что значит рефлексивный характер мышления по определению л с выготского
Глава 8. Мышление Выготского
Глава 8. Мышление Выготского
Другой наш великий психолог — Лев Семенович Выготский (1896–1934) — славен именно тем, что, как кажется, кроме мышления ничем больше и не занимался. Разве что педологией, то есть тем, как через это мышление воздействовать на поведение школьников.
Однако мышление Выготского — довольно-таки странная вещь. Дело в том, что он всячески избегал давать определение этому понятию. Возможно, в этом проявлялась его научная добросовестность — дать определение не исходно, а по итогам исследований. Но даже в завершающей его жизненный путь работе 1934 года «Мышление и речь», он использует понятие «мышление» так, как завещал Введенский — как кучу мусора для всего, что может быть названо мыслью.
Более того, читая название «Мышление и речь», невольно ожидаешь, что рассказ пойдет о мышлении и о речи. Но тут фокус, детский прикол, вроде: А, И, Б сидели на трубе. А упало, Б пропало, кто остался на трубе?
В работе «Мышление и речь» не говорится о мышлении или речи, в ней говорится об И! То есть о том, как связаны между собой речь и мышление. Это прекрасная тема для исследования, это действительно важный предмет для продвинутого психологического исследования, но только в том случае, если определены исходные составляющие всего рассуждения. Если же они оставлены смутными, простите, такое исследование превращается в шарлатанство, способное обмануть и запутать своей наукообразностью многих…
Это чувствовали все крупные психологи той поры и спорили с Выготским. Я уже показывал это на примере Рубинштейна.
Павел Блонский уже в 1935 году издает работу «Память и мышление», где оспаривает положения Выготского. К сожалению, и сам не дает определения исходных понятий, играя со связующим их И.
Возможно, не умри Выготский преждевременно, именно он написал бы основной учебник психологии Советского Союза.
Он любил игры с методологией, что явно видно в тех его работах, где он пишет о других психологах или психологическом кризисе, развившемся из-за перехода психологии в естественнонаучность.
Но быть сильным в критике других еще не означает, что ты так же силен в создании своего. Хоть последователи Выготского и называли его «Моцартом психологии», но трудолюбивый «Сальери психологии», Рубинштейн, обладал даром, которого Выготский, возможно, был лишен. Рубинштейн был основателен.
Выготский скакал по верхушкам, спеша догонять и перегонять тех, кто прославился. Поэтому он не старался сделать себя ясным, а ясным рассуждение может быть только в том случае, если ясны основания, из которых оно развивается. Основания Выготского — довольно мутная водица. Поэтому даже его ученик Эльконин писал: «…при чтении и перечитывании работ Льва Семеновича у меня всегда возникает ощущение, что чего-то я в них до конца не понимаю» (Цит. по: Веракса, с. 5).
Сам себя Выготский объявлял сторонником диалектического метода в психологии, но в отношении мышления он, безусловно, был последователем Введенского, знаменитую работу которого — «Психология без всякой метафизики» — не только читал и цитировал в 1927 году в своей главной методологической работе «Исторический смысл психологического кризиса». Он исходил из нее, когда утверждал, что «созрела потребность в общей психологии, а отчасти наметились границы и приблизительное содержание этого понятия» (Выготский, Психология, с. 17).
«А.И. Введенский полагал, что общую психологию «гораздо вернее было бы называть основной психологией, потому что эта часть лежит в основе всей психологии»» (Там же, с. 18).
Мысль, в общем-то, бесспорная, вопрос только в том, что в нее вкладывать. Сам Выготский выделяет три предмета, которые в его время стремились занять место общей психологии:
«Что же наиболее общего у всех явлений, изучаемых психологией, что делает психологическими фактами самые разнообразные явления — от выделения слюны у собаки и до наслаждения трагедией, что есть общего в бреде сумасшедшего и строжайших выкладках математика?
Традиционная психология отвечает: общее — то, что все это суть психологические явления, непространственные и доступные только восприятию самого переживающего субъекта» (Там же, с. 19).
Упоминание непространственности и доступности лишь субъекту явно показывает, что Выготский в этом рассуждении остается зависим от Введенского, то есть бьется за психологию без метафизики. Замена же душевных явлений на психологические — это легкая подтасовка, в которой он показывает, что психология должна быть естественнонаучной, то есть частью биологии. В этом он следует за «Философией зоологии» Ламарка, которого поминает чуть дальше.
Еще два предмета, которые выделяет как возможные основы для общей психологии Выготский, это предметы рефлексологии и психоанализа, которые оказываются для него поведением и бессознательным.
Вывод этот странный и разрушительный для облика великого психолога. Рефлексология могла сколько угодно заявлять, что через рефлексы она изучает поведение, но от рефлексов животных до действительного поведения человека она никогда не добралась. Не видеть это может только слепой психолог. Точно так же и бессознательное является лишь торговой маркой психоанализа, лишь тем, за что платят, как за самое интересное. Но и для психоанализа бессознательное является возможным лишь в том случае, если есть сознание.
Выготский просто не вышел в 1927 году на уровень разговора об общей психологии. Почему и не создает определения общих понятий, из которых исходит в собственных исследованиях.
Он размазан и расплывчат. В середине пятой главы он заявляет:
«Перейдем, наконец, к положительному определению общей науки» (Там же, с. 33). А затем начинает десятую со слов: «Мы переходим к положительным формулировкам» (Там же, с. 71).
Сорок страниц большого формата мути! И снова целая глава критики других философов, чтобы в одиннадцатой главе помянуть Ланге с его «психологией без души» и Введенского с «психологией без метафизики», как примеры отрицательного определения общей психологии, и снова задаться вопросом о «положительном смысле» психологии. А в 12-й главе он вдруг объясняет нам, что существуют две психологии — одна описательная, другая эмпирическая, и я понимаю, что он и не собирался давать собственное, «положительное» определение той науки, которой будет заниматься…
Далее он долго бьется с Франком, который в 1917 году горько сетовал, что у психологии украли имя, подменив науку о душе на физиологию, и с Челпановым, который «приводит справку, что в эпоху французской революции термин «психология» был заменен термином «идеология», так как психология для той эпохи — наука о душе; идеология же — часть зоологии и делится на физиологическую и рациональную» (Там же, с. 115).
В ответ на все посягательства защитников души Выготский твердо заявляет: да, мы украли имя психология, но мы — материалисты и марксисты — венец прогресса, а значит, имеем право на любые имена, поскольку завершаем собой предшествующее развитие! Мы просто наследуем все, что хотим, поскольку прежние хозяева не выжили:
«Психологии как науки о душе, в смысле Франка, в точном старом смысле этого слова, нет; это вынужден констатировать и он, когда с изумлением и почти отчаянием убеждается, что такой литературы вообще почти не существует» (Там же, с. 113).
Выготский явно отрицает все предыдущие школы психологии и утверждает строго отрицательно: наша психология — не такая!
Но какая? Марксистская. Объективная. Научная. И даже единственная и подлинно научная!
«Как мы будем называть естественнонаучную психологию? Ее теперь называют часто объективной, новой, марксистской, научной, наукой о поведении. Конечно, мы сохраним за ней имя психологии. Но какой?» (Там же, с. 116).
В обшем, марксистской. А что это значит, догадывайтесь сами.
В нее должны были войти части:
«…мы будем говорить об общей и детской, зоо- и патопсихологии, дифференциальной и сравнительной» (Там же, с. 120).
На этом сочинение завершалось, а последователи усмотрели общую психологию в работах Выготского, посвященных поведению и реакциям… То есть общей психологией для Выготского была рефлексология, которая каким-то образом и связывалась для него с поведением.
В 1926 году Выготский, вероятно, впервые заговаривает о мышлении в «Педагогической психологии». Начинает он с того, что «мышление принадлежит к числу самых трудных и малоразработанных психологических проблем» (Цт. по: Выготский, Психология, с. 187). В ней мышление оказалось для него «особо сложной формой поведения». Пишет он, как всегда, мутно: «Прежде всего для нынешнего психолога совершенно ясна та сторона мышления, которой оно входит в систему поведения как совокупность двигательных реакций организма» (Там же).
В сущности, это исходное упоминание мышления в главе, названной «Мышление как особо сложная форма поведения».
Можно ли назвать его определением? Зато можно составить себе мнение о том, как этот Моцарт делал, точнее, уделывал психологию. Он посвящает главу мышлению, а пишет о движении и двигательных реакциях, пытаясь дать отличие реакций от мыслей…
Ладно, спишем на то, что маэстро был еще молод в психологии.
В 1932 году он читает лекции по психологии. Начало узнаваемо: «Сегодня у нас на очереди проблема мышления» (Выготский, Лекции, с. 46). Мышление всегда было для Выготского и всей советской психологии проблемой.
Естественно, никакого собственного определения мышления Выготский не дает. Он посвящает первую часть лекции разбору того, что о мышлении говорили другие, а во второй прямо от Пиаже заявляет:
«Позвольте мне во второй части лекции, как мы обычно делаем, перейти от общего рассмотрения теоретических вопросов к изложению фактического материала и попыток решения той проблемы, которая стоит в центре всех путей исследования. Эта проблема может иметь, мне думается, центральное значение для современных исследований детского мышления. Это проблема смысла, или разумности детской речи» (Там же, с. 61).
Кому до чего, а вшивому до речи.
И радостная толпа юных советских психологов с криками восторга сбегает от темы «Мышление», к теме «Речь», галопом пролетая сквозь смысл и разумность, которая, как ожидается, должна бы быть свидетельством существования разума…
Вот именно так написан и главный труд Выготского «Мышление и речь». Он начинается с проблем, конечно, с проблемы мышления и речи:
«Центральным моментом всей этой проблемы является, конечно, вопрос об отношении мысли к слову» (Выготский, Мышление, с. 4).
И ни попытки объяснить, что же будет понимать под мышлением сам автор! Хотя сам же указывает: «таким образом ни в среде психологов различных направлений… мы не находим сколько-нибудь законченной и научно убедительной теории интеллекта» (Там же, с. 78). Сомневаться, что он здесь говорит все о том же мышлении, не приходится.
Наверное, эта работа Выготского действительно глубока, и из нее можно извлечь много полезного. Но она похожа на свалку мусора, поскольку исходные понятия не разделены, и почти невозможно понять, к чему именно относятся те или иные находки.
В действительности, Выготский давал определение мышлению два раза. Один раз в 1931 году в Большой медицинской энциклопедии. Другой — в том же году в Психологическом словаре, написанном им совместно с Б. Варшавой, кажется, его студентом или аспирантом.
Словарь этот был первым нашим психологическим словарем.
Он еще очень слаб и совершенно забыт. Но с него начиналась советская психология. Поэтому я приведу это определение как можно полней. Вы узнаете в нем истоки.
«Мышление — сложнейший вид интеллектуальной деятельности человека, выражающийся в приспособлении к новым условиям, в разрешении новых задач.
Процессы мышления сводятся: 1) к образованию общих представлений и понятий, 2) суждений и умозаключений. Помимо словесно-логического (абстрактного) мышления, существуют формы эмоционального мышления (оценка).
Мышление пытаются объяснить две теории: бихевиористов (рефлексологов) и сторонников Вюрцбургской школы».
Далее о рефлексологах и вюрцбургцах. Как видите, своего о мышлении авторы сказать смогли не много. Поскольку они опирались на словари Болдуина, Гиезе и Эйслера, мышление стало частью интеллекта. Взяли ли они хоть что-то для определения мышления из словаря Радлова, который упоминают, понять трудно. Но зато можно проследить любопытную зависимость от этого словаря творчества самого Выготского.
«Весьма важное значение для психологии (сравни Тэн «Обуме и познании») имеет вопрос об отношении мысли к языку. Многие психологи думают, что слово есть неизбежная форма мысли и всякое мышление есть не что иное, как неслышный разговор, речь, протекающая в сознании. Это воззрение правильно, если дать слову достаточно широкое определение, то есть считать слово символом, знаком произведенного синтеза. Существуют слова, потерявшие значения…» (Радлов, с. 408).
Не отсюда ли рождается у Выготского:
«Как ни решать сложный и все еще спорный теоретический вопрос об отношении мышления и речи, нельзя не признать решающего и исключительного значения процессов внутренней речи для развития мышления. Значение внутренней речи для всего нашего мышления так велико, что многие психологи даже отождествляют внутреннюю речь и мышление.
С их точки зрения, мышление есть не что иное, как заторможенная, задержанная, беззвучная речь» (Выготский, Мышление, с. 90–91).
Во всяком случае, если посчитать, что это определение мышления неверно, противопоставляется ему: Мышление — сложнейший вид интеллектуальной деятельности человека, выражающийся в приспособлении к новым условиям, в разрешении новых задач.
Но что такое интеллект? Человек, пишущий о речи и языке, должен быть точен в собственной речи и не определять неизвестное с помощью неизвестного же. Однако Выготский умудрился сбежать от определения интеллекта даже в собственном словаре:
«Интеллект — биологической функцией интеллекта является «изобретение», то есть приспособление к новым условиям при помощи актов поведения не врожденных и не заученных».
Что такое функция, я догадаюсь и сам. Что такое интеллект, если сказать это прямо, по-русски? Сбежал! Спрятался в мути! Но если попробовать сделать это за Выготского, то по-русски обеспечивать нам приспособление или выживание на Земле должен разум. И значит, мышление — это вид разумной деятельности. Или, попросту, одна из частей или одно из орудий разума.
И если это так, то все работы Выготского, посвященные мышлению, говорят не о том. Они, быть может, даже действительно глубоки.
Просто их нельзя использовать, и потому Эльконин и все остальные ученики Выготского и сетовали: при чтении и перечитывании работ Льва Семеновича у меня всегда возникает ощущение, что чего-то я в них до конца не понимаю…
Выготский делал с психологией то же самое, что классики марксизма-ленинизма со своими источниками и составными частями. Он сам приводит пример:
«Не является для марксизма и сколько-нибудь новым то положение, что в животном мире заложены корни человеческого интеллекта. Так Энгельс, разъясняя смысл гегелевского различения между рассудком и разумом, пишет: «Нам общи с животными все виды рассудочной деятельности: индукция, дедукция, следовательно также абстракция (родовое понятие четвероногих и двуногих), анализ неизвестных предметов (уже разбивание ореха есть начало анализа), синтез (в случае проделок животных) и — в качестве соединения обоих — эксперимент (в случае новых препятствий и при независимых положениях).
По типу все эти методы, то есть все известные обычной логике средства научного исследования, вполне одинаковы у человека и у высших животных. Только по степени развития (соответствующего метода) они различны»» (Там же, с. 97).
Вот откуда росли уши всего рассуждения советских психологов. Вот откуда их пристрастие к анализу и синтезу, понятно и почему они говорят о рассудочной деятельности, но не о рассудке. Понятно и то, что если обезьяна делала анализ орехов, то уж русский мужик и подавно должен был анализировать и синтезировать.
Непонятно только, как сам Выготский посмел помянуть разум и рассудок! Впрочем, стоит ли обращать внимание на случайные оговорки — в целом он, безусловно, был идейным марксистом!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
Глава шестнадцатая Может ли мышление разрешить наши проблемы?
Глава шестнадцатая Может ли мышление разрешить наши проблемы? Мысль не разрешила наши проблемы, и я не думаю, что когда-либо разрешит. Мы положились на интеллект, который укажет нам выход из наших сложностей. Чем хитрее, отвратительнее, коварней интеллект, тем больше
Глава 8. Парадоксально-рефлексивное мышление как источник творчества
Глава 8. Парадоксально-рефлексивное мышление как источник творчества Пой, Белльман! Я не видел никогда, как дремлет лето на мужской ладони, как зиждут архитравы на колонне, — ты на плечах выносишь без труда всю радость. Эта ноша нелегка: мы, Белльман, не подобье мотылька, я
Глава шестнадцатая Может ли мышление разрешить наши проблемы?
Глава шестнадцатая Может ли мышление разрешить наши проблемы? Мысль не разрешила наши проблемы, и я не думаю, что когда-либо разрешит. Мы положились на интеллект, который укажет нам выход из наших сложностей. Чем хитрее, отвратительнее, коварней интеллект, тем больше
§ 3. Метафизическое мышление как мышление в предельных понятиях, охватывающих целое и захватывающих экзистенцию
§ 3. Метафизическое мышление как мышление в предельных понятиях, охватывающих целое и захватывающих экзистенцию Мы остаемся при предварительном рассмотрении. Оно призвано подвести нас к задаче курса и одновременно прояснить его целостную установку. Вопреки
Первая глава: Как Ницше понимает своё мышление и самого себя
Первая глава: Как Ницше понимает своё мышление и самого себя Если познание покидает ту почву, какую для неё образует всякий определённый предмет, чтобы в качестве философствования обратиться с вопросом к самому бытию, то первоисток, осуществление, сообщение мысли и её
ГЛАВА V МОРСКОЕ ПРОСТРАНСТВЕННОЕ МЫШЛЕНИЕ И ПАНИДЕИ
ГЛАВА V МОРСКОЕ ПРОСТРАНСТВЕННОЕ МЫШЛЕНИЕ И ПАНИДЕИ Море и части морей, разделяющие сухопутные пространства, придают значимость океанским, талассийским, прибрежным мотивам [в отношениях] между государствами лишь на национальной основе и в наднациональной организации;
Глава 3. Образ и мышление
Глава 3. Образ и мышление Мы не стремимся узнать, всякая ли неотрефлексированная мысль принимает образную форму. Нам достаточно было констатировать, что образ возникает как воплощение неотрефлексированной мысли. Образное сознание представляет собой определенный тип
Глава 3. Мышление Рубинштейна
Глава 3. Мышление Рубинштейна Рубинштейн был настолько основателен в своих «Основах», что не только утвердил и закрепил новую психологическую парадигму, новое тело психологии, но и перекрыл на долгие десятилетия возможность сомнений и поиска. Его «Основы», подкрепленные
Глава 4. Мышление Рубинштейна. Продолжение
Глава 4. Мышление Рубинштейна. Продолжение Как я уже говорил, мышление нашей психологии меня интересует только потому, что она спрятала в нем и рассудок и разум.Вот такой научный подход: не разделять понятия, а свалить все в общую кучу, дать почти случайное имя для всего
Глава 7. Мышление после Рубинштейна
Глава 7. Мышление после Рубинштейна После Рубинштейна в нашей психологии правит рубинштейновская парадигма, то есть образ того, что считать телом этой науки. Даже те, кто спорят с рубинштейновцами, последователи Выготского, например, как вы видели, стараются причесывать
Глава 1. Мышление Кравкова
Глава 1. Мышление Кравкова Я начну свой рассказ о рассуждении психологов с советской поры. Среди последних работ мне не удалось найти ни одной, прямо посвященной этому предмету. Скорей всего, я просто недостаточно хорошо искал, и мне не попались нужные книги. Но я и не пишу
Глава 3. Продуктивное, практическое и теоретическое мышление, или разум (Три измерения человека)
Глава 3. Продуктивное, практическое и теоретическое мышление, или разум (Три измерения человека) В этой главе приводится краткое описание аристотелевского деления интеллектуальной деятельности, или мышления, на три части: с целью создания вещей, с целью моральных и
Выготский. Мышление и речь
Выготский. Мышление и речь.
Значение слова – единство процессов, мышления и речи. Слово, лишённое значения, не есть слово, оно есть пустой звук. То есть значение слов — есть ключевая вещь, можно сказать, что оно само слово. Но это значение слова есть как бы обобщение или понятие. Следовательно, значение слова – это феномен мышления. Значение слова не всегда константно, то есть может меняться отношение мысли к слову.
Центральная идея Выготского: Отношение мысли к слову есть процесс, то есть отношение мысли к слову и обратно. Движение процесса мышления от мысли к слову есть развитие.
Говорение переходит из внутреннего во внешнее, а понимание наоборот.
Правильное понимание внутренней речи, должно исходить из того положения, что внутренняя речь есть особое по своей психологической природе образование, особый вид речевой деятельности, имеющий свои совершенно специфические особенности и состоящий в сложном отношении к другим видам речевой деятельности.
То есть, внешняя речь есть процесс превращения мысли в слова, её материализация и объективация, то внутренняя речь, это обратный процесс, то есть процесс испарения речи в мысль.
Внутренняя речь — есть немая, молчаливая речь. Это её основное отличие. Именно в этом направлении, в смысле постепенного нарастания этого отличия и происходит эволюция эгоцентрической речи.
Эгоцентрическая речь ребёнка есть выделившаяся уже в функциональном и структурном отношении особая форма речи, которая, однако, по своему проявлению ещё не отделилась окончательно от социальной речи.
Первой особенностью внутренней речи является её совершенно особенный синтаксис. Эта отрывочность, фрагментность, то есть сокращённость.
А что касается устной речи, то тут всё наоборот. Здесь нет сокращений. Устная речь является средним звеном, между речью письменной с одной стороны, и речью с внутренней с другой стороны. Во внутренней речи нам не нужно, по сути, подлежащее, а в устной наоборот. Внутренняя речь, есть речь, почти без слов.
Также во внутренней речи мы встречаемся с отношением семантической и физической сторон речи. Здесь также присутствует упрощение. Семантика заключается в том, что происходит преобладание смысла слова над его значением. Превалирование смысла над значением, фразы над словом, всего контекста над фразой является постоянным правилом. Также слова могут объединяться. Также смыслы слов более динамичные и широкие, чем их значения. (Пример с мёртвыми душами).
Внутренняя речь представляет собой совершенно особую, самостоятельную, автономную, функцию речи.
Переход от внешней речи к внутренней представляется собой не простой переход, а сложная динамическая трансформация. Внутренняя речь есть мысль, связанная со словом, а внешняя речь наоборот. Но мысль – это не последняя инстанция во всём этом процессе. Потому что мысль рождается из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наше влечение, потребности, интересы, побуждения. Далее следует проблема сознания, которая не изучена.
Выготский выделил, что мысль не совпадает непосредственно с речевым выражением. Мысли иногда очень сложно выразить словами. Сама мысль рождается из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наши интересы, потребности и так далее, то есть ищет мотивацию. Функция изменения речи приводит и к изменению её структуры. Ребёнок редуцирует свою речь с взрослыми.
Лига психотерапии
4.2K постов 22.5K подписчиков
Правила сообщества
Поддерживайте авторов и комментаторов плюсами.
Задавайте любое количество уточняющих вопросов.
Ведите диалог уважительно.
Все посты и обсуждения по датам
Онлайн сейчас и за последние сутки
Мы дорожим атмосферой безопасности и доброжелательности в нашем сообществе, оскорбления ведут к немедленному вызову модератора сайта и санкциям.
Фокусы, ограбления и нейромагия
Это то, чем с древности пользуются фокусники и карманные воры, то, по причине чего совершаются многие автомобильные аварии, люди путают подозреваемых и подставных, а муж не замечает новой стрижки своей жены. Психологи называют это великой иллюзией сознания.
Перед вами пять игральных карт. Запомните одну. Запомнили?
А теперь посмотрите на следующее изображение.
Мы убрали вашу карту, не правда ли.
Мы только что продемонстрировали вам старый добрый карточный фокус. Для тех, кто еще не догадался – поясняем: мы, конечно, заменили все карты, а вы были так сконцентрированы на запоминании одной карты, что попросту этого не заметили. Но это совсем не страшно, и означает лишь то, что вы принадлежите к абсолютному большинству людей. Впрочем, возможно, прочтение этой статьи поможет вам стать чуть внимательнее, чем остальные.
А знаете, как проще всего проделать «фокус» с вытаскиванием бумажника у ближнего из заднего кармана? Достаточно неожиданно показать ему что-то, чего он совершенно не ожидает увидеть в данном месте и в данное время – например, сунуть ему под нос столовую ложку, в то время как он разговаривает с вами на улице. Пока он в недоумении разглядывает суповой прибор, быстро и осторожно вынимайте бумажник (для этого, конечно, понадобится некоторая сноровка). Только потом не забудьте вернуть, помните – это всего лишь фокус!
А «русскую рулетку конца XX века» помните – знаменитую игру в наперстки? Заключалась она в том, чтобы угадать, под каким из трех наперстков окажется шарик. Играли, разумеется, не «на интерес» – несчастный должен был поставить на кон какую-то сумму денег. Потом шарик на его глазах клался под один из наперстков, затем «наперсточник» довольно медленно крутил наперстки между собой, а «лох», следя за его движениями, казалось бы, точно знал местоположение шарика. Но не тут-то было! Пока один из подставных зрителей вставлял какую-нибудь неожиданную реплику или предлагал безвозмездно добавить денег в случае выигрыша, «наперсточник» успевал зажать шарик мизинцем, и – вуаля! – ни шарика, ни денег.
Толкнуть плечом в толпе, и пока человек оглядывается – вытащить бумажник. Запачкать одежду и, долго извиняясь, отряхивать ее, пока не достанешь дорогой телефон. Зажать в дверях метро в час пик. Помогать сесть в маршрутку или в автобус. Полезть с объятиями, изображая старого знакомого, а потом сделать вид, что ошибся. Устроить ДТП и, оказывая помощь или, наоборот, запугивая, выхватить барсетку и уехать. Попросить помочь (прочитать, выбрать товар и т. д.), а в это время залезть помогающему в сумку. Быть навязчивым попрошайкой (как правило, этим промышляют цыгане с детьми) и снять дорогие часы. Всё это – лишь малая часть излюбленных уловок легальных и нелегальных ловкачей. И все они основаны на ошибке в работе нашего сознания, которая называется «слепотой к изменениям». Сконцентрировавшись на чем-то одном, отвлекшись на нечто неожиданное – мы не в состоянии следить за чем-то еще, даже если это находится прямо у нас перед носом. Выполнять две задачи одновременно не под силу 98% людей.
Как уберечь свои вещи от карманника? Единого рецепта, увы, не существует. Специалисты, правда, советуют – попробуйте забраться в ум карманного вора. Что интересует карманника прежде всего? Конечно, дорогие вещи и бумажник. Что он делает дальше? Конечно, смотрит, где вы храните их. Поэтому лучшим средством против краж будет, как это ни тривиально, не носить дорогих вещей в общественных местах или, по крайней мере, прятать их подальше – в застегивающийся нагрудный карман или в прочную, наглухо застегнутую сумку, которую вы постоянно придерживаете локтем. Но можно применить и технику неожиданности. Она поможет сберечь ваши вещи в путешествии, например, при прогулке по чужому городу. Рискните сложить ваши бумажник, телефон и часы в большой пластиковый стакан для сока, закройте его и для большей убедительности вставьте в него трубочку. А теперь смело носите этот стакан в руке. Едва ли карманному вору придет в голову покуситься на этот предмет, если, конечно, вы не проделывали процесс укладывания ценных вещей в стакан в общественном месте, где вор мог увидеть это. И еще – не забудьте стакан на столике ближайшего кафе.
Так называется новое направление в психологии, которое наметилось в 2008 году. Нейромагия – это коалиция психологов, психофизиологов и самых настоящих фокусников. Именно она изучает то, почему мы, глядя на что-то… не видим этого.
Психологи, впрочем, начали изучать это явление примерно с 1970-х годов. Возникли такие исследования, как это обычно и бывает, как побочный продукт в другой области – изучения зрительного восприятия. Исследования проводил один из основателей когнитивной психологии (психологии познавательных процессов – NS) Ульрик Найссер (Ulric Neisser). Перед своими студентами он поставил непростую задачу, предложив им посмотреть киноленту из двух наложенных друг на друга фильмов. При этом студенты должны были стараться смотреть только один из них, игнорируя другой. Время от времени из одного угла киноэкрана в другой проходила девушка под зонтиком, не имеющая к фильмам совершенно никакого отношения. К изумлению Найссера, почти никто из студентов, смотревших фильм, никакой девушки не заметил.
Примерно через 30 лет, на рубеже XX и XXI веков, прекрасная девушка с зонтиком всплыла в психологии в образе гориллы. Наделавший много шума эксперимент теперь проводил чикагский психолог Дэниел Саймонс (Daniel Simons) со своим коллегой Кристофером Шабри (Christopher Chabris). По сути, эти двое воспроизвели старый эксперимент Найссера, но вместо фильмов показывали зрителям баскетбольную команду. Зрителям предлагалось подсчитать пасы, которые игроки на протяжении матча передавали друг другу. Время от времени прямо среди игроков появлялся человек в костюме гориллы, бил себя в грудь и отправлялся дальше. И снова тот же эффект – казалось бы, опасную для жизни гориллу почти никто из зрителей не заметил.
Эксперимент назвали «Невидимая горилла», выпустили на его основе целую книгу «Невидимая горилла, или история о том, как обманчива наша интуиция», и сделали вывод: человек, занятый определенной задачей, не замечает явлений, не относящихся к этой задаче. Даже если эти явления неожиданны, интересны и способны нести угрозу для его жизни и благополучия. А вот при отсутствии такой задачи – все явления, как и горилла в баскетбольной команде, замечаются прекрасно.
Прежде чем делать такой вывод, психологи, конечно, перепробовали множество различных забавных модификаций эксперимента с гориллой. Например, предупреждали людей о горилле, но коварным образом меняли цвет занавеса, на фоне которого происходила игра, с ярко-красного на ярко-желтый. И зрители, занятые подсчетом пасов и ожиданием появления гориллы, не замечали подмены занавеса.
В каждый момент времени только один объект занимает наше внимание, и только за его изменениями мы следим. Наше внимание похоже на луч прожектора. Узкий луч показывает кусочек сцены во всех подробностях, широкий – может осветить всю сцену, но подробности в этом случае выпадут из поля нашего зрения.
Дело в том, что мощность мозга составляет всего 12 Вт. Это менее чем треть мощности лампочки в холодильнике. При таком ограниченном количестве энергии мозг запрограммирован урезать всю ненужную информацию, чтобы давать нам адекватную картину окружающего мира. Он концентрируется лишь на том, что важно для нас. Как он это делает? С помощью таких отделов, как префронтальная кора, теменная доля, таламус. Они действуют как фильтры для сигналов, поступающих из других участков мозга, позволяя нам переключать внимание с объекта на объект.
На самом деле, их много, все они похожи и переплетаются между собой. Уже упомянутая нами слепота к изменениям заключается в том, что мы не замечаем перемен даже в очень крупной зрительной сцене, если сконцентрированы на какой-то задаче и/или если эти изменения сопровождаются неким «обрывом пленки». Потому что если изменения происходят внезапно на статичной картинке – мы, безусловно, их заметим. Для этого у нас есть специальные детекторы движения, которые мы унаследовали еще у земноводных. Они ответственны за автоматическое привлечение внимания к месту появления нового объекта. Но стоит изменению «оборваться» – как это было с карточным фокусом в начале статьи, мы рискуем ничего не заметить. Ведь если бы и первая, и вторая партия карт находились бы на одной и той же странице, вам было бы проще сравнить их, и вы, вероятно, обнаружили бы подвох.
Если перед нами красный мячик, который тут же становится белым, мы, конечно же, это заметим. Но если мячик стал белым в тот момент, когда мы моргнули, мы можем не заметить, что он поменял цвет. Если, конечно, наши мысли не прикованы к этому мячу.
Мы не склонны замечать различия, и если изменения происходят очень постепенно, наш мозг попросту стирает из памяти поменявшиеся нюансы.
Человек не обнаруживает изменений, даже если происходит не глобальное прерывание изображения, а его локальное зашумление. Известны случаи, когда водитель не замечал пешехода, потому что как раз в этот момент на стекло автомобиля падало несколько брызг грязи. Поэтому исследования слепоты к изменениям спонсируются сегодня, в основном, крупными автомобильными корпорациями, которым совсем невыгодно «лишнее» количество аварий.
Слепота сознания и автокатастрофы
Но еще чаще автомобильные аварии происходят вследствие «слепоты к повторению» и «слепоты невнимательности». Как правило, мы не замечаем повторения зрительного объекта, если оно происходит в течение определенного интервала времени или если этот объект в пространстве расположен рядом с тем, который мы только что видели. Именно поэтому в современных текстовых редакторах повторяющееся слово подчеркивается красной волнистой чертой, как орфографическая ошибка, потому что если соседние слова одинаковы, мы, скорее всего, воспримем их как одно.
По этой же причине автолюбители так часто сбивают мотоциклистов. Самый частый вариант столкновения мотоцикла с автомобилем – когда машина делает левый поворот перед мотоциклом. Водитель автомобиля смотрит на другие машины и в буквальном смысле не видит мотоцикл, хотя тот может проезжать прямо перед его лобовым стеклом. Наш мозг запрограммирован видеть привычное. Если в потоке машин «неожиданно» появляется не очередная машина, а мотоцикл, водитель его может даже увидеть, но не осознать. Осознаем мы лишь малую часть того, что видят наши глаза. Во время разговора по телефону при вождении проявляется слепота невнимательности, когда люди не видят то, что происходит перед ними на дороге. Они могут не заметить пешехода или светофор. Исследования 2002 года показали, что в США по вине водителей, разговаривающих по телефону за рулем, ежегодно погибает 2 500 человек. Еще 330 тыс. получают травмы. По мнению экспертов, вероятность попадания в аварию во время разговора по телефону такая же, как при вождении автомобиля с высоким содержанием алкоголя в крови. Если же человек пишет текстовые сообщения – этот риск возрастает вдвое.
Видеть то, что привычно
Слепота невнимательности, как и слепота к повторению, заключается в том, что мы неспособны замечать неожиданные вещи, если наше внимание сконцентрировано на чем-то другом. Даже если это неожиданное будет прямо перед нами.
Забвано, что мы межом чатить тесткы, даже елси в славох персетавлены буквы. Неожиданно, когда мы просим принести счет не того официанта. Опасно, когда путаем подставных и подозреваемых. Интересно, когда не замечаем киноляпов даже в самых известных блокбастерах.
Если мозг видит что-то, что для нас важно, он заполняет непонятные места тем, что мы ожидаем увидеть. Если мы не ожидаем увидеть в одной из серий «Пиратов Карибского моря» на старинном пиратском корабле позади Джека Воробья человека во вполне современной футболке – с большой вероятностью мы его и не увидим. Мы осознаем только то, что привычно, и то, что способны понять. Остальное просто проходит мимо нашего сознания. Поэтому женщинам стоит ценить мужчин, которые заметят, что они изменили прическу, ведь перед ними воистину редкие экземпляры.
Продолжая тему взаимоотношения полов и слепоты к повторению, можно сказать, что именно она – причина того, что для некоторых женщин мужчины всегда сволочи, а для некоторых мужчин – все женщины – стервы. У каждого из этих типов людей был негативный опыт, который продолжался либо довольно длительное время, либо повторился, либо просто слишком травмировал их. Теперь они не хотят даже слышать о том, что существуют честные женщины или порядочные мужчины. Вернее, слышать-то хотят, но… в любом человеке рано или поздно все равно увидят то, к чему они привыкли. Так устроен наш мозг. Впрочем, есть возможность все изменить – было бы желание.
Если мозг видит что-то, что для нас важно, он заполняет непонятные места тем, что мы ожидаем увидеть. Если мы не ожидаем увидеть в одной из серий «Пиратов Карибского моря» на старинном пиратском корабле позади Джека Воробья человека во вполне современной футболке – с большой вероятностью мы его и не увидим. Мы осознаем только то, что привычно, и то, что способны понять. Остальное просто проходит мимо нашего сознания. Поэтому женщинам стоит ценить мужчин, которые заметят, что они изменили прическу, ведь перед ними воистину редкие экземпляры.
Продолжая тему взаимоотношения полов и слепоты к повторению, можно сказать, что именно она – причина того, что для некоторых женщин мужчины всегда сволочи, а для некоторых мужчин – все женщины – стервы. У каждого из этих типов людей был негативный опыт, который продолжался либо довольно длительное время, либо повторился, либо просто слишком травмировал их. Теперь они не хотят даже слышать о том, что существуют честные женщины или порядочные мужчины. Вернее, слышать-то хотят, но… в любом человеке рано или поздно все равно увидят то, к чему они привыкли. Так устроен наш мозг. Впрочем, есть возможность все изменить – было бы желание.
Психологи не раз проводили исследования: несмотря на все вышеперечисленное, большинство из нас уверены, что прекрасно контролируют окружающую обстановку и замечают если не все, то очень многое. Психологи назвали это иллюзией внимательности, которая, впрочем, выполняет свою важную роль и весьма полезна для нас, иначе мы бы, действительно, с трудом находили себе место от постоянной тревоги по поводу того, что не можем контролировать происходящее вокруг нас. Однако, как мы успели убедиться, такая иллюзия, к сожалению, часто играет и не в нашу пользу.
Но какую именно часть мира мы упускаем? Чтобы воровать вещи, карманник управляет нашей способностью к концентрации. Как это работает? Манипулировать вниманием людей можно разными способами. Зачастую эти манипуляции основываются на двух типах внимания. Первое из них называется произвольным – с его помощью мы принимаем решения. Оторвитесь от текста и взгляните в окно. Вы сделали это с помощью произвольного внимания. Теперь вы слышите телефонный звонок. Вы отвлеклись на него, и это произошло с помощью непроизвольного типа внимания, когда что-то заставляет нас сконцентрироваться. Когда вы посмотрели в окно – вы использовали префронтальную кору головного мозга, которая отвечает за принятие решений и планирование. Когда ваше внимание привлек звонок телефона, была задействована более примитивная система реагирования, расположенная в участках мозга, называемых сенсорными участками коры. Этот и другие участки мозга отвечают за концентрацию внимания на неожиданных раздражителях, поступающих от органов чувств.
Когда карманник забирает у вас бумажник или часы – он манипулирует обеими формами внимания. Отвлекать людей довольно просто, надо использовать непроизвольное внимание. Толчок в толпе – и человек непроизвольно отвлечен. В это время ловкость рук позволяет выхватить у него бумажник или снять часы. Впрочем, как бы вы ни старались, опытный карманник, увы, при желании все равно сможет вас провести. Только годы тренировок помогут управлять своим вниманием настолько, чтобы реагировать вовремя. Так что расслабьтесь, но… будьте бдительны.
Мы не замечаем, сколь многого мы не замечаем. А еще нам кажется, что мы видим больше, чем есть на самом деле. Все еще не верите?
Как можно быстрее назовите вслух цвета, которыми написаны эти слова.
Слишком легко? А если вот так. Помните: называть следует не сами слова, а их цвет.
Дело не в том, на что вы смотрите, а в том, что вы видите. Кстати, вы заметили кролика в цилиндре на некоторых фотографиях в нашей статье.