что значит намоленная церковь
«Намоленная икона». Что это такое?
Как это часто бывает, приходя из неверия или оккультного мистицизма в Церковь, мы в сердечной простоте неофитства принимаем на веру все, что впервые увидим, услышим или прочтем.
Проходит время, и некоторые вещи начинают вызывать у нас сомнения. И как часто, не желая расстаться со столь привычной и уютной картиной мира, мы начинаем для всех сомнительных моментов подбирать некие «благочестивые» объяснения или оправдания. Хотя, вызывающий сомнения предмет, возможно требует критического рассмотрения и сопоставления с подлинным церковным учением. Вот один из таких предметов.
Из самого словосочетания вполне ясно выводится мысль, что намоленная икона, это такая икона, которую намолили. Другое прочтение здесь трудно было бы применить. Но что это может означать? Для оккультиста, человека, практикующего магию и т.д. в данном случае все очень просто — люди молятся на икону, вырабатывая некую духовную энергию, которая со временем накапливается в самом веществе иконы и впоследствии может быть обращена уже на самого молящегося (так, например, ими объясняются случаи чудотворений от икон). В оккультизме такую роль играет например, так называемый терафим – особый фетиш, способный аккумулировать магическую энергию. Разумеется, это не имеет никакого отношения к учению Церкви об иконе. Икона свята не потому, что перед ней молятся. Ее не нужно «заряжать» молитвой. Как раз наоборот. Она свята уже одним своим отношением к Первообразу и именно потому перед ней молятся Тому, Кто на ней изображен. В деяниях Седьмого Вселенского Собора об этом говорится так: «Над многими из таких предметов, которые мы признаем святыми, не читается священной молитвы, потому что они по самому имени своему полны святости и благодати… обозначая [икону] известным именем, мы относим честь ее к первообразу; целуя ее и с почтением поклоняясь ей, мы получаем освящение» (Деяния Вселенских Соборов, с.541).
Потому, все попытки дать христианское объяснение термину «намоленность», выглядят довольно неуклюже.
Вот, например, на одном из иконописных сайтов пришлось увидеть такое объяснение: «Намоленная икона — это священное изображение. Как всякое изображение, выполненное при помощи линии и цвета, икона должна иметь определенную степень мастерства. Ведь в иконе важно все: и внутреннее содержание, и совершенная внешняя форма. И если это достигнуто, то такая икона привлекает молящихся, возле такой иконы задерживаются прихожане храма, перед такой иконой особенно легко возносить молитвы. И молитва получает определенный отклик: икона становится источником благодати — особого действия Божиего в мире. И люди, чувствительные к подобному воздействию, такую икону называют намоленной».
По сути, сказано, что икона должна быть качественной («иметь определенную степень мастерства»). Что перед такой иконой легко молиться. Что именно, благодаря такой иконе, молитва получает отклик, а сама икона становится источником благодати, и некий контингент людей, имеющий особую чувствительность, чувствует оную благодать и потому такую икону называют «намоленной».
Насколько может быть удовлетворительным данный ответ? Сразу хочется заметить, что источником благодати может быть только Бог, икона-образ в известном смысле может транслировать эту благодать (точно так же, как окно может передавать в комнату солнечный свет, но подлинным источником света будет конечно не окно, а Солнце). А в данном объяснении Бога как бы и нет. Есть качественная продукция, вызывающая отклик у потребителя, в результате чего возникает благодать, есть некая избранная группа, которая способна это чувствовать. А, дарующего благодать Бога, нет.
Петровская икона Богородицы, XIV век
Да, разумеется, иконы не одинаковы. Есть такие, которые особо способствуют молитве.
Хотя и здесь не все так просто. Ведь чувства всегда субъективны. При чем, субъективны среди разных групп и в разное время. И сейчас у кого-то вызывает отклик Владимирская икона Богородицы, а у кого-то академические иконы XIX века и т.д.
Тем паче, странно воспринимать аргумент «возле такой иконы задерживаются прихожане храма». Это свидетельствует о популярности иконы, не более того, но популярность вовсе необязательно связана с благодатностью.
Опять же, как быть с чудотворными иконами? В принципе любая икона чудотворна, но есть иконы, отмеченные конкретными фактами чудотворений и эти образа Церковью чтутся особо. Что интересно, далеко не все они отличаются «определенной степенью мастерства», но Господь именно через них решил явить особую благодать в виде чуда.
Но так или иначе, при чем здесь именно «намоленность»?
Очевидно, что «намолить» икону нельзя. Но как быть, если это слово считается традицией? Напомню, что само слово «традиция» с латыни переводится, как предание. А православные знают, что есть Предание Церкви (с прописной буквы), а есть местные предания (со строчной буквы), которые далеко не всегда благочестивы. Из Евангелия же, нам известно отношение Христа к подобным «преданиям старцев».
Что же до икон хорошего высокохудожественного письма, ясно являющих нам образ Христа, Богородицы и святых и тем способствующих молитве, то для них, в конце концов, есть хорошее русское слово — молитвенность.
Святыни в плену
«Два чувства дивно близки нам –
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века
По воле Бога самого
Самостоянье человека,
Залог величия его.
Земля была б без них мертва,
Без них наш тесный мир – пустыня,
Душа – алтарь без божества».
Каждый народ имеет свои святыни, которые являются некими опорами, позволяющими ему сохранить свою индивидуальность, не терять связь с ушедшими поколениями, заботиться о своей исторической и культурной памяти. Происхождение святынь обусловливается религиозной природой самого человека, неважно даже насколько религиозно сознание конкретно того или иного человека (в этом-то и безумие падшего мира – отсутствие согласия, даже вражда, между природой человека и его сознанием). Наличие святынь в жизни народов как раз и доказывает религиозную природу человека, его душевную деятельность, которая не может не опираться на те или иные идеалы или святыни. В святынях отображаются самые важные проявления исторической жизнедеятельности того или иного народа, или даже конкретного человека.
В святынях отображаются самые важные проявления исторической жизнедеятельности того или иного народа
Наш мир сотворен Истиной, поэтому святыни необходимо различать на истинные и ложные. В собственном смысле слова, святыни должны иметь происхождение от истинно Святого, и тогда в нашем почитании их мы не обманемся. Хоть и замусолено в нашем обществе слово «святой», и применяют его люди часто не к месту, но истинная святость возможна только там, где дышит Дух Святой, Утешитель, сошедший в мир освятить всякого истинно верующего в Иисуса Христа. Ибо Он есть источник святости. Плоды деятельности Духа Святого – это святые. Русская Православная Церковь жива и свята, ибо явила миру свою святость через многих своих чад, просиявших святым подвигом веры. Она имеет Духа Святого. А значит и святыни ее, напитанные благодатью Духа, достойны поклонения.
По предметам почитания можно судить о степени духовно-нравственного совершенства или деградации того или иного человеческого общества
Конечно, свои святыни, если можно называть так то, чего не касался Святой Дух, есть и у народов, не ведающих Истины. Они возымели нужду в своих кумирах в силу той же религиозности природы человека. Но запросы этой природы оказались достаточно примитивными, поэтому эти народы оказались не способны принять Премудрость Божию. Отсюда, по предметам почитания можно судить о степени духовно-нравственного совершенства или деградации того или иного человеческого общества.
Испокон века и до наших дней люди не перестают творить себе кумиров и идолов. Этим занимаются даже, казалось бы, совершенно безрелигиозные люди. Ведь природу не обманешь, она нуждается в почитании Творца своего. Только предлагают ей люди вместо Бога суррогаты нижайшего качества. Своими идолами (коими можно считать артистов, певцов, спортсменов, политических деятелей и их мавзолеи, различные страсти, даже детей и женщин, и все атрибуты, происходящие от этих объектов преклонения) они отгораживаются от Неба. Ведь идолопоклонство ни к чему не обязывает, а почитание Истинного Бога требует изменения всей прежней жизни до самоотречения, непростого духовного труда. Знали бы несчастные нигилисты, что их нигилизм по природе тоже религиозен, свидетельствовавший, правда, лишь об их духовно-нравственной деградации.
Чтобы не впустую прожить земную жизнь и избежать в будущем Страшного Суда собственной совести, человек должен выбрать главное и единственно верное. К этому выбору он должен подойти со всей ответственностью и тщательностью, не растрачивая впустую жизненные энергии и не отвлекаясь на предлагаемые суетным миром подделки и миражи. И могут помочь ему сделать верный выбор святыни вочеловечившейся Истины – Иисуса Христа. Святыни, которые помогают человеку поддерживать связь со своим Творцом, не забывать о Нем.
Церковь Христова есть сокровищница святынь Божиих, она сияет их небесной красотой. Счастлив тот человек, который получает от Бога доступ к ним. Всякий православный христианин должен знать, что истинная церковная жизнь зиждется на самой главной святыне, великом даре Божием, на Жертве Христовой, Коей являются Его Тело и Кровь, преподаваемые верным на каждой Литургии. Без этой святыни не было бы и Самой Церкви, и у наших предков не было бы стимула возводить многие великолепные храмы.
А Священное Писание, которое является Божественным Откровением для всего человечества, раскрывающим ему тайны Промысла Божия о мире, тайны Царствия Божия!? Читая Евангелие, человек, по слову святителя Тихона Задонского, ходит по райскому саду и беседует с Самим Господом. Люди, покидающие этот мир, и так и не вкусившие сладости этой евангельской беседы, не пожелавшие открыть для себя эту святую книгу, самые несчастные люди на свете, впустую прожившие свою земную жизнь.
Имена Божии, наши святые молитвы, удивительные церковные песнопения, Божественные службы и церковные Таинства, мощи и раки святых, храмы и монастыри, писания святых Отцов – богата святынями Церковь Христова! Эти духовные богатства только лишний раз доказывают непосредственное участие Промысла Божия в истории человечества, свидетельствуют о неизреченной любви Божией к людям: «…вот, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф, 28: 20).
Русский православный человек всегда любил свои святыни. Наши благоверные князья и святители из разных стран привозили на Русь святыни, среди которых мощи святых и чудотворные иконы. У наших православных предков была ярко выраженная любовь к духовной красоте. Какие удивительные по красоте храмы они возводили, как заботливо и благоговейно они их украшали! Подтверждением этому служит то великое наследство, которое мы от них получили. Все-таки было, за что называть Русь Святой.
После многих лет владычества в нашем Отечестве князя мира сего, когда власти пытались уничтожить все, что могло напомнить о Боге, когда уничтожались храмы и монастыри, некрополи, погосты и мощи святых, в России сохранилось еще немало от удивительного духовного наследия наших предков. Но еще больше было безвозвратно погублено. Хотя и сохранившееся позволяет представить масштаб духовного величия прежней России, от которого потом большинство русских людей отреклось, поменяв даже имя своей Родины, из русских обратившись в советских.
Советская власть в те времена совершенно не думала об иностранных туристах будущего, которые почему-то чаще всего предпочитают посещать в России неуничтоженные безбожниками храмы и монастыри старой России. Они, восхищаясь духовной красотой ушедшей Руси, еще больше начинают презирать эстетический выбор советского общества. Да что говорить об иностранцах, когда во многих районах Центральной России молодым поколениям нечего показать из духовного и культурного наследия прошлого! Присутствуют только памятники советской эпохи, поэтому молодежь нередко делает вывод, что история их малой родины ведет начало от появления в их местах советской власти. Знали бы эти молодые люди, что когда-то их родные места славились своими храмами, коих было не один десяток, и от которых со временем не оставили камня на камне.
Удивительно, как при той целеустремленной адской ненависти ко всему Божьему, силы зла выдохлись, не смогли справиться с поставленной задачей – уничтожить всякое присутствие Русской Церкви перед глазами советских людей! Воистину, сбылись слова Христовы: «Создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют Ее» (Мф, 16: 18).
Многие святыни Православия продолжают оставаться в плену у безбожия и нецерковности, где подвергаются глумлению и оскорблениям
Извлекло ли современное российское общество какие-нибудь уроки из событий недавнего прошлого? Действительно, небольшая часть народа русского обратилась к своим истокам, смягчила свои сердца для Бога. Отношение же подавляющего большинства остального народа к наследию предков оставляет желать лучшего. Многие люди не знают своих святынь, не почитают их, равнодушны к их судьбе. Мало того, многие святыни Православия продолжают оставаться в плену у безбожия и нецерковности, где подвергаются глумлению и оскорблениям.
Московский Кремль – сердце России, хранилище многих древних святынь, любезных сердцу каждого настоящего русского человека. Без преувеличения можно сказать, что Кремль есть самый главный памятник русской истории, ведь именно в Кремле эта история творилась. Мало найдется людей, которые бы не считали своим долгом посетить Московский Кремль, поэтому он является, наверное, самым посещаемым местом в России.
Но после посещения святынь Кремля, его святых соборов, душа переживает не только чувства радости и утешения. К сожалению, после увиденного в соборах Кремля, в душе также остается осадок горечи, досады и разочарования. Напрашивается вывод, что только православные христиане умеют правильно относиться к святыням, да и, вообще, воспринимать святыни как, именно, святыни, требующие к себе благоговейного отношения. Святыни Кремля выставлены, в буквальном смысле, на позор! Они являются объектом беззастенчивого зрелища, предметом потребительского отношения и наживы, в соборы запускают людей, которых и близко к храмам нельзя подпускать по причине их порочного образа жизни. И все это возможно потому, что святыни находятся в чужих руках, не Церковь-Мать заботится о своем достоянии, не она хозяйка своих святынь.
Зайдя вместе с обычной экскурсией в Успенский собор, что можно увидеть и почувствовать? Неприятно становится уже от того, что среди всех посетителей, переступивших порог собора, ты один совершаешь крестное знамение с поклонами, при этом еще обращаешь на себя удивленное внимание остальных – как будто это не Дом Божий! Для них, наверное, это, действительно, не Дом Божий. Поэтому и ведут себя многие в соборе слишком вольно, особенно иностранцы (с нескольких мужчин приходится чуть ли не сдергивать их головные уборы). Они громко шумят, разговаривают, размахивают руками, сидя нога за ногу на лавочках посередине собора, прямо напротив рак с мощами святителей, истинных хозяев собора. Жаль, что никто не видит слез святителей, скорбящих о безумии этих людей. Некоторые иностранцы в шортах и майках, им можно, ведь они приносят доход в кассу, да и, вообще, они иностранцы – им все можно. Их встречают на входе с ободряющей улыбкой женщины-вахтеры, которые сами своим внешним видом наносят досаду православному человеку. Они в штанах, без платков, сидя, равнодушно взирают на происходящее. А вот, вышел полуголый человек из алтаря, позвал другого сотрудника. Тот, не снимая шляпы, вошел в алтарь южной боковой дверью, изнутри послышалось скверное бранное слово.
И все это происходит в Успенском Патриаршем соборе, занимающем особое место в истории Русской Церкви. Этот собор называли первопрестольным, в него свозили древние чтимые святыни со всей Руси. Здесь находилась дорогая для каждого православного святыня России – Владимирская икона Божией Матери. С этим собором связаны величайшие события церковной и общественной жизни Русского государства. Здесь венчались на царство наши цари, здесь избирали первосвятителей – митрополитов, а затем и Патриархов всея Руси. Успенский собор имеет значение национального масштаба. И вот такое поругание каждый день, пошлое и глумливое отношение! Это то же самое, как если бы надругались над флагом и гербом России. Куда смотрит наше государство?
Как посмотрят на человека, который пришел на кладбище полуголым, если он при этом еще и сквернословит, смеется, нарушает всякие приличия?
А ничего, что Успенский собор – это еще и усыпальница великих святителей, многие из которых прославлены Церковью в лике святых?! В такие места приходят только поклониться и помолиться, а не удовлетворить свое любопытство, да еще и в оскорбительной форме! Как посмотрят на человека, который пришел на кладбище полуголым, если он при этом еще и сквернословит, шумит, смеется, нарушает всякие приличия?
При посещении Архангельского собора сразу обращает на себя внимание холодность и неуютность интерьера, какая-то мертвость, как будто у собора отняли душу. Приходится объяснять это тем, что собор используется не по назначению. Он, прежде всего, музей, молитвы и церковные песнопения в нем нечастое явление. Но где как не в нем должны совершаться ежедневно заупокойные богослужения! Ведь этот собор – усыпальница десятков самых известных представителей истории России, творцов ее, великих князей и царей. Лежат и ждут наших молитв в этом храме собиратели русских земель, основатели Русского государства, унижаемые и оскорбляемые ежедневно толпами туристов.
А иностранцы не церемонятся с любезными сердцу нашему гробами. Они весело что-то обсуждают, смеются и тычут пальцами в гробницы. А государственные мужи лежат и ждут защиты от своих русских потомков. Дождутся ли? Или придется вспомнить красноречивые слова Тараса Шевченко: «Великих предков поганые внуки!» Ведь вероломно было попрано последнее желание этих предков – лежать под ежедневным молитвенным покровом в специально предназначенном для этого храме.
И такая же тоска возникает при посещении других соборов Кремля, храма Василия Блаженного, где опять приходится требовать от мужчин, чтобы они снимали в храме головные уборы, многих других храмов России, заброшенных и бесприютных. Что уж говорить о том, что богослужебные сосуды, которых не должна касаться рука мирянина, напрестольные Евангелия и кресты, облачения и прочая церковная утварь, некогда отнятые у Церкви, так и не были возвращены ей. Они тоже теперь просто экспонаты, услаждающие взор людей, далеких от понимания их духовной ценности.
Православные люди будут всегда благодарны ученым-историкам, археологам, искусствоведам, антропологам, сотрудникам Музеев Кремля за спасение святынь, за их труд по сохранению наследия наших предков. Но этого недостаточно, ведь святыни имеют свое назначение – участвовать в спасении душ людей, стимулировать их духовную жизнь, воспитывать в них высокие чувства. Святыни же эти лишены такой возможности, так как к ним относятся как к явлениям материальной культуры. Оно и понятно, ведь даже академик с плотским мудрованием «не принимает того, что от Духа Божия» (1Кор, 2: 14).
Отсюда святыни часто остаются недоступны для поклонения, богослужения в соборах совершаются редко (благодать совершенной Литургии быстро выстывает после посещения собора неблагоговейной толпой туристов). Святыни наши являются частью туриндустрии, коммерческого проекта. Поэтому и неудивительно, что в соборах Кремля так холодно душе, отсутствует молитвенный уют, который обычен для действующих намоленных храмов.
Многие наши святыни являются частью туриндустрии. Такой ли судьбы хотели для них, бережно собранных и переданных нам в наследство, наши православные предки?
Такой ли судьбы хотели для своих святынь, бережно собранных и переданных нам в наследство, наши православные предки, среди которых были многие известные и великие люди, цари, великие князья и святители? Что бы они сказали сейчас нашему современному обществу, будь такая возможность? А они сказали бы вот что: «Мы строили храмы, собирали святыни, делали вклады и пожертвования ради величия нашей Матери – Русской Православной Церкви, это все ее достояние! Как вы дерзнули положить руку на собственность церковную и распоряжаться ею по своему усмотрению, не умея при этом обращаться со святынями! Верните церковное Церкви, чтобы не постиг вас гнев Божий как кощунников и хищников!»
По тому, как люди относятся к своим святыням можно судить о духовно-нравственном здоровье народа. У здорового человека святыня вызывает чувство благоговения и трепет, желание прославить Бога. Такие люди не боятся исповедовать Господа своего, ведут себя по отношению к святыне искренне и по-детски непосредственно. «Будьте как дети» (Мф, 18: 3), – призывает Иисус Христос. А почитание святынь Божиих как раз и воспитывает в душе человека самые лучшие детские качества, которые так любезны Господу. «Душа бывает светла и радостна, когда работает Господу Богу своему в веселии сердца своего, с надеждою и упованием на милость и благость Божию» (преп. Георгий Затворник). Но много ли в России таких, здоровых душою, людей?
Не постигнет ли нас печальная судьба тех народов, которые пренебрегали своим священным достоянием, вместо благоговения и почитания проявляя к нему бесчувствие и холодное равнодушие, доходящие до прямого оскорбления. Подобные явления рождаются от забвения Бога. Вспомним ветхозаветных иудеев, также иудеев – современников Иисуса Христа, вспомним и гибель Российской империи в 1917 году.
«Не давайте святыни псам» (Мф, 7: 6), – так говорит Господь про неприемлемое отношение к Божиему достоянию. Да не послужат эти слова Его приговором нашему обществу! Ведь все еще можно исправить. Православные, освободите свои святыни из плена и верните достойное для них применение!
«Святая энергетика намоленного места»: о языке православных паломников
«Святая энергетика намоленного места»: о языке православных паломников[1]
Необходимой частью любого антропологического исследования является изучение языка информантов. Это касается не только таких проектов, которые связаны с изучением чужого естественного языка — чукотского, чеченского и проч. Многие современные антропологи, включая российских, проводят полевые исследования в своем собственном обществе, «дома» (это направление получило название anthropology at home). Большая дискуссия относительно валидности таких исследований в антропологии закончилась тем, что обозначила две партии: противников «домашней антропологии» и ее поборников.[2] Первые отстаивают традиции дисциплины, выросшей на профессиональной репрезентации миру «чужого» — экзотических культур. Вторые же утверждают, что профессионализм состоит в навыке рефлексии, помогающем обнаружить «чужое» рядом, и культурная дистанция между исследователем и информантом в таком поле, куда антрополог ездит на метро, может быть ничуть не меньшей, чем в географически более отдаленных местах.[3]
Итак, чужим языком, знакомство с которым необходимо для антропологического исследования, вполне может быть социолект, или социальный диалект. Под социальным диалектом в антропологически ориентированной лингвистике понимается «принятый в данном сообществе субвариант речи, который благодаря действию определенных общественных сил является характерным для определенных этнических, религиозных или экономических групп или групп индивидуумов с определенным уровнем и типом образования» (Макдэвид мл. 1975: 365). В настоящей статье речь пойдет о языке современных православных, который будет рассматриваться как пример социального диалекта. Владение этим специфическим вариантом языка расценивается и его носителями и внешними наблюдателями как знак причастности социальной группе православных людей, обязательная для них культурная компетенция. Поскольку систематический анализ этого социолекта представляется слишком масштабной задачей для формата статьи, я, после краткого обзора языка православных, остановлюсь на анализе одной, с моей точки зрения чрезвычайно показательной для современного православия лексемы — слова намоленный.
Кроме слов, технически необходимых для именования специфичных для церковной жизни реалий (названий праздников, церковной утвари, священнического облачения и проч.), возникают лексемы, обозначающие разные группы внутри современного сообщества православных. К таким словам относятся, например, трудник, воцерковленный(ая) и т. п. Однако самое интересное антропологически — потребность группы в изобретении специальных слов, обозначающих объекты или явления, уже названные в общеупотребительном варианте языка. К ним относится, например, именование любой церкви храмом, а застолья в церкви или монастыре — трапезой. Такие слова служат прежде всего для обозначения идентичности говорящего. Еще один характерный для обиходного языка православных пример — обращение к незнакомой православной женщине любого возраста «матушка» (в случаях, когда необходимо как-то назвать партнера по коммуникации, светские альтернативы: «девушка», «женщина», «барышня» и проч.). Замечу, что употребление этого обращения отличается от нормативного: вообще-то «матушкой» принято называть жену «батюшки», т. е. попадью. Любопытно, что параллельного специального обращения к мужчине в православном социолекте не существует.
Кроме специфической лексики и речевых оборотов, речевое поведение воцерковленных людей отличает особая тональность, или эмоциональная окраска: это восторг и умиление, для передачи которых на письме приходится прибегать к восклицательным знакам. Тенденция к использованию диминутивов при назывании предметов религиозного обихода (иконка, стопочка, записочка[4]), а также по отношению к почитаемым блаженным (Матренушка, Митенька, Любушка и т. п.) — один из способов создания этой тональности.
Наблюдения, которые легли в основу настоящей статьи, были сделаны в основном во время моей полевой работы с православными паломниками. Кратковременные автобусные паломнические поездки с середины 1990-х годов стали одной из любимых религиозных практик городских православных жителей. Как показало исследование, для заметной части паломников эти путешествия являются главной, а то и единственной формой социальной религиозной жизни. Естественно, не все паломники владеют православным вариантом речи одинаково. Степень владения зависит, по-видимому, от того, насколько конкретный участник паломнической поездки инкорпорирован в сообщество православных людей — группу с весьма зыбкими границами. Границы эти зависят исключительно от позиции того, кто их определяет: для одних мерилом религиозности является регулярность исповеди и причастия, другим кажется достаточным факт крещения. С точки зрения антрополога, стремящегося избежать оценок и опасностей нормативного подхода, православным христианином является тот, кто считает себя таковым. В любом случае, можно с уверенностью говорить, что одним из способов самоидентификации с этой группой и, соответственно, путем вхождения в нее является освоение «православной» речи.
Современные паломники — как и современные православные вообще — значительно различаются по степени владения религиозной культурой и включенности в церковную жизнь. По моим наблюдениям, среди участников типичных для современного организованного паломничества поездок выходного дня немало людей, которые практически никогда не ходят в церковь и не имеют элементарного представления ни о церковной догматике, ни о литургической жизни. Вспоминается участница поездки, посчитавшая произведенное над ней елеопомазание причастием (30-35 лет, учительница средней школы Санкт-Петербурга). Наряду с невежественными неофитами или нерелигиозными людьми, интересующимися православной традицией как наследием своих предков, в поездках участвуют и гораздо более просвещенные в религиозных вопросах люди. Они выделяются и формой одежды (женщины в длинных юбках и платках) и тем, что демонстрируют владение религиозными практиками, знание правил поведения в церкви и во время паломничества, а также особое знание религиозной традиции. Традиция эта неписаная, поэтому знание особенно ценное. Так, во время поездки в расположенный на острове Ладожского озера Коневецкий монастырь, когда группа пересела из автобуса на теплоход, выделились путешествующие вместе паломники этого типа (мужчина и четыре женщины). Они вместе читали молитвы и пели, причем наряду с каноническими молитвами («Отче наш») и широко известными православными песнями («Мира заступница, Матерь всепетая»[5]) исполнялись и редкие тексты. Так, одной из паломниц, обладавшей прекрасным сопрано, была исполнена напечатанная на пишущей машинке «специальная молитва для женского пола», которую якобы поют «сестры на каждой службе в Кашинской обители». Остальные участники поездки понимали, что вот эта-то группа и есть «настоящие православные».
Несмотря на то, что паломники, оказавшиеся в одном автобусе, могут находиться на противоположных полюсах спектра воцерковленности, от тех, для кого православие просто часть национальной культуры до религиозных профессионалов,[6] они составляют единую социальную группу. Во-первых, у этой группы есть общий нарративный репертуар, которым ее члены владеют в разной мере, но все же опознают как свой.[7] Во-вторых, члены этой группы оперируют некоторым набором специфических категорий, и, в-третьих, сам совместный опыт паломничества создает из них группу. Так, практически любая поездка предполагает: 1) участие в литургии на месте паломничества или другую форму общения с «местным батюшкой»; 2) купание в «святом источнике»; 3) «трапезу» в приходской церкви или монастыре; 4) посещение «могилки блаженного». Иными словами, случайным образом собранная группа людей, записавшихся на участие в паломнической поездке, превращается на время путешествия в своеобразный приход. Это приход, образующийся не вокруг церкви и священника, а вокруг руководителя поездки и средства передвижения.
Итак, обратимся к одному из центральных для современных паломников религиозных концептов. Это понятие намоленности, известное, наверное, каждому православному, но особенно актуальное для паломников. Сами паломники затрудняются в объяснении этого понятия. В православной публицистике можно встретить рассуждения вроде следующего: «Это явление столь же не поддающееся описанию и столь же реальное, как благоухание и красота» (Суглобова 1996) или такое: «Словами объяснить его трудно, но душой всякий может почувствовать, что оно значит» (Что шьют в монастыре). За подобными риторическими фигурами объяснения стоит отказ переводить этот концепт в пространство рационального, что, собственно, и является сообщением о принципиально религиозной природе «намоленного». В настоящей статье я попробую прояснить смысл этой категории с точки зрения носителей культуры («эмная» точка зрения) и предложить ее «этный» анализ.
Исследование, результаты которого частично вошли в настоящую статью, проводится с 2000 года, главным образом среди петербургских паломников, принимающих участие в организованных религиозных путешествиях. Это, как правило, одно-двухдневные поездки выходного дня на автобусах по святым местам Северо-Запада (Ленинградской, Новгородской, Псковской областям), устроенные тем или иным паломническим агентством. Руководитель поездки (как правило, он/она же — и руководитель агентства или, как чаще принято говорить, «паломнической службы») является обычно и «экскурсоводом» и «групповодом», то есть берет на себя и организационную и содержательную часть путешествия. От них (эту роль чаще всего выполняют женщины) участники паломничества ожидают создания особой, религиозной атмосферы на протяжении путешествия, полагая, что в задачи руководителя поездки входит одновременно просветительская функция и функция контроля над правильностью поведения паломников. Во время уже упоминавшейся поездки на Коневец паломники, например, выражали недовольство тем, что их экскурсовод не организовала коллективную молитву перед трапезой. Иными словами, большинство паломников ждут от организатора поездки специальной дисциплинарной деятельности (чтение вслух акафистов, коллективное исполнение молитв, коллективное посещение литургии на месте паломничества), направленной на превращение их группы в своеобразный временный приход. Если таких усилий не предпринимается, многие паломники считают поездку не вполне успешной, то есть не паломнической, а туристической.
Для многих городских паломников такие поездки являются первым, необременительным опытом приобщения к религиозной культуре или становятся, на время, основной религиозной (с точки зрения самих участников) практикой. Иными словами, паломнические службы по собственному почину отчасти выполняют функцию внутренней церковной миссии — обращения в православие или, точнее, приобщения к православию людей, которым по каким-то причинам, в которых мы попытаемся разобраться, претит традиционное воцерковление через регулярное участие в литургической и социальной жизни своего прихода. Надо сказать, что совсем необязательно участие в паломнических поездках приводит в прямом смысле в храм. Этот способ времяпрепровождения вполне может оставаться основной формой религиозной деятельности для конкретного православного человека.
Следует отметить, что «качество обслуживания», т. е. соответствие поездки ожиданиям паломников, зависит почти исключительно от личности руководителя поездки: ее (реже — его) харизмы, степени воцерковленности, общей культуры. Можно выделить три типа паломнических агентств, различающихся и способами рекрутирования паломников, и качеством предлагаемых услуг, и особенностями организации: епархиальные (например, Центр православных программ «София» при Петербургской епархии), приходские (паломнический центр подворья Леушинского монастыря) и независимые (например, паломническая служба «Паломник» Мелитины Ладинской). В последнем случае центром объединения завсегдатаев паломнических поездок становится руководитель агентства. Особняком стоят агентства, принадлежащие крупным монастырям; в Петербурге таким является Валаамский монастырь, который имеет собственные курсы экскурсоводов и не позволяет на территории острова водить экскурсии кому бы то ни было со стороны.
Информация о поездках распространяется по социальным сетям и через рекламные объявления, развешиваемые или раздаваемые в местах заведомого скопления потенциальных паломников, например у станции метро «Василеостровская», куда приезжают посетители расположенной неподалеку часовни Ксении Блаженной. Епархиальные службы отличает уклон в экскурсионную составляющую поездок. Иными словами, руководители групп не особенно стараются организовать религиозную атмосферу во время паломничества. Епархиальные экскурсоводы выглядят наиболее светски: на голове у такой женщины будет скорее берет, чем платок, а произносимый ею текст будет насыщен скорее рассказами о культурных достопримечательностях, чем религиозными нарративами. Для приходских же служб паломничество — одна из форм приходской жизни. В таких поездках значительно реже оказываются неподготовленные, случайные люди. Так что самыми миссионерски активными и открытыми для религиозного творчества (включая разработку новых паломнических маршрутов и продвижение новых или малоизвестных святых мест) оказываются независимые агентства, возглавляемые харизматичными православными женщинами.
Было бы самонадеянным утверждать, что понятие намоленность появилось вместе с возрождением православия в конце 1980-х — начале 1990-х гг., но очень вероятно, что свой нынешний смысл и популярность оно все-таки обрело именно в это время.[8] Во всяком случае отражающий реалии середины XIX века «Словарь живого великорусского языка» Вл. Даля дает вполне определенное и отличное от современного значение этого слова. Лексемы намоленный в словаре нет, зато есть глагол намаливать, означающий «вымолить что-то у Бога, домолиться до услышания молитвы» (Даль 1996: 437). Не исключено, что понятие намоленного места если не появилось, то во всяком случае актуализировалось только в последние десять-пятнадцать лет православного ренессанса.
В современном православном социолекте намоленными могут быть предмет и место (в отличие от исламской и иудейской baraka, которой может обладать прежде всего святой или его останки, см. сноску 7). Намоленной из всех предметов религиозного обихода чаще всего называют икону. Любопытно при этом, что такое качество иконы как чудотворность не связано с ее намоленностью. Чудотворность иконы является особенностью ее биографии.[9] Для приобретения же качества намоленности биография иконы — история обретения, чудеса, как индивидуальные (от исцелений до мироточения), так и коллективные (защита города во время осады) — не имеет особой роли. Намоленность ощущается, т. е. переживается опытным путем, в то время как чудотворность относится к области знания, а не чувств. Чудотворной икона признается благодаря приписываемым ей чудесам, закрепленным в нарративной традиции, устной и письменной. Решение о признании иконы чудотворной принимается Священным Синодом на основании специально подготовленных доказательств в результате особой бюрократической процедуры. Намоленной может быть и безвестная (желательно все же церковная, больших размеров) икона, не имеющая официально признанной почетной биографии. В газете «Новгородские ведомости» корреспондент пишет о том, как обнаруженная на чердаке деревенского дома старая церковная икона в промерзшей машине стала излучать «почти солнечное тепло». Одна из попутчиц автора поняла, в чем дело, и ахнула: «Намоленная!» (Владимиров 1999). Намоленность ощущается чувственно, в данном случае — тактильно. Иными словами, чудотворность иконы, ее история, контролируется сообществом: кто-то принимает решение о том, что она обладает этим своим качеством, и решение это становится обязательным для всех верующих. Намоленность же контролироваться не может, поскольку связана со сферой религиозного опыта, а не религиозного знания. Тем самым концепт намоленности создает возможность индивидуального религиозного переживания любого, даже религиозно невежественного человека.
Следует заметить, что представители официальной церкви используют понятие намоленности так же охотно, как их паства. Так, на церемонии возвращения Православной Церкви похищенных икон, которые пытались контрабандой вывезти за границу, в марте 2007 года Патриарх Московский и всея Руси Алексий II сказал: «Все иконы, которые переданы нам, особо ценны тем, что они намолены, и определить их ценность невозможно, потому что многие поколения людей годами молились им» (Зыков 2007). Патриарх в своей речи заметил разделяемое и другими верующими представление об особом свойстве православных религиозных объектов — их специфической историчности.
Хотя икону могут называть намоленной, все же чаще так говорят не о предмете, а о месте. Церковь может быть «намоленной и благодатной» независимо от того, что за священник в ней служит. На одном православном форуме в ответ на вопрос, как определить, является ли конкретная церковь намоленной, дается, например, такой совет: «Придти в отсутствие людей и посидеть у храма, и, если возможно, в самом храме, настроившись на тишину и внутреннее восприятие, и лишь молясь тихо Иисусовой молитвой. Посидеть так можно с полчаса. Глаза можно закрыть, руки в расслаблении положить на колени или на скамейку ладонями вверх. Должно быть ощущение необыкновенной тишины (хотя могут доноситься внешние звуки и шумы) и неизреченной благостности. Ладони рук при этом могут ощущать приятное покалывание. Например, при подходе к часовне Ксении Петербургской (Петербург) или к храму в Китаевской пустыни (Киев), где покоятся мощи преп. Феофила Киевского, такое покалывание начинает ощущаться за несколько сотен метров до храма или часовни» (Моленко 2003).[10]
Намоленным местом может быть церковь, часовня, вообще почитаемое место со всем, что там находится (например, деревенская святыня с камнем-следовиком или могилой местночтимого святого или старца[11]), монастырь — весь монастырский комплекс, включая хозяйственные постройки. Если монастырь расположен на острове, как, например, Коневецкий, то весь остров может считаться намоленным. И в таком случае купание в озере, собирание камней и составление гербариев из местных растений, так же как приобретение монастырского хлеба или меда становятся своеобразной экспресс-аккумуляцией благодати. Благодать понимается как производная намоленности. М., 25 лет, собиравшаяся, будучи юной девушкой, принять монашество и жившая тогда в небольшом северном монастыре, наблюдала паломников изнутри «намоленного места». Как и другие «монастырские», она с большим скепсисом и иронией относится к религиозному консьюмеризму паломников, или, как она их называет, «автобусников».
Паломники ездят святости набирать, энергией подпитываться. Съездил в поездку — благодать сошла… Соленого чая выпил — противного[12] — благодатью зарядился; в храме постоял — благодатью зарядился; по монастырской земельке пошел — благодатью зарядился; колорадских жуков пособирал — монастырских, не простых! — благодатью зарядился. Да… Покушал монастырского, поработал по-монастырски, по земле походил… Урожай картошки уродился, тут же на местном базаре появилась «монастырская святая картошечка», цены в четыре раза выше, чем вся остальная… (М., жен., 25 лет, зап. в 2007 г. в С.-Петербурге)
Ясно, что дорогую «монастырскую картошечку» паломники покупали охотнее, чем «обычную». В глазах М. и других обитателей «намоленного места» паломники предстают как туристы (которыми они не хотели бы быть ни в коем случае) — ограниченные во времени, жадные до впечатлений, некритичные, охотящиеся за местной экзотикой. Этой экзотикой для них является не только малопригодная для питья соленая вода в святом источнике: сами «монастырские» оказываются в этой ситуации своего рода туземцами, вынужденными участвовать в ожидаемом от них представлении.
М. в своем ироничном описании поведения паломников в монастыре очень верно подмечает понимание ими цели происходящего: необходимость «зарядиться энергией». Сами паломники, подыскивая слова для объяснения намоленности, также обычно прибегают к спасительному и безответственному понятию энергии, энергетики, позаимствованному ими из области «народного естествознания» или парапсихологии. Вполне ожидаемо, что эти люди для объяснения новых для них реалий религиозного свойства ищут слова в сфере городских мифов и суеверий, напичканной псевдонаучными построениями. В соответствии с ними энергия может копиться, передаваться добровольно или насильственно (вспомним хотя бы широко распространенное городское суеверие о существовании энергетических вампиров). Тепло, жар, исходящие от намоленной иконы или из намоленного места, вероятно, являются логическим следствием «энергетической метафоры».[13] Вот пример типичного объяснения намоленности:
Соб.: А вот если иконка домашняя обычная бумажная, она может быть намоленной?
Инф.: Да. Да-да-да. Мы в Тихвин ездили — и они все (имеются в виду репродукции возвращенной в 2004 году из США Тихвинской иконы Божьей Матери — Ж. К.) бумажные печатные продавались. Но они же намоленные. Их же прикладывают к иконе. […] Им передается энергетика какая-то от этой иконы (Л., жен., 50-55 лет, зап. в 2004 г. в С.-Петербурге).
Итак, намоленность — это некая энергия (лучше знакомая с религиозным языком М. предлагает синоним благодать), которая может аккумулироваться в определенном предмете или месте. При этом не все места паломничества одинаково намолены. Могут быть места с меньшим и большим содержанием намоленности; резюмируя впечатления от поездки, информантка сказала: «Это хорошее было место, но еще не намоленное». Чуть позже мы попробуем разобраться, от чего зависит степень намоленности святыни, а пока обратимся к важнейшей составляющей паломнических путешествий, позволяющей верующим вобрать максимальное количество «благодати» или «энергетики» — купаниям в источнике.
По-видимому, популярность паломнических поездок связана, помимо всего прочего, с потребностью в переживании каждым индивидуального религиозного опыта. Индивидуальный религиозный опыт — не обязательно видения, сны, откровения и прочие доступные лишь немногим избранным переживания. Современные паломники стремятся непременно, при любой погоде, окунуться в «благодатный источник», поскольку видят в этом религиозное действо, обеспечивающее возможность такого, обязательно телесного опыта. Купание в «святом источнике», иными словами, может быть расценено как демократичный вариант индивидуального религиозного опыта.
Нередко для рассказчиков именно первое такое купание является началом их паломнической/религиозной жизни. Оно и символически и функционально приравнивается крещению. Приведу типичный рассказ женщины 50-55 лет, сотрудницы предприятия «Адмиралтейские верфи». Она стала участвовать в паломничествах благодаря деятельности профсоюза, который во второй половине 1990-х годов заказывал для своих сотрудников такие поездки.
Инф.: Я тогда первый раз окунулась. Было холодно. Снег падал… Я решила испытать (т. е. попытаться – Ж. К.) войти в этот святой источник. Ну все наши почти заводские были. А мы работаем в бухгалтерии. Вот одна со мной вместе работает: «Л. Е., Вы действительно решили? Вы с ума сошли!» А окунаться надо три раза с макушкой. И вот удивительно: войти, просто все не твое, ужасно тяжело. Ледяная вода. А (надо) второй раз и третий. Ты паришь, как в космос, наверно, слетать! И те, кто в автобусе сидели, были замерзшие, зеленые, а все, кто окунался, – щеки розовые! Те, кто окунался, не заболели, а те, кто нет, — половина заболели. И опять же: в чем секрет? Непонятно. (Л., жен., 50-55 лет, зап. в 2004 г. в С.-Петербурге).
В нарративе о купании в святом источнике обязательно есть такие детали: первая поездка; неподходящие для купания погодные условия; сомнения собственные и/или попутчиков в целесообразности окунания с точки зрения здравого смысла; описание того, как трудно окунуться целых три раза; описание своих ощущений, нового опыта («ты паришь, как в космос слетала!») и резюме — утверждение в вере. В приведенном рассказе утверждение в вере формулируется осторожно, задумчиво: это демонстрация личной убежденности в том, что не все можно объяснить рационально, это скорее весьма распространенное «что-то есть», чем обретение Бога. Как мы видим, невозможность объяснить нечто рационально — почему заболели те, кто не стал купаться в неподходящую погоду, а купальщики остались здоровыми — служит нашей паломнице веским аргументом в пользу реальности Божественного.
Рассказы паломников о купании, о своем опыте контакта с намоленными объектами формируют пространство религиозной практики, одновременно личной и общепонятной, в которой не существует контроля ни со стороны представителей религиозного института, ни со стороны внутреннего или внешнего скептического рассуждения. Тактильный контакт со священным, ограниченный телом верующего, не требует дополнительных нарративов (видений, откровений или чего-то подобного). Это и есть необходимый минимум мистического опыта, который позволяет рассказчику, не прибегая к упоминаниям о свой включенности в рутинные практики православия, указать на то, что он верующий.
Заметим кстати, что купание на месте паломничества с целью избавления от недуга, характерное для разных религиозных традиций (например, о католическом паломничестве в Лурд см.: Eade 2000), в этом изводе религиозности обычно не практикуется. Новые паломники купаются, так сказать, в профилактических целях, накапливая в своих телах живительную энергетику намоленного места.
Одна из многочисленных функций паломнических поездок, и определенно не последняя в списке, — приобщение к национальному культурному достоянию. Ее можно назвать функцией поддержания национальной идентичности. Существует огромная литература о том, как конструирование исторического нарратива, или памяти, используется для нужд поддержания национальной идентичности. И внутренний культурный туризм в советское время служил той же цели: по меткому выражению Довлатова, он давал возможность «расписаться в книге духовности». В паломничествах же исторический нарратив практически отсутствует. Конечно, во время экскурсии паломникам сообщают набор исторических фактов, связанных с местом паломничества, в том случае, если таковые имеются. Однако историческая эта информация не касается главного, ради чего паломники приехали. Она относится к светской части путешествия, которое кажется им вторичной, а иногда и лишней. К тому же есть немало мест — сельские святыни, включенные в паломнические маршруты, — попросту не имеющих истории, т. е. лишенных даже самых скромных памятников архитектуры, вокруг которых обычно строится экскурсионный исторический нарратив.
Отсутствие истории в таких местах паломников не смущает, поскольку современный православный проект, к которому они так или иначе причастны, принципиально а-историчен. Намоленное место или икона в действительности оказываются не-нарративными способами передачи национальной памяти. Из этой памяти изъят советский период, во время которого намоленность не прибавлялась, но и не убывала. Намоленные места, естественно, в советское время не функционировали в этом своем качестве. Они были военными базами (Коневецкий монастырь), санаторно-лечебными учреждениями (Валаамский монастырь), складскими помещениями и т. д. и т. п. Однако осквернение их в советское время, как мы видим, никак не отразилось на их нынешней намоленности. В отличие от официальных нарративов памяти, поддерживаемых властью (учебники, музеи, экскурсии и проч.), индивидуальный контакт с немыми намоленными местами институцией, включая церковь, не контролируется. Православие понимается паломниками в первую очередь как национальное наследие. Во время своих путешествий они попросту приобщаются, через скопившуюся в намоленных местах энергетику, или благодать, к воображаемой традиции своих воображаемых предков. Поэтому намоленное место не может утратить даже толику своей энергетики, величина намоленности в нем только увеличивается — вместе со временем. Паломники, приезжающие в святое место зарядиться энергией, не уменьшают ее объем, хоть и увозят ее с собой. Как сказала в конце поездки руководитель группы, работающая в одной епархиальной паломнической службе, надо стараться сохранить подольше заряд полученной в поездке святой энергии, «вот как вы тепло бережете, когда с юга приезжаете».
Вместе с тем, объявляя, что то или иное место — намоленное, что в нем сосредоточена «святая энергетика» (цитирую информантку), паломники заявляют о неизменности и преемственности религиозной традиции. Намоленное значит просто аутентичное, т. е. «старое», «русское», «православное». В действительности же мы имеем определенно совершенно новую православную религиозную культуру, вобравшую в себя квазирелигиозные течения и практики советского времени.
Итак, в словаре паломников термин намоленность используется, прежде всего, для указания на преемственность пост-советской и досоветской религиозной традиции, на аутентичность современного православия. Намоленность переживается чувственно, намоленный локус с практически обязательным местом для купания при нем дает возможность каждому пережить определенный религиозный опыт, для которого не нужна санкция церкви. Вероятно, паломничество и стало таким популярным в последнее десятилетие, потому что отвечает новым общественным потребностям и обеспечивает удобный формат для специфического демократического извода православия.
Многие участники религиозных путешествий осваивают православный социолект в ходе паломничества, и именно этот особый язык оценивается ими как знак их причастности к религиозной культуре. Иными словами, использование православного социолекта, собственно, во многом и делает такие путешествия паломничествами.
Владимиров 1999 — М. Владимиров. Богомазы // Новгородские ведомости, 1999, 17 сентября, № 40
Даль 1996 – . Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 тт. Т.2. СПб., 1996 [1881].
Жадовская 1885 — . Полн. собр. соч.: в 4 т., т. 1. СПб., 1885.
Землянская 1998 — Н. Землянская. На ладони Господней // Деловой Урал, 1998, 30 октября.
Зыков 2007 — С. Зыков. Священные вещдоки // Газета, 2007, 21 марта.
Кормина 2006 — . Религиозность русской провинции: к вопросу о функции сельских святынь // Сны Богородицы. Исследования по антропологии религии. СПб., 2006, с. 130—150.
Макдэвид мл. 1975 — мл. Диалектные и социальные различия в городском обществе // Новое в лингвистике, вып. 7 (Социолингвистика). М., 1975, с. 363—381.
Моленко 2003 — О. Моленко. Ответы: ответ № 000 // Проповедь Всемирного Покаяния. Сайт отца Олега Моленко (http://www. /616.html), 2003.
Панченко 1998 — . Народное православие. СПб., 1998.
Суглобова 1996 — И. Суглобова. Драгоценные мои // Православный Санкт-Петербург, 1996, ноябрь, №
Тарабукина 2000 — . Фольклор и культура прицерковного круга. Дисс. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук (рукопись), 2000.
Что шьют в монастыре — Что шьют в монастыре // Радиожурнал «Марфа и Мария» на сайте Ново-Тихвинского женского монастыря г. Екатеринбурга (http://www. *****/church/content/marfa/shv).
Appadurai 1986 — A. Appadurai. Introduction: Commodities and the Politics of Value // A. Appadurai (ed.). The Social Life of Things: Commodities in Cultural Perspective. Cambridge, 1986, p. 3—63.
Eade 2000 — J. Eade. Order and Power at Lourdes: Lay Helpers and the Organization of a Pilgrimage Shrine // J. Eade, M. Sallnow (ed.). Contesting the Sacred: The Anthropology of Pilgrimage. Urbana and Chicago, 2000, p. 51—76.
Gupta, Ferguson 1997 — A. Gupta, J. Ferguson. Discipline and Practice: «The Field» as Site, Method and Location in Anthropology // A. Gupta, J. Ferguson (ed.). Anthropological Locations. Boundaries and Grounds of a Field Science. Berkeley; Los Angeles; London, 1997, p. 1—46.
Kopytoff 1986 — I. Kopytoff. The cultural biography of things: Commoditization as Process // A. Appadurai (ed.). The Social Life of Things. Cambridge, 1986, p. 64—91.
Meri 1999 — J. W. Meri. Aspects of Baraka (Blessings) and Ritual Devotion among Medieval Muslims and Jews // Medieval Accounters: Jewish, Christian, and Muslim culture in confluence and dialogue 1999, 5(1), p. 46—69.
Passaro 1997 — J. Passaro. «You Can’t Take the Subway to the Field!»: «Village» Epistemologies in the Global Village // A. Gupta, J. Ferguson (ed.). Anthropological Locations. Boundaries and Grounds of a Field Science. Berkeley; Los Angeles; London, 1997, p. 147—162.
Peirano 1998 — M. G.S. Peirano. When Anthropology is at Home: The Different Concepts of a Single Discipline // Annual Review of Anthropology, vol. 27, 1998, p. 105—128.
[1] Исследование сделано при поддержке Научного фонда ГУ ВШЭ.
[2] Историографический очерк о становлении «домашней антропологи» см., напр. (Peirano 1998). Из относительно недавних работ о политике локализации «поля» в антропологии см. (Gupta, Ferguson 1997).
[3] Эту точку зрения отстаивает, например, Дж. Пассаро, делавшая полевое исследование среди нью-йоркских бездомных (Passaro 1997).
[4] Стопочка — от «стопа», так называют напоминающее след от ступни углубление на камне. Традиционные сельские святыни с такими камнями (см.: Панченко 1998: 118—119) часто включают в паломнические программы. Записочками называют записки с просьбами святым, которые оставляют у их захоронений. Пример — часовня Ксении Блаженной в Петербурге.
[5] Написанное в середине XIX века Юлией Жадовской стихотворение «Молитва» (Жадовская 1885: 33) в 1990-е гг. стало едва ли не самой популярной песней в репертуаре православных. «Социальная траектория» этого текста должна быть исследована отдельно; можно предположить, что личная судьба автора, сближающая ее с популярными в современном православии блаженными (инвалид с рождения, несчастливая в личной жизни женщина, см. раздел «Биография» в: Жадовская 1885), повлияла на биографию этого произведения.
[6] Первой в русскоязычной историографии выделила группу профессиональных верующих, назвав их «прицерковным кругом», А. Тарабукина (Тарабукина 2000).
[7] Некоторые замечания о нарративном репертуаре современных паломников см. (Кормина 2006: 134—141).
[8] У понятия намоленность есть аналоги в других религиозных культурах. Например, концепт baraka у средневековых евреев и мусульман, обозначающий, как показал Джозеф Мери, особую силу, которой обладают святые места, люди и вещи и которую можно взять у них, например для исцеления, близок по смыслу современной православной намоленности (Meri 1999).
[9] Ср. с идеей биографии, то есть социальной жизни вещи (Appadurai 1986: 3—63; Kopytoff 1986: 64—91).
[10] Автор форума Олег Моленко, основавший апокалиптически ориентированную «», расценивается РПЦ как еретик, но рассматриваемая в настоящей статье категория намоленности понимается им ровно так же, как другими православными.
[11] Старцами и старицами паломники и заинтересованные в популяризации святыни ее хранители (обычно представители местного клира) называют неканонизированных, а порой и безвестных при жизни людей, подвизавшихся при церкви и похороненных (или живущих сейчас) при ней. Такой пример — некто Митенька, похороненный у церкви с. Ужин на берегу озера Ильмень (Новгородская обл.). Кажется, почитание Митеньки в настоящее время ограничивается кругом паломников, в марщрут которых включен этот пункт.
[12] На монастырском святом источнике невкусная соленая вода. Монастырские, в отличие от паломников, используют ее в основном в технических целях.
[13] Не могу не привести пример псевдорационального «энергетического» подтверждения факта намоленности локуса: «30-летние наблюдения ученых мужей, начатые еще в 50-е годы, показали, что температура земли на территории монастыря на 3-4 градуса выше общегородской. Из чего следует: место это непростое — намоленное 355 монахинями и послушницами единственного в Челябинске женского монастыря» (Землянская 1998).