не разглядеть мотивы тех или иных поступков студентов.
По моему, очень сложная работа. Так как результат решений, суждений и действий преподавателя, в отношении студентов, отсрочен на неопределённое время, иногда на достаточно длительное.
Что-то мне думается о том, что и студенты юр.фака об этом догадываются. Как в этой ситуации им доказать пользу развития диалектической логики.
Прямо политика двойных стандартов. В этом и проблема системы образования. Говоря и пропагандируя высокие идеалы, не всегда возможно привести примеры на практике. Ведь лучше всего материал усваивается, если преподаватель приводит примеры из своей практики и жизни.
Про практику не согласен. Практике и профессии надо учить в деятельности, а это априори в ВУЗе невозможно. Университет должен учить человека мыслить, а всему остальному надо учиться на рабочем месте. Умея думать — можно быстро понять где самодурство начальника, а где обоснованное требование и как нужно поступать и т.п.
И пользу доказывать не надо. Устроено должно быть так, чтобы студент, придя в ВУЗ доверился всему тому, что там есть и получал образование, а не получал оценки.
Не обязательно быть олимпийским чемпионом, чтобы его воспитать. Это также относится и к преподавательской работе.
О, это очень большой разговор. Право, не следует его продолжать…
Вы знаете, Александр, если у юриста нет элементарной системы знаний, полученных в ВУЗе, то на рабочем месте, я так думаю, умения мыслить может и не хватить.
Всегда должны быть РАЗУМНЫЕ сомнения, а то слишком доверившись, можно и из ВУЗа «вылететь» нахватав неудов. В ВУЗе хорошо бы воспитывать не «олимпийских чемпионов», а растить единомышленников.
Тогда они уже в профессиональной работе, после окончания ВУЗа, возможно и станут «олимпийскими чемпионами», каждый в своё время!
Я лично, благодарен многим из своих преподавателей! О некоторых из них (Ерыгин Алексей Алексеевич, Шульман Матвей Григорьевич), я уже писал в других постах.
А по поводу «большого разговора»! Зачем же Вы тогда опубликовали данный пост?
Какие прекрасные слова. Я учился по этой книжке. Все же в Ростове живу, но в то время не придал никакого значения этим словам. А сейчас словно открытие. Сколько раз я встречал людей с подобным подходом к познанию мира и никак не мог найти им подходящих слов. А тут…
А на счет не возможности учить практике и теории в ВУЗе позвольте не согласиться коллега.
Да, увы, не сразу замечаешь, порою ценность прочитанного!
Это не со мной, это с психологией и педагогикой надо не соглашаться:) Они ведь установили, что научить деятельности вне деятельности невозможно.
3 месяца практики сегодня — формальность. Как относятся к практикантам в правоохранительных органах известно. Из года в год в отчетах одно и тоже — шил дела, разносил повестки. а то и отрицательные характеристики, если излишняя активность и спор с прокурором, например. Было и такое.
Практика должна быть органично встроена в учебный процесс. Сегодня этого нет. Нет института кураторства со стороны преподавателей.
Практика, которая есть в современном институте максимум дает прикоснуться к форме, не более.
Чтобы ВУЗ выпускал человека готового к работе, человек должен немного работать и учиться. Но все же у ВУЗа другая задача, по моему мнению, — дать все необходимое, чтобы в рамах будущей профессии освоить все, что нужно. то есть научить учиться профессии.
Ой Дима, я очень критично отношусь к практике на юрфаках. Вот подумай. Практика проходит в летние месяцы когда одна половина сотрудников в отпуске, вторая злая что еще не в отпуске. И чему можно научить практиканта за неделю две. А ты наверное помнишь: неделя в суде, неделя в прокуратуре, неделя в администрации, неделя в милиции.
Поэтому как используют студентов, мальчик на побегушках, копировальщик, наборщик текста и в редких случаях составитель какого-нибудь простого определения или постановления.
Я отвергаю нашу систему практики.
Я сторонник методики американской клиники. Кстати сюрпризом будет для всех факт, что в царской России юридическая клиника на юрфаках появилась одновременно с Америкой, если не раньше. Сама по себе клиника у нас представляется несколько искаженно. Все здесь в России ее видят как исключительно студенческие юридические консультации. Смею заверить — это очень примитивный взгляд на клинику. Я периодически бываю в университетах США и знаю что это не так.
Live client — студ. консультации это часть клинического образования, но не основная. Основная часть — это simulation (деловые игры) и программы от 4 до 6 часов в неделю по работе в офисе юристов (прокурора, адвоката, судьии, нотариуса). Вот о последней сейчас хочу сказать. Студент не используется как подсобная сила в этих офисах, это шло бы в разрез уважения времени каждого, присущее американцам. Студент как наблюдатель. Он присутсвует при работе прокурора, судьи, адвоката. Смотрит и отмечает для себя что-то. Если есть вопросы он потом в приватной беседе спрашивает что и как. Юрист для студента своего рода наставник-опекун, который помогает студенту разобраться. Эти от 2 до 6 часов в неделю проходят в течении всего учебного года. Лето — для отдыха. Студент ведет настоящий дневник, в который как и полагается с дневником записыват свои мысли, впечатления, результат обсуждения с юристом наставникам по какому либо вопросу. Т.е. это дневник в который действительно записываются мысли и переживания студента.
Мой коллега И.А.Шевченко и я как раз и занимаемся Юридической клиникой в институте, развиваем это направление уже давно. С Шевченко может знакомы? Он входил в фонд развития клинического образования в Питере.
только речь не об этом. Клиника, как встроенный процесс практики — да. Но для чего она? Именно для образования, а не оттачивания практических навыков, которое там, тем не менее есть. При работе в клинике, если есть кураторы, происходит переосмысление теоретического материала, дается новый материал для работы на занятиях, происходит мотивирование к обучению, но это не обучение профессии в полной мере. В полной мере обучиться профессии, а точнее в большей части — можно только на месте работы.
Клиника как один из механизмов — да. Но приближающий к профессии, а не дающей ее.
Опять не соглашусь. Клиника — это то место, где студентам дают именно практические навыки. Где компенсируют излишнюю т еоретизированность академических курсов. Клиницист по выходу из клиники должен освоить такие техники и навыки, как
составление юридических документов (иски, договоры, прав. заключения, деловая переписка)
проведение перекрестного допроса в суде (никто не знает, что делать со свидетелями в суде, арбитражные судьи, Дима, тебя это не касается, вообще недолюбливают, когда свидетелей вызывают в суд. Один судья мне так и сказал — это арбитражный процесс, какие на хрен свидетели. Но и жопросить процессуального оппонента никто не знает как. Только не говорите что у нас нет перекрестного допроса, а то тухлыми помидорами забросаю. Просто никто опять же не знает что это и как).
выступать, быть оратором
проводить дебаты, быть ритором, уметь спорить
Всему этому я exw своих студентов и вижу как они на голову выше тех, кто эти навыки не осваивает.
а не согласились-то Вы с чем?:)
Первоочередное для меня в клинике образование, которое и происходить с помощью практических ситуаций. Навыки это штука вторичная, это результат деятельности. У них же для деятельности еще нет ресурса в полном объеме. Поэтому навыки появляются — да, но главное как они работают на образованность. Ну, и, если Вы всему этому именно обучаете, даете полноценные знания, и студенты потом могут это все применять в деятельности — это великолепно, конечно. Мы пока дошли до уровня «прикоснуться » к этому, осмыслить и понять, построить на основе полученного материала образовательный процесс. Добиться присвоения этих навыков нам пока возможным не представляется. Максимум- дать больше мыслительных возможностей для их приобретения. В этом плане, да, студенты на голову выше выходят.
Не соглашусь с тем, что цитата: «При работе в клинике, если есть кураторы, происходит переосмысление теоретического материала, дается новый материал для работы на занятиях, происходит мотивирование к обучению, но это не обучение профессии в полной мере».
Там уже нет времени что-либо переосмысливать. Вообще современный темп жизни диктует требование быть кем то.
Поэтому клиника — это полигон. Если вы будете давать им возможность растекаться мыслью по древу, боюсь они так еще долго будут доходить до того что за профессия юрист.
Уверяю Вас студенты куда более расторопны чем мы о них думаем. Они быстро схватывают на лету. На третье занятие по технике юридического письма они пишут уже вполне удобоваримые иски, которые не каждый опытный юрист напишет, в когда они идут в суд… впрочем об этом пока я промолчу. Потом как-нибудь в личку скину.
Не знаю, все надо обсуждать и смотреть. Я добиваюсь более или менее нормальных, качественных текстов минимум через учебный год работы как куратора в клинике со студентом 3-го курса (на 2ом они у нас не работают, а только посещают спецкурс «Профессиональные навыки юриста»).
И про расторопность не уверен. Я часто сильно торможу студента, так как расторопность иногда ведет к копированию и стереотипизации.
Впрочем, это все можно обсуждать. Ничего абсолютного в этих вопросах нет.
Кто мыслит абстрактно: Гегель о том, как судить людей
Георг Вильгельм Фридрих Гегель
Абстрактное мышление считается признаком высокоразвитого интеллекта. Это заблуждение стало темой размышлений немецкого философа Георга Гегеля, который считал, что такое мышление может выражать и ум, и глупость. Почему не стоит судить о предмете, не утруждая себя его изучением, и что такое мнимая образованность — в эссе Гегеля «Кто мыслит абстрактно?» в переводе и с комментариями советского философа Эвальда Ильенкова.
Мыслить? Абстрактно? Sauve qui peut! — «Спасайся, кто может!» — наверняка завопит тут какой-нибудь наемный осведомитель, предостерегая публику от чтения статьи, в которой речь пойдет про «метафизику». Ведь «метафизика» — как и «абстрактное» (да, пожалуй, как и «мышление») — слово, которое в каждом вызывает более или менее сильное желание удрать подальше, как от чумы.
Спешу успокоить: я вовсе не собираюсь объяснять здесь, что такое «абстрактное» и что значит «мыслить». Объяснения вообще считаются в порядочном обществе признаком дурного тона. Мне и самому становится не по себе, когда кто-нибудь начинает что-либо объяснять, — в случае необходимости я и сам сумею все понять. А здесь какие бы то ни было объяснения насчет «мышления» и «абстрактного» совершенно излишни; порядочное общество именно потому и избегает общения с «абстрактным», что слишком хорошо с ним знакомо. То же, о чем ничего не знаешь, нельзя ни любить, ни ненавидеть. Чуждо мне и намерение примирить общество с «абстрактным» или с «мышлением» при помощи хитрости — сначала протащив их туда тайком, под маской светского разговора, с таким расчетом, чтобы они прокрались в общество, не будучи узнанными и не возбудив неудовольствия, затесались бы в него, как говорят в народе, а автор интриги мог бы затем объявить, что новый гость, которого теперь принимают под чужим именем как хорошего знакомого, — это и есть то самое «абстрактное», которое раньше на порог не пускали. У таких «сцен узнавания», поучающих мир против его желания, тот непростительный просчет, что они одновременно конфузят публику, тогда как театральный машинист хотел бы своим искусством снискать себе славу. Его тщеславие в сочетании со смущением всех остальных способно испортить весь эффект и привести к тому, что поучение, купленное подобной ценой, будет отвергнуто.
«В приличном обществе не мыслят абстрактно потому, что это слишком просто, слишком неблагородно»
Впрочем, даже и такой план осуществить не удалось бы для этого ни в коем случае нельзя разглашать заранее разгадку. А она уже дана в заголовке. Если уж замыслил описанную выше хитрость, то надо держать язык за зубами и действовать по примеру того министра в комедии, который весь спектакль играет в пальто и лишь в финальной сцене его расстегивает, блистая Орденом Мудрости. Но расстегивание метафизического пальто не достигло бы того эффекта, который производит расстегивание министерского пальто, — ведь свет не узнал тут ничего, кроме нескольких слов, — и вся затея свелась бы, собственно, лишь к установлению того факта, что общество давным-давно этой вещью располагает; обретено было бы, таким образом, лишь название вещи, в то время как орден министра означает нечто весьма реальное, кошель с деньгами.
Мы находимся в приличном обществе, где принято считать, что каждый из присутствующих точно знает, что такое «мышление» и что такое «абстрактное». Стало быть, остается лишь выяснить, кто мыслит абстрактно. Как мы уже упоминали, в наше намерение не входит ни примирить общество с этими вещами, ни заставлять его возиться с трудным, ни упрекать за легкомысленное пренебрежение к тому, что всякому наделенному разумом существу по его рангу и положению приличествует ценить. Напротив, намерение наше заключается в том, чтобы примирить общество с самим собой, поскольку оно, с одной стороны, пренебрегает абстрактным мышлением, не испытывая при этом угрызений совести, а с другой — все же питает к нему в душе известное почтение, как к возвышенному, и избегает его не потому, что презирает, а потому, что возвеличивает, не потому, что оно кажется чем-то пошлым, а потому, что его принимают за нечто знатное или же, наоборот, за нечто особенное, что французы называют «espèce» (человек, достойный презрения), чем в обществе выделяться неприлично, и что не столько выделяет, сколько отделяет от общества или делает смешным, вроде лохмотьев или чрезмерно роскошного одеяния, разубранного драгоценными камнями и старомодными кружевами.
Кто мыслит абстрактно? — Необразованный человек, а вовсе не просвещенный. В приличном обществе не мыслят абстрактно потому, что это слишком просто, слишком неблагородно (неблагородно не в смысле принадлежности к низшему сословию), и вовсе не из тщеславного желания задирать нос перед тем, чего сами не умеют делать, а в силу внутренней пустоты этого занятия.
Почтение к абстрактному мышлению, имеющее силу предрассудка, укоренилось столь глубоко, что те, у кого тонкий нюх, заранее почуют здесь сатиру или иронию, а поскольку они читают утренние газеты и знают, что за сатиру назначена премия, то они решат, что мне лучше постараться заслужить эту премию в соревновании с другими, чем выкладывать здесь все без обиняков.
В обоснование своей мысли я приведу лишь несколько примеров, на которых каждый сможет убедиться, что дело обстоит именно так. Ведут на казнь убийцу. Для толпы он убийца — и только. Дамы, может статься, заметят, что он сильный, красивый, интересный мужчина. Такое замечание возмутит толпу: как так? Убийца — красив? Можно ли думать столь дурно, можно ли называть убийцу — красивым? Сами, небось, не лучше! Это свидетельствует о моральном разложении знати, добавит, быть может, священник, привыкший глядеть в глубину вещей и сердец.
«Мыслить абстрактно — видеть в убийце только одно абстрактное — что он убийца, и называнием такого качества уничтожать в нем все остальное»
Знаток же человеческой души рассмотрит ход событий, сформировавших преступника, обнаружит в его жизни, в его воспитании влияние дурных отношений между его отцом и матерью, увидит, что некогда этот человек был наказан за незначительный проступок с чрезмерной суровостью, ожесточившей его против гражданского порядка, вынудившей к сопротивлению, которое и привело к тому, что преступление сделалось для него единственным способом самосохранения. Почти наверняка в толпе найдутся люди, которые — доведись им услышать такие рассуждения — скажут: да он хочет оправдать убийцу! Помню же я, как некий бургомистр жаловался в дни моей юности на писателей, подрывающих основы христианства и правопорядка; один из них даже осмелился оправдывать самоубийство — подумать страшно! Из дальнейших разъяснений выяснилось, что бургомистр имел в виду «Страдания молодого Вертера».
Это и называется «мыслить абстрактно» — видеть в убийце только одно абстрактное — что он убийца, и называнием такого качества уничтожать в нем все остальное, что составляет человеческое существо.
Иное дело — утонченно-сентиментальная светская публика Лейпцига. Эта, наоборот, усыпала цветами колесованного преступника и вплетала венки в колесо. Однако это опять-таки абстракция, хотя и противоположная. Христиане имеют обыкновение выкладывать крест розами или, скорее, розы крестом, сочетать розы и крест. Крест — это некогда превращенная в святыню виселица или колесо. Он утратил свое одностороннее значение орудия позорной казни и соединяет в одном образе высшее страдание и глубочайшее самопожертвование с радостнейшим блаженством и божественной честью. А вот лейпцигский крест, увитый маками и фиалками, — это умиротворение в стиле Коцебу, разновидность распутного примиренчества — чувствительного и дурного.
Мне довелось однажды услышать, как совсем по-иному расправилась с абстракцией «убийцы» и оправдала его одна наивная старушка из богадельни. Отрубленная голова лежала на эшафоте, и в это время засияло солнце. Как это чудесно, сказала она, солнце милосердия господня осеняет голову Биндера! Ты не стоишь того, чтобы тебе солнце светило, — так говорят часто, желая выразить осуждение. А женщина та увидела, что голова убийцы освещена солнцем и, стало быть, того достойна. Она вознесла ее с плахи эшафота в лоно солнечного милосердия бога и осуществила умиротворение не с помощью фиалок и сентиментального тщеславия, а тем, что увидела убийцу приобщенным к небесной благодати солнечным лучом.
– Эй, старуха, ты торгуешь тухлыми яйцами! — говорит покупательница торговке. — Что? — кричит та. — Мои яйца тухлые?! Сама ты тухлая! Ты мне смеешь говорить такое про мой товар! Ты! Да не твоего ли отца вши в канаве заели, не твоя ли мать с французами крутила, не твоя ли бабка сдохла в богадельне! Ишь целую простыню на платок извела! Знаем, небось, откуда все эти тряпки да шляпки! Если бы не офицеры, не щеголять тебе в нарядах! Порядочные-то за своим домом следят, а таким — самое место в каталажке! Дырки бы на чулках заштопала! — Короче говоря, она и крупицы доброго в обидчице не замечает. Она мыслит абстрактно и все — от шляпки до чулок, с головы до пят, вкупе с папашей и остальной родней — подводит исключительно под то преступление, что та нашла ее яйца тухлыми. Все окрашивается в ее голове в цвет этих яиц, тогда как те офицеры, которых она упоминала, — если они, конечно, и впрямь имеют сюда какое-нибудь отношение, что весьма сомнительно, — наверняка заметили в этой женщине совсем иные детали.
Но оставим в покое женщин; возьмем, например, слугу — нигде ему не живется хуже, чем у человека низкого звания и малого достатка; и, наоборот, тем лучше, чем благороднее его господин. Простой человек и тут мыслит абстрактно, он важничает перед слугой и относится к нему только как к слуге; он крепко держится за этот единственный предикат. Лучше всего живется слуге у француза. Аристократ фамильярен со слугой, а француз — так уж добрый приятель ему. Слуга, когда они остаются вдвоем, болтает всякую всячину, а хозяин покуривает себе трубку да поглядывает на часы, ни в чем его не стесняя, — как о том можно прочитать в повести «Жак и его хозяин» Дидро. Аристократ, кроме всего прочего, знает, что слуга не только слуга, что ему известны все городские новости и девицы и что голову его посещают недурные идеи, — обо всем этом он слугу расспрашивает, и слуга может свободно говорить, о том, что интересует хозяина. У слуга смеет даже рассуждать, иметь и отстаивать собственное мнение, а когда хозяину что-нибудь от него нужно, так приказания будет недостаточно, а сначала придется втолковать слуге свою мысль да еще и благодарить за то, что это мнение одержит у того верх.
То же самое различие и среди военных; у пруссаков положено бить солдата, и солдат поэтому — каналья; действительно, тот, кто обязан пассивно сносить побои, и есть каналья. Посему рядовой солдат и выглядит в глазах офицера как некая абстракция субъекта побоев, с коим вынужден возиться господин в мундире с портупеей, хотя и для него это занятие чертовски неприятно.
Эвальд Ильенков
доктор философских наук, психолог-педагог, исследователь марксистско-ленинской диалектики
– Так кто же мыслит абстрактно?
– Необразованный человек, а вовсе не просвещенный
Этот неожиданный ответ и сегодня может показаться озорным парадоксом, простой иллюстрацией того «литературного приема, состоящего в употреблении слова или выражения в противоположном их значении с целью насмешки», который литературоведы называют иронией. Той самой иронией, которая, по словам М.В. Ломоносова, «состоит иногда в одном слове, когда малого человека Атлантом или Гигантом, бессильного Самсоном называем»…
Ирония тут действительно есть, и очень ядовитая. Но ирония эта особого свойства — не остроумная игра словами, не простое вывертывание наизнанку «привычных значений» слов, ничего не меняющее в существе понимания. Тут не термины меняются на обратные, а те явления, которые ими обозначаются, вдруг оказываются в ходе их рассмотрения совсем не такими, какими их привыкли видеть, и острие насмешки поражает как раз «привычное» словоупотребление, обнаруживает, что именно «привычное» и вполне бездумное употребление терминов (в данном случае слова «абстрактное») является несуразным, не соответствующим сути дела. А то, что казалось лишь «ироническим парадоксом», обнаруживает себя, напротив, как совершенно точное выражение этой сути.
Это и есть диалектическая ирония, выражающая в словесном плане, на экране языка, вполне объективный (то есть от воли и сознания не зависящий) процесс превращения вещи в свою собственную противоположность. Процесс, в ходе которого все знаки вдруг меняются на обратные, а мышление неожиданно для себя приходит к выводу, прямо противоречащему его исходному пункту.
«Великий диалектик вышучивает здесь мнимую образованность — необразованность, которая мнит себя образованностью, и потому считает себя вправе судить и рядить о философии, не утруждая себя ее изучением»
Душой этой своеобразной иронии является не легковесное остроумие, не лингвистическая ловкость в обыгрывании эпитетов, а всем известное «коварство» реального течения жизни, давно осознанное народной мудростью в поговорке «Благими намерениями дорога в ад вымощена». Да, самые добрые намерения, преломившись через призму условий их осуществления, зачастую оборачиваются злом и бедой. Бывает и наоборот: «Частица силы я, желавшей вечно зла, творившей лишь благое», — отрекомендовывается Мефистофель, поэтическое олицетворение «силы отрицания».
Это та самая нешуточная закономерность, которую Маркс вслед за Гегелем любил называть «иронией истории», — «неизбежной судьбой всех исторических движений, участники которых имеют смутное представление о причинах и условиях их существования и потому ставят перед ними чисто иллюзорные цели». Эта ирония всегда выступает как неожиданное возмездие за невежество, за неведение. Она всегда подстерегает людей, лезущих в воду, не зная броду. Когда такое случается с первопроходцами — это трагедия. Человеку всегда приходилось дорого платить за познание. Но когда жертвами этой неумолимой иронии становятся люди, не умеющие и не желающие считаться с опытом, — их судьба обретает характер трагикомический, ибо наказанию тут подвергается уже не невежество, а глуповатое самомнение…
И когда Гегель в качестве примера «абстрактного мышления» приводит вдруг брань рыночной торговки, то высокие философские категории применяются тут отнюдь не с целью насмешки над «малым человеком», над необразованной старухой. Ироническая насмешка здесь есть, но адрес ее — совсем иной. Эта насмешка попадает здесь рикошетом, на манер бумеранга, в высокий лоб того самого читателя, который усмотрел в этом ироническую ухмылку над «необразованностью». Необразованность — не вина, а беда, и глумиться над нею с высоты своего ученого величия — вряд ли достойное философа занятие. Такое глумление обнаруживало бы не ум, а лишь глупое чванство своей собственной «образованностью». Эта поза уже вполне заслуживает издевки — и Гегель доставляет себе такое удовольствие.
Великий диалектик вышучивает здесь мнимую образованность — необразованность, которая мнит себя образованностью, и потому считает себя вправе судить и рядить о философии, не утруждая себя ее изучением. Торговка бранится без претензий на «философское» значение своих словоизвержений. Она и слыхом не слыхивала про такие словечки, как «абстрактное». Философия поэтому тоже к ней никаких претензий не имеет. Другое дело — «образованный читатель», который усмехается, усмотрев «иронию» в квалификации ее мышления как «абстрактного», — это-де все равно, что назвать бессильного Самсоном…
Вот он-то и попался на коварный крючок гегелевской иронии. Усмотрев тут лишь «литературный прием», он с головой выдал себя, обнаружив полную неосведомленность в той области, где он считает себя знатоком, — в области философии как науки. Тут ведь каждый «образованный человек» считает себя знатоком. «Относительно других наук считается, что требуется изучение для того, чтобы знать их, и что лишь такое знание дает право судить о них. Соглашаются также, что для того, чтобы изготовить башмак, нужно изучить сапожное дело и упражняться в нем, хотя каждый человек имеет в своей ноге мерку для этого, имеет руки и благодаря им требуемую для данного дела природную ловкость. Только для философствования не требуется такого рода изучения и труда», — иронизирует по адресу таких знатоков Гегель. Такой знаток и обнаружил тут, что слово «абстрактное» он знает, а вот относительно той коварной диалектики, которую философия давно выявила в составе названной категории явлений, даже смутного представления не имеет. Потому-то он и увидел шутку там, где Гегель вовсе не шутит, там, где он разоблачает дутую пустоту «привычных» представлений, за пределы которых никогда не выходит претенциозная полуобразованность, мнимая образованность, весь багаж которой и заключается всего-навсего в умении употреблять ученые словечки так, как принято в «порядочном обществе»…
Такой «образованный читатель» — не редкость и в наши дни. Обитая в уютном мирке шаблонных представлений, с которыми он сросся, как с собственной кожей, он всегда испытывает раздражение, когда наука показывает ему, что вещи на деле совсем не таковы, какими они ему кажутся. Себя он всегда считает поборником «здравого смысла», а в философской диалектике не видит ничего, кроме злокозненной наклонности «выворачивать наизнанку» обычные, «общепринятые» значения слов. В диалектическом мышлении он видит одно лишь «неоднозначное и нестрогое употребление терминов», искусство жонглировать словами с противоположным значением — софистику двусмысленности. Так, мол, и тут — Гегель употребляет слова не так, как это «принято» — называет «абстрактным» то, что все здравомыслящие люди именуют «конкретным» и наоборот. Такому толкованию диалектики посвящено даже немало учено-философских трактатов, написанных за последние полтораста лет. И каждый раз их пишут от имени «современной логики».
Между тем Гегеля волнуют, конечно же, не названия, не вопрос о том, что и как надлежит называть. К вопросу о названиях и к спорам о словах Гегель сам относится сугубо иронически, лишь поддразнивая ученых педантов, которые, в конце концов, только этим и озабочены, расставляя им на пути нехитрые ловушки.
Попутно же, под видом светской беседы, он популярно — в самом хорошем смысле этого слова — излагает весьма серьезные вещи, касающиеся отнюдь не «названии». Это — стержневые идеи его гениальной «Науки Логики» и «Феноменологии духа».
«Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна», ибо истина — это не «отчеканенная монета», которую остается только положить в карман, чтобы при случае ее оттуда вытаскивать и прикладывать как готовую мерку к единичным вещам и явлениям, наклеивая ее, как ярлык, на многообразие мира, на созерцаемые «объекты». Истина заключается вовсе не в голых «результатах», а в непрекращающемся процессе все более глубокого, все более расчлененного на детали, все более «конкретного» постижения существа дела. А «существо дела» нигде и никогда не состоит в простой «одинаковости», в «тождественности» вещей и явлений друг другу. И искать это «существо дела» — значит тщательно прослеживать переходы, превращения одних строго зафиксированных (в том числе словесно) явлений в другие, в конце концов, в прямо противоположные исходным.
«В одном случае “абстрактное” оказывается могущественнейшим средством анализа конкретной действительности, а в другом — непроницаемой ширмой, загораживающей эту же самую действительность»
Действительная «всеобщность», связующая воедино, в составе некоторого «целого», два или более явления (вещи, события и т.д.), таится вовсе не в их одинаковости друг другу, а в необходимости превращения каждой вещи в ее собственную противоположность. В том, что такие два явления как бы «дополняют» одно другое «до целого», поскольку каждое из них содержит такой «признак», которого другому как раз недостает, а «целое» всегда оказывается единством взаимоисключающих — и одновременно взаимопредполагающих — сторон, моментов. Отсюда и логический принцип мышления, который Гегель выдвинул против всей прежней логики: «Противоречие есть критерий истины, отсутствие противоречия — критерий заблуждения». Это тоже звучало и звучит до сих пор достаточно парадоксально. Но что поделаешь, если сама реальная жизнь развивается через «парадоксы»?
И если принять все это во внимание, то сразу же начинает выглядеть по-иному и проблема «абстракции». «Абстрактное» как таковое (как «общее», как «одинаковое», зафиксированное в слове, в виде «общепринятого значения термина» или в серии таких терминов) само по себе ни хорошо, ни плохо. Как таковое оно с одинаковой легкостью может выражать и ум, и глупость. В одном случае «абстрактное» оказывается могущественнейшим средством анализа конкретной действительности, а в другом — непроницаемой ширмой, загораживающей эту же самую действительность. В одном случае оно оказывается формой понимания вещей, а в другом — средством умерщвления интеллекта, средством его порабощения словесными штампами. И эту двойственную, диалектически-коварную природу «абстрактного» надо всегда учитывать, надо всегда иметь в виду, чтобы не попасть в неожиданную ловушку… В этом и заключается смысл гегелевского фельетона, изящно-иронического изложения весьма и весьма серьезных философско-логических истин.