что значит наглотавшись сырца
В. Высоцкий советский поэт или диссидент
Итак, Вам слово, Владимир Семенович.
Высоцкий о советской власти:
«И если б наша власть была
Для нас для всех понятная,
То счастие б она нашла.
А нынче жизнь — проклятая. «
Икона висит у них в левом углу —
Наверно, они молокане,
Лежит мешковина у них на полу,
Затоптанная каблуками.
Кровати да стол — вот и весь их уют,
И две — в прошлом винные — бочки.
Я словно попал в инвалидный приют —
Прохожий в крахмальной сорочке.
Мне дали вино — и откуда оно!
На рубль — два здоровых кувшина,
А дед — инвалид без зубов и без ног —
Глядел мне просительно в спину.
«Желаю удачи!» — сказал я ему.
«Какая там, на хрен, удача!»
Мы выпили с ним, посидели в дыму.
И начал он сразу. И начал.
«А что, — говорит, — мне дала эта власть
За зубы мои и за ноги?
А дел — до черта, напиваешься всласть —
И роешь культями дороги.
Эх, были бы ноги — я б больше успел,
Обил бы я больше порогов.
Да толку, я думаю, — дед просипел, —
Да толку б и было не много».
«Что надобно, дед?» — я спросил старика.
«А надобно самую малость:
Чтоб — бог с ним, с ЦК, но — хотя бы ЧК
Судьбою интересовалась. »
(1966)
Думал я, наконец, не увижу я скоро
Лагерей, лагерей.
Но попал в этот пыльный, расплывчатый город
Без людей, без людей.
Бродят толпы людей на людей не похожих
Равнодушных, слепых.
Я заглядывал в черные лица прохожих,
Ни своих, ни чужих.
Высоцкий о КПСС и революционном движении:
Не суетитесь, мадам переводчица,
Я не спою, мне сегодня не хочется!
И не надеюсь, что я переспорю их,
Могу подарить лишь учебник истории.
(1978)
Высоцкий о Сталине:
Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: «Пособи!»
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.
А потом на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили
Чтоб он слышал, как рвутся сердца.
В те времена укромные,
Теперь — почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия,
А многих — даже ранее,
А вот живёт же братия,
Моя честна компания!
Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова.
Первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил, —
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил:
Дом на Первой Мещанской — в конце.
Высоцкий об НКВД, КГБ и МВД:
Судьба моя лихая давно наперекос,-
Однажды «языка» я добыл, да не донес.
И особист Суэтин, неутомимый наш,
Еще тогда приметил и взял на карандаш.
Я не помню, кто первый сломался, —
Помню, он подливал,
поддакивал,
Мой язык, как шнурок, развязался:
Я кого-то ругал,
оплакивал.
А потом мне пришили дельце
По статье Уголовного кодекса,
Успокоили: «Всё перемелется»,
Дали срок — не дали опомниться.
И остался я в городе Вологде,
Ну, а Вологда —
это вона где.
Пятьдесят восьмую дают статью,
Говорят: «Ничего, вы так молоды. »
Если б знал я, с кем еду, с кем водку пью, —
Он бы хрен доехал до Вологды!
Нам ни к чему сюжеты и интриги:
Про все мы знаем, про все, чего ни дашь.
Я, например, на свете лучшей книгой
Считаю Кодекс уголовный наш.
Мой чёрный человек в костюме сером.
Он был министром, домуправом, офицером.
Как злобный клоун, он менял личины
И бил под дых внезапно, без причины.
И, улыбаясь, мне ломали крылья,
Мой хрип порой похожим был на вой,
И я немел от боли и бессилья,
И лишь шептал: «Спасибо, что живой!»
Вокруг меня кликуши голосили:
«В Париж мотает, словно мы — в Тюмень;
Пора такого выгнать из России,
Давно пора, — видать, начальству лень!»
Высоцкий о процессах над инакомыслящими:
Суд над Синявским и Даниелем
Посмотреть продукцию:
Что в ней там за трещина,
Контр- ли революция,
Анти- ли советчина?
Но сказали твердо: «Нет!
Чтоб ни грамма гласности!»
Сам все знает Комитет
Нашей безопасности.
Кто кричит: «Ну то-то же!
Поделом, нахлебники!
Так-то, перевертыши!
Эдак-то, наследники».
Может быть, он даже был
Мужества немалого!
Шверубович-то сменил
Имя на Качалова. «
Высоцкий о рабочем классе:
Но как убедить мне упрямую Настю?
Настя желает в кино, как суббота.
Настя твердит, что проникся я страстью
К глупому ящику для идиота.
Ну, а потом, на Канатчиковой даче,
Где, к сожаленью, навязчивый сервис,
Я и в бреду все смотрел передачи,
Все заступался за Анджелу Дэвис.
Произошел необъяснимый катаклизм;
Я шел домой по тихой улице своей,
А мне навстречу нагло пер капитализм,
Звериный лик свой скрыв под маской «жигулей».
Я по подземным переходам не пойду:
Визг тормозов мне — как роман о трёх рублях.
За то ль я гиб и мёр в семнадцатом году,
Чтоб частный собственник глумился в «Жигулях»!
Терпенью машины бывает предел,
И время его истекло.
И тот, который во мне сидел,
Вдруг ткнулся лицом в стекло.
Солдат всегда здоров,
Солдат на все готов,-
И пыль, как из ковров,
Мы выбиваем из дорог.
И не остановиться,
И не сменить ноги,-
Сияют наши лица,
Сверкают сапоги!
Известный польский актёр Д.Ольбрыхский, хорошо знавший Высоцкого, в одной из своих книг припоминает любопытный эпизод. Однажды Высоцкий вёз его и других польских актёров по Подмосковью. Путь пролегал мимо дачи Сталина. «»Тут сдох Сталин», – сказал Володя. – «На этой даче умер Сталин», – перевёл я. – «Ты переводи как следует! – взорвался Высоцкий. – Я сказал: сдох!»».
Отношение Высоцкого к Ленину и уровень уважения к нему очень хорошо показывает один из устных рассказов Высоцкого «Три медведя»
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Ближе к сердцу кололи мы профили.
Размышления над загадкой стихотворения «Банька» В.Высоцкого
Он написал эту песню в 1968 году, привез ее из Магадана, и сам же признался тогда И.Кохановскому, что ничего равного ей до сих пор не сочинял. Кого он там встретил, с кем сидел, выпивал за одним столом – все это закрыто для нас тайной неведения. Но, видимо, была какая-то встреча, растравившая душу и воплотившаяся в этих пронзительных стихах.
1968 год – время окончательного заката недолгой хрущевской оттепели. За 6 лет до того в «Новом мире» опубликован «Один день Ивана Денисовича», а годом раньше в «Правде» – «Так это было», антисталинская глава из поэмы А.Твардовского «За далью даль». Однако после смещения Хрущева в 1964 г. всякая публичная критика сталинского режима сделалась уже невозможной.
Но был самиздат, куда в середине 1960-х годов А. Солженицын передал свой запрещенный к публикации роман «В круге первом». В это время по рукам уже ходит «Реквивем» Анны Ахматовой и «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, первая часть которого закончена в 1967 году, а Варлам Шаламов, как одержимый, работает над Колымскими рассказами, время от времени также просачивавшимися в самиздат. Иными словами, лагерная тема все сильнее завладевает умами всех честных, думающих людей, и Высоцкий, будучи актером главного оппозиционного театра страны и находясь в эпицентре жизни передовой московской интеллигенции, конечно, не мог остаться от нее в стороне. «Тема страшная, бросить нельзя, – записывает в своем дневнике Александр Твардовский, – все равно, что жить в комнате, где под полом труп члена семьи зарыт, а мы решили не говорить об этом и жить хорошо, и больше не убивать членов семьи».
И что же свое особенное мог сказать тут 30-летний поэт, сам, как известно, не сидевший и не переживший репрессий в собственной семье? И, тем не менее, смог. И не просто сказать, но и открыть совершенно новый поворот темы и неизвестную до того в лагерной литературе коллизию. Ведь до «Баньки» уголовному элементу в сталинских лагерях отводилась, как правило, ниша «социально близких», патронируемых лагерным начальством, ненавидевших и третировавших политических, а Сталина числивших своим главным паханом. Так что ослепленность Сталиным для этой категории была делом обычным. Необычно прозрение и та страсть, которая вложена в эту исповедь.
Мы очень мало что знаем о герое Высоцкого и лишь по некоторым намекам можем догадываться, что за ним – судьба реального человека. Собственно, таковых (намеков) всего два, и оба они содержатся в одном и том же четверостишии:
Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: «Пособи!»
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.
Что это, авторский вымысел или подробности, почерпнутые из устной повести какого-нибудь бывшего зека? Скорее всего второе, потому что иначе трудно объяснить ни с чем не вяжущееся упоминание брата. Так что речь, по-видимому, идет о коренном сибиряке, возможно, уже отсидевшем по бытовой либо уголовной статье и выпущенном под милицейский надзор. Да и причина повторного ареста, она тоже как бы просвечивает между строк. В самом деле, что понимать под несусветной глупостью в следующей строфе:
Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю!
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.
И не торчат ли здесь уши «органов»? Ведь в то время НКВД манипулировало людьми как хотело, а человек, уже отсидевший, уже побывавший в зоне, в силу своей уязвимости был для них особенно лакомым куском. И если он купился, поверил, а потом одумался и что-то кому-то сболтнул – такое не прощалось. Так что за «несусветной глупостью» может крыться и интеллектуальная ограниченность, и простодушие, и неумеренная откровенность. И за все это в ту пору легко было поплатиться – ведь те снисхождения не знали. Ну, а дальше лагерная эпопея пошла по второму, а, быть может, и по третьему кругу. Хотя до прозрения было, по-видимому, еще далеко.
Вообще говоря, прозрение вещь сугубо индивидуальная, штучная. Бывает коллективный гипноз, массовое ослепление, но массового прозрения не бывает. Тут потребны самостоятельная работа души и интеллектуальная отвага каждого отдельного человека. Люди старшего поколения, должно быть, помнят, как в годы хрущевской оттепели возвращались из лагерей особо упертые коммунисты, ничего не понявшие, не переосмыслившие, сохранившие верность своим прежним идолам.
Конечно, доклад Хрущева на ХХ съезде сыграл роль мощного катализатора, после чего отношение к Сталину в обществе стало меняться на глазах. Однако не для всех такая психологическая ломка оказалась по силам. Быстрее других смогла перестроиться интеллигенция да, пожалуй, еще крестьянство, сохранившее в памяти кошмар коллективизации. А вот среди так называемых работяг старые иллюзии оказались куда живучей. Так, у водителей-дальнобойщиков в 1960-70-х годах было в моде вывешивать на ветровом стекле, напоказ, изображением наружу, портретики Сталина. В какой-то мере это был вызов новому режиму, но в то же время и демонстрация верности «отцу и учителю», при котором был «порядок», а беспредел местных властей сдерживался верховной уздой. А о том, сколь мучительна была эта переоценка ценностей для уголовного мира, можно судить хотя бы по стихотворению Высоцкого.
Собственно, этот мир никогда не был отделен бетонной стеной от остального общества. По некоторым данным, относящимся к послесталинским временам, около четверти населения страны в разное время прошло через зону. Это были как два сообщающихся сосуда, в результате чего многие словечки и идиомы перекочевали из блатного жаргона в наш повседневный язык, укоренились и отчасти обогатили его, войдя даже в толковые словари. Для Высоцкого же, испытавшего в детстве особенно сильное влияние дворовой среды, блатные мотивы стали одним из важных источников, питавших его раннее творчество, и он чувствовал себя в этой стихии почти как дома.
Поэтому, в отличие от многих других интеллигентов, ему не требовалось делать над собой усилия, чтобы найти общий язык с выходцами из блатного мира. Это было для него так же естественно, как и общение с московской культурной элитой. Так что не случайно именно Высоцкий сумел разговорить бывшего зека и привез из Магадана одну из своих лучших песен. И пускай сам он (и слава богу!) не хлебал лагерную баланду, не валил лес на таежных трассах и не загибался на колымских приисках, но созданный им образ вобрал в себя все то недосказанное и сокровенное, что скопилось в душах тысяч безвестных лагерников.
Как говорится в одном из писем В. Шаламова А. Солженицыну в связи с появлением конъюнктурных поделок, спекулирующих на лагерной теме, «исполнение писательского долга связано именно с талантом». «. Алдан-Семенов (советский писатель из числа репрессированных – И.Р.), сочиняя свои небылицы, не может говорить от имени лагерников – не в силу своего личного опыта, а из-за своей бездарности. Тут опять-таки вопрос таланта Талант – это очень серьезная ответственность». Правда, Шаламов ничего не пишет о масштабе, о калибре таланта, а ведь это, согласитесь, вещь далеко не маловажная, в чем легко убедиться, если сравнить «Баньку» с более ранними сочинениями того же Высоцкого. Уже и из этого сопоставления видно, как рос и крепчал с годами его талант, быть может впервые так мощно заявивший о себе в этой песне, позволив автору выйти за рамки личного опыта и на пространстве одного стихотворения создать образ огромной обобщающей силы.
Эти стихи мало только слушать, их надо читать, или, во всяком случае, знать текст во время прослушивания. И если поэтические изъяны многих бардовских песен искупаются их вокальным исполнением, то здесь нет надобности что-либо затенять, потому что литературная основа «Баньки» абсолютно самодостаточна и впечатляет ничуть не меньше, чем ее авторское исполнение.
В самом деле, здесь нет вялых и бледных рифм, нет случайных, проходных слов, каждое отточено и на диво пригнано, так что не покачнешь и не сдвинешь, и каждое несет свою образно-смысловую нагрузку. Вот только один маленький пример:
А потом на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили
Чтоб он слышал, как рвутся сердца.
Казалось бы, само собой напрашивается: «Чтоб он слышал, как бьются сердца», и я уверен, что девяносто девять из ста, даже из числа пишущей братии, именно так бы и написали, и это, на первый взгляд, было бы вполне эффектно. Но только на первый взгляд. Потому что бьются-то они у всех и каждого, тогда как речь здесь идет о сердечном надрыве. И как же передать это одним-единственным словом? И Высоцкий находит это бьющее наповал слово: «рвутся сердца». Я не знаю, само ли оно подвернулось ему под руку или он мучительно искал его, но знаю только, что убери его, и эмоциональный накал стихотворения существенно смеркнет. Приводить ли еще примеры? Но разве и без них не видно, что перед нами произведение зрелого мастера, профессионала самой высокой пробы, знающего цену каждому своему слову?
И вот что еще примечательно. Ведь песня написана от лица блатного, уголовника, и как же тут было не воспользоваться этим не чуждым Высоцкому специфическим жаргоном, столь органично присутствующим во многих других его вещах? Но нет, ни одного нелитературного словца, ни одного просторечного выражения не проникло в этот текст. Видимо, ощущение значительности темы заставило автора отказаться от бытового правдоподобия и подсказало ему этот звучный, чеканный слог, отвечающий душевному настрою его героя, пытающегося с высоты открывшегося перед ним жизненного перевала осмыслить прожитые, а, возможно, и понапрасну убитые годы.
Все мы помним, как страдал Высоцкий, успевший уже снискать всенародное признание, от того, что ни одна его строчка не была напечатана при жизни (единственное исключение – стихотворение «Из дорожного дневника», опубликованное в 1975 г. в альманахе «День поэзии»). И что такие признанные мэтры, как Д. Самойлов, А. Межиров и др., любя и ценя его песенное творчество, не видели в нем поэта. Сохранилось свидетельство, как в антракте одного из спектаклей Театра на Таганке то ли Самойлов, то ли Б.Слуцкий, отпустив несколько комплиментов по адресу прозвучавших песен Высоцкого, стали в его присутствии, но уже совершенно в ином ключе, обсуждать какие-то удачи или неудачи одного из своих коллег, как бы выведя Высоцкого за скобки поэтического сообщества. Так что последний в конце концов не выдержал и, обернувшись, спросил: «А я кто же по-вашему?»
В самом деле, представим на секунду, что стихи того же Самойлова мы знали бы только с голоса, не имея возможности взять в руки ни одного его поэтического сборника. И как отнесся бы к этому сам Давид Самойлович? В сущности, именно такая парадоксальная ситуация сложилась с Высоцким: все знали его как барда (хотя сам он себя к таковым не причислял), а его песни распространялись преимущественно в магнитофонных записях и почти никогда – в виде самостоятельных текстов. Конечно, ничто не мешало записать и распечатать слова, но зачем – когда рядом существовал живой голос поэта и его великолепное актерское исполнение. И вот теперь, на примере «Баньки», мы можем видеть, как много теряла его аудитория в результате такого усеченного восприятия и как не всегда доходил до слушателей глубинный смысл многих его песен.
Закончить эти заметки я бы хотел тем, с чего начал, – загадкой, которую задал исследователям своего творчества Владимир Высоцкий. И дело не только в том, что нам неизвестна история создания этой одной из лучших его песен. Даже если б мы могли проследить ее шаг за шагом, загадка все равно бы осталась. В самом деле, Ахматова провела семнадцать месяцев в скорбных очередях страшного 1937 года, «когда улыбался /Только мертвый, спокойствию рад. /И ненужным привеском болтался /Возле тюрем своих Ленинград». Солженицын сам отсидел 10 лет от звонка до звонка. Прошли через лагеря Евгения Гинзбург и Варлам Шаламов, последний – через самые гиблые из всех, Колымские. И все же, не принадлежа к лагерному поколению, Высоцкий создал стихотворение, которое по праву может стоять в одном ряду и с «Реквиемом», и с «Колымским рассказами», и с «Одним днем Ивана Денисовича». Да, всего одно стихотворение, но передающее боль живой человеческой души, обретшей благодаря нему свой голос и, по сути, второе бытие. А «рассказать душу» – разве это не самая высокая задача художника, которая под силу только очень большому таланту.
И в заключение обратимся еще раз к стихам Высоцкого, чтобы перечесть их заново – от начала и до конца.
Протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю,
На полоке, у самого краюшка,
Я сомненья в себе истреблю.
Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю!
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.
Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: «Пособи!»
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.
А потом на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили
Чтоб он слышал, как рвутся сердца.
Ох, знобит от рассказа дотошного,
Пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.
Протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю,
На полоке, у самого краюшка,
Я сомненья в себе истреблю.
Разомлею я до неприличности,
Ковш холодный — и все позади.
И наколка времен культа личности
Засинеет на левой груди.
Протопи ты мне баньку по-белому —
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс,
А на левой груди — профиль Сталина,
А на правой — Маринка анфас.
Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю!
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.
Протопи ты мне баньку по-белому —
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: Пособи!
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.
А потом на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили
Чтоб он слышал, как рвутся сердца.
Протопи ты мне баньку по-белому —
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Ох, знобит от рассказа дотошного,
Пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.
Застучали мне мысли под темечком,
Получилось — я зря им клеймен,
И хлещу я березовым веничком
По наследию мрачных времен.
Протопи ты мне баньку по-белому —
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Как палач стал жертвой. Заговор председателя СНК РСФСР Сергея Сырцова против Сталина
Толчком послужил предпринятый Сталиным под флагом наступления на кулачество разгром крестьянства.
Сырцов в годы Гражданской войны действовал на Дону, был сторонником применения против казачества крайних мер и действовал в этом направлении.
К 1919 году председателю Донского бюро РКП(б) Сергею Сырцову было 25 лет. Он в своих обращениях в ЦК ратовал против любой автономии Дона и за разрушение «базиса казачества».
Ключевые решения о репрессиях в отношении донского казачества принимал не Сырцов, соответствующие директивы поступали ему от председателя ВЦИК Якова Свердлова.
Как писал впоследствии сам Сырцов, на тему расказачивания он разговаривал со Сталиным, и в итоге оба пришли ко мнению, что с казаками договариваться не стоит, «никаких компромиссов и половинчатости».
Именно Яков Свердлов и Иосиф Сталин, ставший в 1922 году генеральным секретарем, указывали Сырцову, как надо расказачивать на Дону. Сырцов лично участвовал, понекоторым данным в уничтожение 600 казаков в районе шолоховской станицы Вешенской.
В этот момент из другой двери вышел Резников. Товарищ Сталин был хороший актер и прекрасный режиссер. Он часто мог превратить заседание в спектакль, поставленный без всякой репетиции. Сырцов понял, что скрывать бессмысленно.
В зале заседаний повисла трагическая тишина. Подобных речей против Сталина, да еще в его присутствии, уже давно никто не произносил. Напряжение еще более усилилось, когда Сталин спросил у Сырцова:
Сергей Сырцов
После этого заседания много часов и не один день заседало Политбюро вместе с руководством ОГПУ, решая судьбу заговорщиков. Тогда в 1930 году еще можно было спорить. Были предложения немедленно расстрелять Сырцова.
Но этот расстрел главы Совнаркома России, кандидата в члены Политбюро, да еще имя Блюхера среди заговорщиков, могло вызвать ненужные политические осложнения. И мастер макиавеллиевских комбинаций Сталин поддержал предложение Ворошилова сослать Сырцова на Урал.
Сергей Иванович Сырцов родился 17 июля 1893 года в семье служащего в поселке Славгород Екатеринославской губернии. Учился в Ростовском коммерческом училище, которое окончил в 1912 году. В том же году поступил на экономическое отделение Петербургского политехнического института. Будучи студентом, вступил в РСДРП, примкнул к большевикам.
* * *
В августе 1930 года Сырцов обратился ко всем организациям с письмом под названием “Что-то надо делать?” в связи с трудностями со снабжением. По его мнению, они возникли из-за крутых мер по коллективизации и раскулачиванию. Это вызвало сокращение поступления на рынок сырья и продовольствия. Рекомендовал ослабить темпы, открыть свободный выход колхозов и совхозов на рынок, ослабив плановое регулирование. Сталин был возмущен этим письмом, назвал его клеветой и попыткой создать новую оппозиционную группировку.
30 августа 1930 года Сергей Иванович выступил с большой речью на заседании Совнаркома и Экономического совета РСФСР, где рассматривались контрольные цифры развития народного хозяйства на 1930-1931 г.г. Речь была отпечатана 10-тысячным тиражом в виде отдельной брошюры и разослана на места. 15 октября 1930 г. по предложению Сталина Политбюро приняло специальное. Постановление “О брошюре т. Сырцова о контрольных цифрах”:
“Считать издание речи т. Сырцова из серии вопросов, не подлежащих оглашению и распространению, ошибочным шагом со стороны т. Сырцова”.
Прошло несколько дней после принятия этого постановления, и к помощнику генсека Льву Мехлису явился Б.Резников с доносом.
4 ноября 1930 года состоялось объединенное заседание Политбюро и Президиума Центральной контрольной комиссии (ЦКК), на котором с докладом выступил Г.Орджоникидзе. Был обсужден вопрос “О фракционной работе тт. Сырцова, Ломинадзе, Шацкина и др.”.
Сырцова вывели из состава Политбюро и ЦК ВКП(б), сняли с должности Председателя Совнаркома РСФСР. В газетах была опубликована резолюция комиссии ЦК и ЦКК, в которой говорилось, что Сырцов и Ломинадзе организовали “лево-правый” блок, платформа которого совпадает с взглядами “правого уклона” (Рыков, Бухарин, Томский и др.).
Я уже упоменул выше, что были предложения арестовать и расстрелять заговорщиков, в первую очередь Сергея Сырцова.
Пока решили сослать Сырцова на Урал. Позже он работал заместителем председателя “Экспортлеса”, управляющим трестом, директором завода в городе Электросталь Московской области.
В 1937 году Сырцова арестовали, 19 сентября того же года приговорили к смертной казни и в тот же день расстреляли.
Сергей Иванович Сырцов в 1957 году был реабилитирован и восстановлен в партии.