что значит спортсмены второго сорта
Что значит спортсмены второго сорта
Ну, человек, конечно, не колбаса, чтоб сортность определять, НО :
исключая всякие асоциальные элементы и материальные прослойки : второй сорт это человек которому не подашь руку.
Как можно делить людей на сорты, есть плохие и хорошие, добрые и злые и т.д. но это все зависит где и кем воспитывался. Иногда людей жизнь такими людей делает и как мы мы можем судить людей. У всех своя судьба и каждый её проживает как может.
а вы себя каким сортом считаете? первым или уже отбросы?
Читай Конституцию РФ,
Там все сорта людей черным по белому написано, что нельзя ДЕЛИТЬ ЛЮДЕЙ и сортировать!
Я начальника своего
человеком второго сорта: ворует у всех на глазах. Весь район про него знает он даже не утрется. Человек-г.вно короче. Ни стыда ни совести.
спросите у судей 🙂 вот кто сортирует людей 🙂
один не умный молодой «человек» брат начальника отдела
сказал, что я человек «2 сорта». руководство конторы и «коллектив» поддержал официально эту идею.
Вы думайте что пишите, причём тут сорт- это просто у людей совести нет. Нет совести, значит нет души.
определить очень легко: люди второго сорта всегда считают себя людьми первого сорта,даже сливками общества)))
стань перед зеркалом, увидел? вот и он человек второго сорта
как можно делить людей по сортам?
Вас автор явно забраковали родители, пробел в воспитание в духовном и нравственном.
Соседний топ о том, что мужья бьют
у Булгакова)))
Рыба не первой свежести.
1гр.крови это 1сорт.и так далее.
Люди второго сорта
Просвещенной части общества оскорбительно наблюдать своих соседей, существ второго сорта.
Чернь не умеет выигрывать залоговые аукционы, быдло не занимает постов, анчоусы не умеют писать протестные частушки. Вообще говоря, эти свершения не требуют больших умственных усилий, но быдло и того не может. И неудивительно, что обозреватели и журналисты ставят вопрос о качестве народа.
Конечно, иной моралист кривится, когда оскорбляют плебеев: мол, негоже так с людьми – надо гуманнее, как Толстой учил. Но, во-первых, возможно Толстой был не прав в своем попустительском отношении к массам, а во-вторых, так уж повелось во все времена: есть передовой отряд общества, а есть обоз. Некогда Шекспир в драме «Кориолан» сравнил общество с человеческим организмом: в теле присутствует голова, руки, живот, задница. И зачем же уравнивать в правах голову, которая принимает решения, и живот, который просто переваривает пищу. Так что, если элита общества называет вещи своими именами – то имеет на это основания. Элита идет размашистым шагом к прогрессу, а чернь копошится в своем темном углу. Голова думает и решает, а задница сидит на горшке.
Во все века существовало деление на рабов и господ, на илотов и спартанцев, на крепостных и дворян. Что же удивительного, что есть демос и демократы – или, пользуясь выражением Орвелла, среди равных имеются те люди, которые равнее прочих – у этих элитных людей привилегий больше.
Любопытно, в чем выражаются конкретно привилегии элиты.
Например, спартанцы не считали илотов за людей и всячески унижали. И у спартанцев были определенные основания считать свободных людей выше рабов. Основания вот какие – спартанцы отдавали жизнь за свое государство, они были «стенами города» по выражению Агесилая. В этом и заключались привилегии спартанцев – по зову трубы встать на защиту Отечества.
Или, скажем, дворяне считали крепостных мужиков существами не равными себе. На это имелось то основание, что дворянское сознание формировалось понятием чести, за каковую честь дворяне умирали и сражались.
Даже ненавидимые сегодня коммунисты, пользовались той привилегией по отношению к бесправному населению, что их первыми расстреливали враги. То есть, они, конечно, были демагоги и палачи – но в атаку подниматься обязаны были первыми.
И если для илота незазорно было спрятаться, для крепостного – соврать, а для мужика не пойти на фронт, то для спартанца, рыцаря, идальго или коммуниста нарушение кодекса невозможно. Собственно говоря, элита – есть та страта общества, которая отвечает за мораль.
Чернь и быдло – это просто обозначение тех, кто не отдает себя и свою жизнь служению отечеству, это наименование тех, кто лишен сознания долга перед отечеством, не отвечает ни за что. Только и всего.
Иными словами, за право назвать народ – «чернью» во все времена с нобилей взимается строгая плата – за эту привилегию платят жизнью и кровью.
Новейшее время предложило иную трактовку элитарного класса: сегодняшняя элита хочет привилегий, а вот рисковать за них здоровьем и благополучием не хочет. Элитарность нынче – это возможность отгородится от тех, кому ты когда-то был должен. Никакого долга сегодняшняя элита не имеет в принципе.
Более того, принцип формирования новой элиты заключается в том, что в первую очередь устраняются понятия «долг» и «честь». Какая может быть честь у банкира или журналиста? А уж что касается понятия «долг», то долг многажды реструктурировали, – особенно пресловутый долг перед Отечеством – и, в конце концов, долг списали. Не должны мы ничего Отечеству, это оно нам должно. Заподозрить элиту в желании пожертвовать собой ради такой невнятицы как благо Родины – невозможно.
Элита сегодня это те, кто никаких долгов перед обществом не имеют.
В этом пункте и заключается противоречие современного организма общества. Да, голова действительно имеет преимущества перед животом – голова расположена выше, и ей оказывают почет, но у головы имеются обязанности и риски. Если голова не будет отвечать за весь организм и станет такой же лентяйкой, как задница, то она утратит право на привилегии.
Вероятно, следует допустить, что существуют элитные сорта задниц – такие задницы, которые можно приравнять в голове по степени важности и влиятельности в организме, но это утверждение все же спорно.
И уж вовсе сомнительно считать, что уклоняясь от обязанностей по отношению ко всему организму, можно сохранить право оценивать этот организм.
Для тех, кто Антона Павловича Чехова читал невнимательно: выдавливать по капле раба надо из себя, а совсем не из соседа. Еще раз повторю, на всякий случай: каждый день надо раба выдавливать из себя, а не из народа.
Иногда, под влиянием пылких демократических чувств, – прогрессивные деятели принимаются выдавливать раба из других людей, а именно, из тех, кто стоит ниже по социальной лестнице. Как правило, раба не выдавливают из Прохорова и не из Абрамовича, поскольку последствия такого давления легко предсказать. Возможно, некоторое количество «раба» содержится и в них, но решили не давить. А вот из сторожа крольчатника очень удобно выдавливать раба и варвара, сторож крольчатника сопротивляться не будет.
Люди второго сорта
Некоторое время назад мы спокойно и даже с юмором принимали наши южнославянские корни. Все знают, что у каждого народа есть какие-то свои черты, определяющие характер нации. Конечно, это все обычно преувеличено и обобщено, но факт остается фактом. Кто-то жадный, кто-то — хитрый, кто-то долго соображает, а кто-то — импульсивный и вспыльчивый. Народы разные. Так, очевидно, должно быть, и в этом заключается прелесть разнообразия мира.
Мы – уже закоренелый северный народ, причем даже не петрозаводский. Нам всегда было сложно понять жизнь, при которой нужно платить всем и за все. Мы, к сожалению или к счастью, не умеем лебезить и давать взяток. Мы привыкли себя уважать и уважать других. Мы знаем, что у нас есть права и обязанности. Мы уверены в том, что справедливость существует, как бы долго и далеко она от нас ни скрывалась. Мы не ищем виноватых в наших несчастьях, прячась за обстоятельствами. Мы никогда не смиримся с хамством, непорядком и ложью.
Но у них не так, как у нас. Тот факт, что у них многое по-другому, было ясно давно, и никто из нас не пытался кого-то переделать или навязать свой образ жизни. Но то, что у них теперь является нормой, для нас более чем странно. Обыкновенные действия в повседневной жизни разительно отличаются. Например, поход к врачу по медицинской страховке не означает, что это бесплатное мероприятие. У врача есть карманы, и там должно что-нибудь зашуршать. Желательно позеленее. И не дай бог занемочь до такой степени, что придется лечь на операцию! Здесь поинтереснее будет: значит, получите, распишитесь, список необходимых медицинских аксессуаров типа ваты, бинтов, шприцев и прочее, а также снова в кармашек положите.
Уж будьте так любезны! Однако самое интересное – это таинство рождения человеческого! Услуга без кассового чека в размере 300 долляров! Или сходите-ка, уважаемый, в нашу аптеку, которая в этом же роддоме и находится, и приобретите опять-таки 5 килограммов ваты, 10 метров бинтов, 50 шприцев, 30 упаковок перчаток и так далее и тому подобное. Знакомые беженцы были поражены, что у нас рожают бесплатно. Более того, в наших-то больницах ещё и кормят!
А если вдруг попался человек, выпимши, да ещё и за рулем! Вот это радость! Вот тут-то и придумывать ничего не надо! Только долляры! Ну, или, что там у тебя ещё имеется? Ящик водки? Берем!
Даже в горе-несчастье про тебя не забудут. И у батюшки есть карманы, как оказалось.
И так во всем. И так везде.
Мой отец всегда недоумевал и вечно пытался выяснять у всех у них, почему они так живут.
— Зачем ты платишь врачу?
— Так все делают. У нас так принято!
— А Богу в карман не омерзительно? Или и отпевать перестанут тоже без этого?
Вспоминая моих бабушек и дедушек, тётушек и дядюшек, двоюродных, троюродных и многих бесчисленных родственников, я бы никогда бы не подумала, что этот народ вдруг зациклится на своей уникальности и позволит обмануть себя. Ведь они были совершенно другие. Они были уверенные в себе, достойные, интеллигентные, работящие. Например, моя бабушка – воспитатель детского сада, и не иначе как Пани её не называли, а дед – начальник пожарной части, тоже тот ещё Пан! Но приходя со своих работ, они отправлялись на огород, к скоту и трудились уже там. Один был неверующий, а другая — наоборот. Уважение и как раз-таки врожденная тактичность и интеллигентность никогда не позволяли им браниться и ставить свои амбиции и мнения выше семейных ценностей.
И, насколько я помню, почти все родственники были такими. Ни националистов тебе, ни либералов, ни даже дико набожных, как теперь. И как это все вместе сейчас уживается? В церковь – по всем праздникам, в воскресенье – святое дело, работать нельзя. Вот выпить можно, но только не работать! Одновременно с этим всем бюджетникам и частникам распихать по карманам, и ни с того ни с сего уверовать в свою уникальность и первозданность до степени психбольницы.
Сказать, что мне их жаль – нет. Стыдно – да. Теперь вот стало стыдно за них. Добрая половина меня, а то и больше, имеет многие качества от них. Начиная от здорового аппетита, с которым регулярно приходится бороться, заканчивая тягой к их фольклору, т.е. к тому, что у меня в генах гуляет.
Говорить о том, что мир перевернулся с ног на голову – уже и ежу понятно, но только нашему. А вот как так произошло, что некогда интеллигентные люди — учителя, врачи, музыканты, художники, с которыми прошло столько тёплых и таких радушных лет родственных отношений, вдруг поняли, что мы отныне им враги? Мы – на севере другой страны, они – рядом с границей третьей страны — объявляют нам, что мы «недочеловеки». Хочется спросить: «Перке, мусьё»?
Как хорошо, что в моей памяти остались чудесные моменты детства, где многочисленная семья, шумная, веселая, деловая, постоянно собиралась за столом за обедами, где в саду мы все вместе собирали виноград, где в хлеву мы пили парное молоко, где мы всей нашей детской командой проказничали, кидая на проезжую часть каштаны, где мы пили томатный сок из больших трехлитровых банок, а на базаре покупали спелую вишню, где катались на лошадях и любовались восхитительными видами гор, где нам на ночь всегда рассказывали сказки и целовали, где нас любили и где мы всегда были дома. После лета я всегда ещё пару месяцев говорила на другом языке, и воспитательницы не всегда могли меня понять. Мои воспоминания о детстве заключаются в этих людях и времени, проведенном вместе с ними. Мы очень похожи внешне. Мы – родня. Но теперь для них мы – второй сорт, а они – первый.