что такое ftm человек
Из Ольги — в Олега. FtM-трансгендер — о своей семье, переходе и жизни без дискриминации
Нас сводит встреча выпускников. Первые слова Олега: «Ребята сказали, что я почти не изменился. Только щетины стало больше». Смеемся. С ним рядом вообще легко и весело. А Ольга, какой я ее помню, всегда немного грустила. Спрашиваю: «Согласишься рассказать во всех подробностях, как сменил пол?» Снова улыбается: «Без проблем». Я разговариваю с человеком, который кажется самым счастливым из всех, с кем я когда-то вместе училась.
— Когда ты впервые почувствовал себя «не в своем теле»?
— Как и любой, наверное, ребенок, я ощущал себя просто человеком. В раннем детстве нет сильных поведенческих и психологических различий. Мальчишки и девчонки — все вместе в мячик играли, по деревьям лазили. Примерно лет в десять началось — понял, что девчоночьи игры и увлечения не интересны. Гонял с мальчишками в футбол, смеялся над девочками-модницами. Но пока еще не совсем понимал, что я не девочка. А вот к пубертату все ясно стало. Я совершенно четко и конкретно понял: я — парень.
Это были странные ощущения. Никого такого же, как я, рядом не было, поделиться этой проблемой было не с кем. Впрочем, до определенного момента проблемой это не назовешь: мне не запрещали носить брюки, играть в футбол, на карате ходить. А то, что нравятся девочки, — не говорил никому. Потому что я просто был уверен — что-то тут не так, пройдет. Ведь я в свои 13–14 и понятия не имел ничего о лесбиянках и геях. Не потому, что в СССР не было секса, а просто в моем кругу общения ничего подобного не обсуждалось. По крайней мере, в этом возрасте.
— Записанный в свидетельстве о рождении пол и твое внутреннее самоощущение вступали в конфликт?
— Дома меня никогда не воспитывали «тыждевочкой». Немного удивляло родных то, что я не люблю наряды. Иногда мама уговаривала надеть на праздник, например, красивое платье, а я не надевал. Особых ссор из-за этого не было.
Но когда посторонние, особенно учителя в школе, начинали нудеть, что девочка не должна так выглядеть и так себя вести — вот тут я злился. И часто бросал: «Я вам не девочка!» На вопрос «а кто?» — молчал.
В подростковом возрасте и юности и дрался, и курить начал, и материться — именно чтоб быть совсем как парень. Девочки к этому возрасту уже надели мини-юбки и накрасили глаза. А я стал ходить в первую созданную в районе «качалку», хотел фигуру, как у парня, одевался и стригся, как парень. Вот тут и начались косые взгляды.
— Тебе было сложно заводить друзей?
— Нет, никогда не было проблем с этим и вообще с общением, я часто был лидером в компаниях.
— В юности доводилось слышать упреки в «отсутствии женственности»?
— Было, парни из тех же дачных и дворовых компаний. И это было обидно — я-то был уверен, что я совсем для них «свой парень», что я дерусь наравне с ними, на мотоцикле гоняю и прочее, поэтому они меня как девушку и не воспринимают. Оказалось, воспринимают. Но мне удавалось как-то убеждать, что все эти юбочки-платьица — не мое абсолютно.
— Родители пытались тебя «переделать»?
— Не то чтобы переделать. Мама очень переживала, говорила, что это признак ненормальности, психическая болезнь. Я и сам думал, что болезнь. Информации-то не было никакой про это.
— Как ты справлялся? Обращался к психологу, психиатру?
— Да некуда было обращаться. Переделывать себя не пытался, даже на выпускной в школе пришел в джинсах. Сказал маме, чтоб ни в коем случае не покупала мне вечернее платье, она сказала, что это невероятно странно, но послушалась и не купила.
Подстроиться под общество я первый раз попробовал после окончания университета, чтоб на работу юристом взяли. Пришлось купить деловой дамский брючный костюм. Максимум, на что я был способен в плане «игры в женщину». Уже когда работал, то пару раз на очень ответственные мероприятия заставили сделать макияж. Очень легкий, но делал.
— До смены пола у тебя были романтические отношения?
Отношения романтические были, но совсем пуританские. Очень не хотелось быть лесбиянкой. А кем я еще мог быть до смены пола?
— Есть такое понятие — «гендерная дисфория». Почему-то оно мне не нравится, не знаю, почему. Я просто жил, как парень. Чувствовал себя парнем. Вне работы говорил о себе в мужском роде. Типа прикол такой: «Я пошел, я сказал» и т. д. Выглядел больше как парень, только без щетины на лице и голос был женский. А потом совершенно случайно встретил такого же, как я, человека. Который уже прошел гендерную комиссию.
— Сколько лет тебе тогда было?
— Сколько времени прошло от того момента, когда ты решился на изменения, до того, как начал действовать?
— Два года. Первый этап сделал в 24 года.
Смена пола (если точнее, коррекция тела) — это процесс не единомоментный. Трансгендеры не говорят: «Я сменил пол в таком-то году», говорят: «Я пошел на переход в таком-то году». Само понятие «переход» подразумевает длительность.
Если говорить о FtM-переходе (female-to-male transsexual; коррекция пола с женского на мужской), то здесь следующие этапы: мастоэктомия (пластика груди), гистерэктомия (удаление матки и придатков), плюс целый ряд операций по конструкции мужского органа. Тут есть ряд технологий. Более старый способ, который применяли ко мне 18 лет назад, — фаллопластика. Затем пластика уретры. И все это вместе с пластикой мошонки. Затем эректильный протез. Этот этап и дорогой, и тяжелый, и осложнений массу может вызвать. Самое неприятное, что после фаллопластики надо две недели лежать, не вставая. Более современный метод — метоидиопластика. На гормонах сильно увеличивается клитор, и из него, путем наращивания тканей, создают половой член. Я знаю людей, которым именно так делали. В принципе — что фалло, что мето — обе операции сложные. Результат чуть лучше при метоидиопластике.
Операции и реконструкция тела — это еще не все, это начало пути. Затем гормонотерапия. Она пожизненная. Слышал, есть люди, которые не принимают гормоны, но лучше так не делать, могут быть серьезные последствия.
Пасс (процесс изменения внешности под воздействием гормонов) у всех разный. Я знаю людей, которые на лицо становились совсем мужиками через пару месяцев терапии. У меня же черты полностью маскулинизировались лишь спустя лет пять.
То же самое с растительностью на лице и теле. Очень долго ее просто не было. Я даже средством для роста волос пользовался, помогло в итоге. И еще — без спорта не добиться маскулинизации тела. Я очень долго ходил в зал, чтобы мышцы рук стали крупнее, плечи расширились, ноги похудели.
— Кто тебя поддерживал на этом сложном и долгом пути?
— Друзья поддерживали, родители — нет. Я не знаю ни одного трансгендера, которого изначально поддерживали бы родители. Потом принимали, да. Но изначально отношение к мысли сменить пол отрицательное всегда.
— Что бы ты назвал самым главным изменением в своей жизни после перехода?
— А тебе пришлось менять что-то в самой жизни: знакомых, работу, сферу деятельности?
— Не думал менять. Я на той работе, на которой когда-то начал переход, потом еще полгода где-то работал. Потом уволился, нашел место лучше. Круг общения сам себя «вычистил». Случайные люди исчезли. Друзья остались. Сферы деятельности я менял неоднократно, но с переходом это никак не связано.
— Родители принимают тебя?
— Мама с большим трудом, но приняла. Сложно, тяжело принимала. Не знаю, приняла ли до конца. Ее уже нет в живых. Вообще, из родни сейчас у меня только дедушка, ему 98 лет. Вот этот человек почти сразу принял и стал относиться как к мужчине.
— Ты сейчас женат уже во второй раз. Получается, трансгендер вполне может найти себе пару?
— Конечно, может. Трансгендер — такой же человек, как и остальные. Он может быть умным или глупым, добрым или злым, порядочным или сволочью. Всех трансгендеров объединяет только нарушение самоидентификации, в остальном все разные. Кому-то сложно найти пару, кому-то легко. Как и не трансгендерам.
В юности я думал, что люди, меняющие пол, — фрики. Поэтому сам и не искал информации о смене пола. В голове были какие-то страшные картинки: бородатые женщины, накрашенные мужики. В общем, отталкивающее зрелище. Потом я узнал, что это трансвеститы.
И сам увидел трансгендеров. Я не берусь судить, как я выгляжу. Но другие трансгендеры, которых я видел, выглядят, как самые обычные люди. Мужчины или женщины. Ничего необычного, ничего, выдающего прежний пол.
— Ты скрываешь свое прошлое от незнакомых людей?
— Не афиширую. Узнают — значит, узнают. Тем более что это свойство информации — быстро разлетаться. Скрываю только на работе и в официальных структурах. То есть там, где лучше, чтобы не знали из соображений, чтобы не навредить себе. Панического страха, что кто-то узнает, нет.
— Приходится сталкиваться с открытым неприятием или дискриминацией?
Везде есть глупые и злые люди, но их меньшинство. Умных и добрых гораздо больше. С дискриминацией вообще не сталкивался. С неприятием — было дело.
Меня всегда это веселило. Те, кто рассуждает: «Это неестественно, настоящего мужика все равно не получится из тебя», — как правило, люди с большими проблемами с собственной мужественностью. Один из таких знакомых — диванный воин, не способный и нескольких метров пробежать без одышки. Обижаться на таких? Да это смешно просто.
— У тебя сейчас есть другие знакомые трансгендеры?
— Есть, и немало. Совершенно разные люди, непохожие друг на друга. Разные сферы интересов, разные увлечения. Многие женаты или замужем. У многих дети. Живут самой обычной жизнью.
— У вас с женой тоже есть дети?
— Да, девочка под опекой.
— Ты участвуешь в ЛГБТ-движении? Насколько тебе интересна эта тема?
— Не участвую, неинтересно. Я вообще плохо понимаю, чем занимаются эти люди. По мне, так это просто политическая структура, шумиха и пиар.
— Мы с тобой увиделись спустя много лет на встрече выпускников. Как мне показалось, ребята тебя воспринимали без какого-либо ажиотажа. Ну, была Оля, теперь Олег, ничего особенного. Какие у тебя впечатления от встречи?
— Впечатления от встречи прекрасные. Наши сокурсники — как раз успешные, состоявшиеся в жизни люди. Никаких косых взглядов и злобного шепота. Наоборот, искренняя радость и поддержка. Люди, у которых все хорошо, не будут обсуждать и осуждать жизнь другого человека.
— Последнее. Твои шикарные татуировки. Когда они появились — до или после?
— Уже после перехода. Но в связи с ним. Дело в том, что операции оставляют очень характерные шрамы. Конечно, шрамы украшают мужчину, но не операционные и не в таком количестве. Изначально просто зататуировал шрамы. А потом — захотелось сделать еще татуировки. Ну вот и сделал.
30. Трансгендеры. Как справится с гендерной дисфорией?
Полная смена пола включает гормональную терапию и хирургические операции, в числе которых и корректирующие наружные гениталии. Трансгендерам MtF формируют влагалище, а FtM создают аналог пениса. И тем и другим удаляют гонады (яички или яичники), чтобы не продуцировались «неправильные» половые гормоны, а всю оставшуюся жизнь им нужно будет принимать гормональные препараты, соответствующие новому полу. У MtF под действием эстрогенов (женские половые гормоны) увеличиваются молочные железы, но обычно не более чем до размера А. Многих это не удовлетворяет и они прибегают к маммопластике – операции, при которой с помощью силиконового импланта достигается желаемый размер и форма груди. А вот FtM наоборот идут на операцию по удалению молочных желёз, которую предпочтительно сделать до начала гормональной терапии тестостероном (мужской половой гормон). Этот гормон помимо всего прочего усиливает у них рост волос на лице. Обратная проблема стоит перед MtF – им требуется эпиляция (удаление) волос на лице и теле, а этого можно достичь только при многократном повторении этой процедуры. Весь процесс изменения пола стоит дорого, некоторым трансгендерам это не по карману, что вносит дополнительный вклад в гендерную дисфорию. Однако есть и трансгендеры, которые сами не хотят столь драматического воздействия на своё тело и ограничиваются только гормональной терапией. Но для них также важно, чтобы окружающие воспринимали их как представителей того пола, к которому они стремятся.
Когда трансгендер решается жить в соответсвии со своим гендером, это называется переход или транзишен (от английского transition), часто с добавлением слова трансгендерный. В таком же значении применяют и термин смена пола, хотя это не совсем корректно в отношении трансгендеров, чей переход не включает операцию по изменению пола.
Медицинская сторона трансгендерного перехода начинается с обращения к врачу, как правило, психиатру. Врач, с одной стороны, должен помочь справится с депрессией и другими негативными проявления гендерной дисфории. С другой стороны, врач устанавливает соответствующий диагноз, причём делается это не на основании одноразового контакта, а лишь после определённого периода наблюдения. Только после того как диагноз установлен, обсуждается возможность изменения пола.
Всегда ли операции по смене пола приносят долгожданное «избавление»? Многие его действительно обрели, но кто-то оказался и сильно разочарованным.
«Теперь у меня есть авторитет»: транс-мужчины — о том, как изменилась их жизнь после гендерного перехода
Люди, которые совершают трансгендерный переход, делают для себя удивительные открытия. Например, если ты мужчина-афроамериканец, то тебе опасно вызывать полицию и ходить по улице в мешковатой одежде. Если до перехода ты была в самом низу семейной и рабочей иерархии — то теперь тебя слушают, как мужчину. Washington Post опубликовал четыре истории трансгендерных мужчин.
В 1990-х годах покойный нейробиолог из Стэнфорда Бен Баррес совершил переход из женщины в мужчину. Ему тогда было около сорока лет и он находился в середине своего карьерного пути. Впоследствии Баррес отмечал резкие перемены, произошедшие в его профессиональной жизни: после того, как он стал мужчиной, его идеи начали воспринимать серьезнее, он мог закончить предложение без того, чтобы его прерывал другой мужчина. А один коллега, который не был в курсе его перехода, даже заявил, что исследования Барреса «намного более качественные, чем у его сестры».
В последние годы многие клиники отмечают рост числа людей, желающих совершить гендерный переход. Исследования показывают, что количество людей, называющих себя трансгендерами, за последние десять лет возросло. Такие знаковые события, как переход Кейтлин Дженнер, спор о публичных туалетах и вышедший на Amazon сериал «Очевидное» также обеспечили данной теме большее внимание в политическом и культурном дискурсах.
Но, глядя на человека, не всегда можно понять, что он совершил переход — особенно если речь идет о переходе из женщины в мужчину.
«В случае с трансгендерными мужчинами все довольно просто: они начинают принимать тестостерон и их тело меняется, — говорит Джошуа Сейфер, исполнительный директор Центра трансгендерной медицины и хирургии при медицинском центре Маунт-Синай. — В течение полугода или года у них появляются волосы на теле, кожа приобретает красноватый оттенок, меняется запах тела, а голос становится ниже. Трансгендерные мужчины приходят на новую работу, а их начальник даже не догадывается, что они трансгендеры».
Для трансгендерных женщин переход не так легок. Они крупнее, чем женщины в среднем, и зачастую кажутся мужеподобными. По словам Сейфера, подобные вещи трудно изменить гормональной терапией.
Мы поговорили с четырьмя мужчинами, которые совершили переход в зрелом возрасте, чтобы жить в теле, в котором им комфортнее. Их опыт показывает, что пропасть между отношением к мужчинам и женщинам в обществе по-прежнему огромна. Благодаря тому, что каждый из них имеет разную расовую и этническую принадлежность, их истории раскрывают неожиданные подробности восприятия полов в нашем обществе.
Тристан Коттен,
50 лет, Беркли, штат Калифорния
Профессор гендерных исследований в Университете штата Калифорния в округе Станисло и редактор издательства Transgress Press, печатающего книги о жизни трансгендеров. Совершил переход в 2008 году.
Жизнь афроамериканского мужчины — не сахар. Из-за расизма вообще и со стороны полицейских в частности, я не чувствую себя в безопасности и не могу свободно ходить всюду, где хочу. Другие афроамериканцы и латиноамериканцы привыкли к этому с детства. Мне же пришлось самому учиться выживать в своем новом теле и сохранять достоинство, несмотря на унижения со стороны полицейских.
Я ложусь на землю, он обыскивает меня. Когда все закончилось, я спросил его: «В чем было дело?», а он ответил: «Ты двигался как-то странно». Позже мне говорили: «Да ты с ума сошел. Никогда не звони в полицию».
Кроме того, у мужчин есть методы борьбы с сексизмом и гендерным неравенством, о которых я не знал, будучи женщиной. Через пару лет после перехода у меня была студентка, которая преследовала меня, засыпая письмами и сообщениями. Мой научный руководитель и декан — обе женщины — лишь посмеялись надо мной. Это продолжалось более полугода.
Я прежде уже имел дело с домогательствами в другом университете. Но тогда я еще был женщиной, и реакция была незамедлительной: полицейские сопровождали меня на работу и с работы. Мне казалось, что если бы я все еще был в моем прежнем теле, то получил бы больше поддержки.
С тех пор, как я стал чернокожим мужчиной, я также начал по-другому передвигаться. Раньше я бежал, чтобы успеть на автобус. Теперь я хожу медленно. Даже если я опаздываю, то не спешу. Я вообще стараюсь не делать резких движений, особенно в аэропортах, на вокзалах и в других общественных местах.
Я избегаю контактов с незнакомыми белыми людьми, особенно женщинами. Заприметив меня, белые женщины, как правило, крепче сжимают свои сумочки и переходят на другую сторону улицы.
Хоть мне и нравится городской стиль, я перестал носить мешковатые толстовки и джинсы. Теперь я ношу узкие штаны и свитера, чтобы никто не подумал, будто я краду кошельки и перепрыгиваю через турникеты. Чем я незаметнее, тем больше у меня шансов выжить.
Но это помогает не всегда. На работе я целыми днями сижу за столом, поэтому стараюсь использовать любую возможность, чтобы потренироваться.
Однажды я пошел на почту, чтобы отправить книги, и надел 18-килограммовый жилет-утяжелитель. Возле меня остановилась полицейская машина. Я был в наушниках и не знал, что они обращаются ко мне. Затем я вдруг увидел над собой вертолет.
Теперь я понимаю, почему люди убегают от полиции. Если убежать, то, по крайней мере, больше шансов выжить. И неважно, что ты ничего не сделал. Дело было в Эмеривилле, одном из самых обеспеченных городов северной Калифорнии, где охрана повсюду. Кто-то увидел, как я иду на почту, и сообщил в полицию, что по улице идет мусульманин с поясом смертника. Вызов принял белый полицейский, который рассмеялся и сказал: «Кажется, я знаю, что это такое. Это жилет-утяжелитель».
Это не только унизительно, но и порождает постоянное чувство тревоги. Прежде, если я не мог найти дорогу, то справлялся у полицейского. Теперь я так больше не делаю. Я много хожу пешком. И если я когда-нибудь увижу труп, то просто пройду мимо. Я больше никогда не позвоню в полицию.
Читайте также
Зандер Киг,
52 года, Сан-Диего
Бывший сотрудник береговой охраны. Работает в Военно-морском медицинском центре Сан-Диего. Редактирует антологии, посвященные мужчинам-трансгендерам. Начал переход в 2005 году.
До перехода я был радикальной феминисткой. Я заявлял о своих взглядах часто, громко и уверенно. Более того, мои высказывания поощрялись. Теперь же, когда я говорю, мне нередко прямо или косвенно дают понять, что я занимаюсь «менсплейнингом», «тяну одеяло на себя» или «использую свое привилегированное положение как белый мужчина-гетеросексуал». На самом же деле я мексикано-американец в первом поколении, мужчина-трансгендер и по-прежнему состою в браке с женщиной, с которой я был до перехода.
Я считаю оскорбительными попытки помешать мне высказываться на темы, которые я считаю важными. Моя способность к эмпатии многократно возросла, так как теперь я больше принимаю в расчет мужчин. До перехода я редко задумывался о том, как мужчины смотрят на жизнь и чего они хотят.
Я много узнал о мужчинах благодаря дружбе с ними, чтению написанных ими книг и статей и общению с коллегами мужского пола.
Социальная работа считается женским делом, ведь в США женщины составляют 80% всех представителей этой профессии. Сейчас я работаю исключительно с женщинами, но на моей предыдущей должности, где я помогал бездомным ветеранам, страдающим от алко- или наркозависимости и психических расстройств, я был одним из нескольких мужчин среди десятков женщин.
Многочисленные исследования показывают, что жизненные события, заболевания и семейные обстоятельства влияют на мужчин и женщин по-разному.
Тем не менее, когда я высказывал предположение, что проблемное поведение пациента, например злость или агрессия, может быть следствием пережитой травмы или депрессии, никто не хотел меня слушать. Господствовало убеждение, что «мужчины склонны к насилию» и их поведению «нет оправдания».
Я заметил, что мужчины стали относиться ко мне более по-товарищески, встречая меня на улице. В то же время женщины ожидают, что я буду им уступать — например позволять им говорить или садиться первыми. Как лесбиянку и феминистку в прошлом, меня возмущает желание некоторых женщин, чтобы я, будучи мужчиной, обращался с ними каким-то особенным образом. Это идет вразрез с моим убеждением о том, что женщины — полноценные существа, которые не нуждаются в уступках от мужчин.
При этом меня шокировало то, насколько меньше доброты и сочувствия я стал получать. Мне кажется, что теперь я сам по себе. Помимо моей семьи и близких друзей, никто не интересуется моим благополучием.
Я отчетливо помню момент, когда вдруг осознал эту разницу. Однажды утром на выходных, через пару лет после начала моего перехода, я ехал в автобусе. В нем было шесть человек, включая меня, в том числе одна женщина. Она очень громко разговаривала по телефону и в какой-то момент заявила, что «мужчины — козлы». Я сразу же бросил взгляд на нее, а затем на остальных мужчин. Ни один из них даже не поднял голову. Женщина заметила, что я смотрю на нее, и сообщила своей собеседнице о том, что прямо сейчас на нее смотрит «какой-то козел».
Я помню, как оказывался в аналогичных ситуациях до перехода. Когда мужчина говорил или делал что-то оскорбительное, я всегда мог рассчитывать на солидарность со стороны других женщин. Мы обменивались взглядами, закатывали глаза или возмущались вслух. Не знаю, почему никто из мужчин не отреагировал на ситуацию, но на меня это произвело огромное впечатление.
Крис Эдвардс,
49 лет, Бостон
Креативный директор в рекламном агентстве, оратор и автор автобиографической книги «Яйца: Ничто не достается даром». Совершил переход в возрасте 26 лет.
Когда я начал переход в 26 лет, мне очень помогли парни с работы. До этого, если я сталкивался в коридоре с коллегой-женщиной, она спрашивала: «Ну, как дела?», а я отвечал: «Я только что с совещания с клиентом. Он забраковал все мои идеи, так что теперь мне нужно делать все заново. А у тебя что?» И она рассказывала мне свою историю.
Теперь, будучи мужчиной, я сталкиваюсь с коллегой-мужчиной, он спрашивает: «Как дела?», я начинаю рассказывать о том, как складывается мой день, а он уже на другом конце коридора. Сначала я подумал, что это очень невежливо. На второй раз я решил быть кратким. А на третий осознал, что нужно просто кивнуть головой и идти дальше.
Креативный отдел состоит преимущественно из мужчин. Меня сразу приняли за своего. Я учился, наблюдая за окружающими и корректируя свое поведение. Я сразу заметил, что если мужчины хотят заказ, повышение или надбавку, то прямо просят об этом. Это стало для меня неожиданностью. Когда я был женщиной, мне казалось, что это невежливо и даже неприемлемо.
Но, увидев, как это делают другие, я решил, что если буду чего-то заслуживать, то тоже об этом попрошу. Благодаря этому я приобрел уверенность в себе и взял карьеру в свои руки.
В то же время оказалось, что другие придерживали для меня дверь только из-за того, что я был женщиной, а не из вежливости, как мне казалось раньше. И не только мужчины, но и женщины тоже. Я понял это, когда, став мужчиной, впервые вышел из дому, и женщина, вошедшая в универмаг передо мной, отпустила дверь, и та захлопнулась у меня перед носом. Я не ожидал такого и с ходу врезался в дверь лицом.
В процессе социального перехода стараешься стать своим, поэтому расстраиваешься, когда тебе напоминают о том, что ты не такой, как остальные. Скажем, ожидается, что я буду знать все о спорте. Мне нравится спорт, но я не увлекаюсь им, как большинство парней. Например, я люблю смотреть футбол, но я никогда им не занимался, поэтому многого не знаю.
Помню, как через три года после перехода меня впервые попросили быть шафером на свадьбе. Когда я фотографировался с остальными парнями, один из них вдруг скомандовал: «Занять позицию, как в футболе!» Все мгновенно присели, как игроки нападения, а я не понимал, что происходит, так как никогда не играл. Я попытался скопировать их позу, но на фото я выгляжу нелепо.
Из-за гормонов я стал более нетерпеливым. Раньше всем моим подругам нравилось, что я умею слушать. После гормональной терапии они сразу же сообщили мне, что я перестал быть внимательным.
Вот пример: я еду вместе с одной из моих лучших подруг, Бет, и спрашиваю ее: «Твоя сестра будет обедать вместе с нами?» Спустя десять минут она все еще говорит, а я по-прежнему не знаю, присоединится к нам ее сестра или нет. В итоге я не выдержал: «ПРИДЕТ ОНА ИЛИ НЕТ?» А Бет в ответ: «Знаешь, раньше тебе нравилось слушать предысторию. Многие из нас заметили, что ты последнее время стал очень нетерпеливым, и мы считаем, что во всем виноват чертов тестостерон!»
Отчасти поведение мужчин действительно продиктовано гормонами. Вместо того, чтобы выслушивать женщину, рассказывающую о своей проблеме, и сочувственно кивать головой, я бы сейчас сделал то же, что и любой парень — перебил и предложил решение, чтобы закрыть тему. Но я работаю над собой.
Меня часто спрашивают, помог ли мне переход стать более успешным в профессиональном плане. Да, помог — но не так, как можно было бы подумать. Став мужчиной, я наконец почувствовал себя комфортно в своем теле и поэтому стал увереннее в себе. Я стал более прямолинейным: теперь я сразу перехожу к делу, не извиняюсь перед тем как что-то сказать, не хожу вокруг да около и не любезничаю как прежде. Я начал открыто высказывать свое мнение на совещаниях и перестал выражать свои мысли в вопросительной форме. Я начал прямо заявлять о том, чего хочу, вместо того, чтобы делать намеки и надеяться, что другие прочтут между строк. Я перестал быть застенчивым. Проводя презентации, я стал более интересным и забавным. Но не потому что я теперь мужчина, а потому что я наконец-то счастлив.
Алекс Пун,
26 лет, Бостон
Менеджер проектов в онлайн-магазине товаров для дома Wayfair. Алекс сейчас в процессе перехода. После окончания колледжа он перенес операцию на груди, а весной начал принимать тестостерон.
В китайской культуре принято выполнять волю своих родителей и оставаться в пределах традиционных гендерных ролей. Но я вырос в США, поэтому имел возможность исследовать свою индивидуальность и гендерную идентичность. В пятнадцать лет я посещал школу для девочек, в которой все обязаны были носить юбки. Но я чувствовал, что отличаюсь от своих сверстниц. Примерно в то же время с нами стал жить дедушка, в то время уже очень старый. Он придерживался традиционных взглядов и был очень консервативным. Я не мог коротко стричься и одеваться так, как хотел, потому что боялся расстроить его или испортить его последние впечатления обо мне.
Гены не позволяют мне отрастить пышную бороду. Лица китайцев выглядят женственно из-за отсутствия четко очерченных скул и волос на лице. Я беспокоюсь, что из-за этого мне будет труднее выглядеть мужчиной. Когда люди впервые встречают меня, то часто считают женоподобным.
Мой голос становится ниже. Последнее время я начал замечать разницу в том, как меня воспринимают окружающие. Я пытаюсь уравновесить воспоминания о том, как мужчины подавляли меня, с преимуществами, которые приобретаешь, будучи мужчиной. Проводя совещания, я специально беру паузы, чтобы дать возможность другим высказаться или задать вопрос.
Теперь у меня есть авторитет. Люди смотрят на меня и ожидают, что у меня есть ответы на все вопросы, хотя это не так. Однажды я был на совещании, в котором участвовало сорок человек, в том числе женщина, занимающая более высокую должность. И все равно меня спрашивали: «Алекс, а что ты думаешь? У тебя наверняка есть идеи». После совещания я подошел к ней и сказал: «Это было несправедливо. Твоя команда сделала больше, чем моя».
Из-за этой ситуации я почувствовал себя неловко и вспомнил, как сам оказывался в таком же положении и не получал признания за свою работу.
Когда люди воспринимали меня как женщину, то часто отвечали мне в расплывчатой или уклончивой манере. Однажды мне даже сказали: «Попробуй загуглить, и узнаешь». Но теперь люди дают мне прямые и точные ответы, даже если для этого им приходится навести справки.
Иногда я сожалею о том, что не рассказал дедушке перед его смертью о том, кто я на самом деле. Интересно, как изменились бы наши отношения тогда и продолжил бы он и дальше считать меня своим внуком.
В китайской культуре мужчины считаются более важными, чем женщины. Прежде я был младшей внучкой, то есть наименее важным членом семьи. Теперь я старший внук.
Возможно, ожидания деда изменились бы, и он попытался бы привить мне традиционные ценности, вроде трудолюбия и заботы о старших. Но, хоть он никогда и не увидел во мне мужчину, я все равно их выработал.