что делать если подросток употребляет снюс
Что делать, если ребенок употребляет снюс
Мы решили рассказать о том, что делать родителям, если их ребенок употребляет снюс, и чем это чревато.
Для этого мы опросили экспертов — представителя Роспотребнадзора, психолога и терапевта.
Крепче, чем сигарета
Снюс — это измельченный увлажненный табак. Его жуют или помещают между губой и десной на длительное время. Продукт обычно продают в саше — пакетиках наподобие чайных, которые упаковывают в небольшие круглые банки.
[box type=»success» align=»» width=»»]В России запрет на оптовую и розничную торговлю сосательным табаком (снюсом) действует с 10 января 2016 года. [/box]
Как правило, в снюсе содержатся целлюлоза, пропиленгликоль, ароматизатор, соль, сода и никотин. При этом никотина зачастую бывает очень много. Для сравнения: в одной сигарете содержится 10-15 миллиграммов никотина, в то время как в дозе крепкого снюса — около 70.
С реди курильщиков широко распространен миф о том, что если заменить сигареты на снюс, то это поможет справиться с никотиновой зависимостью. Большая ошибка. Зависимость лишь усилится.
— В первую очередь нужно понимать, что тот продукт, о котором сейчас активно говорят, — это не снюс в привычном его представлении. Под названием «снюс» в России продается растительное сырье — сушеная трава, ветки, стружка дерева, пропитанные никотином. В жевательных смесях, которые тоже активно употребляют школьники, никотином пропитывают мармелад и цукаты, — уточнила она.
Зависимость и передозировка
Привыкание развивается по тому же принципу, что и от сигарет. Через слизистые в кровь поступает никотин, он провоцирует выработку биологически активных веществ — нейромедиаторов. Человек испытывает удовольствие. При постоянном употреблении никотиновые рецепторы в головном мозге утрачивают чувствительность, и для их стимуляции требуется постоянная подпитка извне, так формируется привычка.
[box type=»warning» align=»» width=»»]На что стоит обратить внимание в поведении ребенка:
— много спит, неподвижно лежит, не может выполнять физическую работу;
— неконтролируемая веселость, возбуждение;
— частая рвота и диарея;
— резко ухудшается состояние десен и зубов;
— волосы и одежда пахнут непривычными ароматами;
— прячет личные вещи;
— ворует деньги или стал больше просить на карманные расходы;
— новый круг общения.[/box]
— Никотиновая зависимость возникает так же быстро, как опиумная. Она осложняется тем, что если долгий период в организм не поступает никотин, то начинается синдром отмены. Он проявляется в виде одышки, кашля, чувства тревоги, тремора рук, угнетенного эмоционального фона. Состояние моментально улучшается при употреблении никотина, — пояснила психолог.
По ее словам, это только физиологическая сторона процесса. Зависимость начинается с поведения. Предвкушение и желание употребить что-то запретное уже вызывает прилив адреналина и дофамина у подростков. Они чувствуют причастность к определенной, «крутой» группе людей, потому что вокруг снюса образуется целая субкультура. Производители способствуют этому: делают «модные» упаковки, пропагандируют определенные слоганы.
По моему опыту, дети начинают пробовать смеси с четвертого класса. Часто старшеклассники покупают банку снюса и поштучно продают младшим с накруткой. В шестом и седьмом классах употребляют уже 15-20 процентов детей. Примерно 70-80 процентов школьников пробовали смеси хотя бы единожды. Бросить жевать снюс труднее, чем курить. Приходится обращаться к наркологу. Чтобы наверняка понять, употребляет ли ребенок снюс, надо, чтобы он прошел никотиновый тест. Андрей Болгов, заместитель руководителя фонда “Город без наркотиков»
За счет высокой концентрации никотина снюс может нанести вред организму: вызвать ожоги слизистых, расстройство желудочно-кишечного тракта и нервной системы. Передозировка чревата резким повышением артериального давления и параличом дыхательных центров. Возможен даже летальный исход. Также снюс провоцирует аллергические реакции на ароматические и вкусовые добавки, которыми сдабривают смеси.
— Официально подтвержденных случаев гибели на данный момент нет, — говорит Мацапура. — Но это не отменяет того, что никотин наносит вред психическому и физическому здоровью. Кроме того, возникает опасность перехода на другие сильнодействующие вещества, на наркотики.
О ситуации в регионе
По информации министерства здравоохранения Самарской области, за 2019 год не зарегистрировано ни одного случая острого отравления курительными смесями.
В полицию периодически поступают сообщения о торговле снюсом. Однако привлечь продавцов к административной ответственности именно за распространение «запрещенки» невозможно. Как пояснили в региональном управлении Роспотребнадзора, продают не классический снюс, а жевательные никотиносодержащие смеси, в которых не используется табак.
Только спокойствие
Подростки уверены, что употребление снюса способствует решению их проблем: легче общаться со сверстниками, меньше тревоги относительно внешности, возможностей или статуса. А эти страхи едва ли не доминирующие в период взросления. Специалисты рекомендуют родителям, подозревающим или точно знающим, что чадо пристрастно к снюсу, подходить к диалогу очень спокойно.
— Надо слушать, искать компромисс. В первую очередь постарайтесь выяснить реальное отношение ребенка к снюсу. Какие ощущения он ему дает? Как изменилась его жизнь после того, как он начал употреблять? Предложите ребенку альтернативу, возможно, ему не хватает уверенности в себе. Объясните, как можно получить желаемое, не прибегая к стимулирующим веществам, — советует Мацапура. Также она настаивает на том, что необходимо обратиться к психологу или наркологу.
[box type=»info» align=»» width=»»]В России медики все чаще регистрируют отравления детей и подростков никотиновыми смесями и снюсом. Как сообщают СМИ, в Алтайском крае школьника госпитализировали прямо во время урока — мальчик начал задыхаться. Подобные происшествия зафиксировали в Екатеринбурге, Волгограде и других городах.[/box]
«Я никому ничего не должен!» Почему дети подсели на снюс
— Почему вы считаете, что разговор о наркотиках в СМИ — это пропаганда? Разве родители не должны знать, какие новые вещества появляются или как понять, что ребенок начал употреблять?
— Почему? Я считаю, что надо предупреждать родителей. Но отдельно. А профилактику чаще всего проводят именно на подростках, а она не эффективная. Если подросток употребляет, он и сам об этом знает лучше, чем любой доктор. А если не знает, то и не надо возбуждать интерес. Вот вы рассказали: «Это наркотики». И что дальше? Человек раньше даже не задумывался об этом, а теперь начнет: «Да, наркотики, действительно». Как ни пугай подростка, у него все равно возникнет желание попробовать и проверить.
Мы заигрываем с этой темой и вызываем к ней интерес. Все эти рассказы звезд: «Я употреблял, но завязал», — вообще реклама наркотиков. «Вот он употреблял, а теперь такой красивый, успешный. Наркотики, может, помогли ему стать звездой? Вот и я, если что, могу поупотреблять, а потом брошу, как он».
— Ну, а если ты предупреждаешь своего второклассника: «Если тебе кто-то даст таблеточку — не надо ее есть». Это тоже спровоцирует его попробовать?
— Это разговор не о наркотиках, а о безопасности — и не только таблеточку, а и шоколадку не надо брать, и вообще ничего не надо брать из рук других людей.
— Должны ли знать родители, что существует снюс, насвай, азот и так далее?
— Откуда тогда, если не из СМИ?
— Родителей надо собирать на родительские собрания. Нас приглашают — мы выступаем, рассказываем. Когда вы снимете об этом телепередачу и пустите по центральным каналам, как убедиться, что это родители смотрят, а не дети?
— Я знаю истории, когда девочка после закладывания снюса за губу падает в обморок в туалете. А родители забирают ее из школы и думают — ну, переутомилась. Поэтому они должны знать, причем из СМИ, далеко не в каждой школе такие собрания бывают.
— Здесь врачей надо спрашивать: «Что делать, если моя дочь упала в обморок?» А у нас образование и СМИ идут самым легким путем.
Давайте оставим СМИ, вот образование. Дети у нас где? В школах. Вот они дети и вот нам надо для галочки провести мероприятие, что мы поборолись с наркотиками. Давайте проведем классный час о вреде наркотиков, а потом галочкой отчитаемся. Эта галочная наша педагогика и приводит к тому, что мы в детях только интерес к этому разжигаем. Никакого толку от этих бесед нет как такового.
Когда ребенок не знает слова «нет»
— А от чего есть толк?
— Давайте с самого начала. Я считаю, наркомания — это вишенка на торте, это квинтэссенция лозунга «Жить надо в свое удовольствие». Этот лозунг сейчас пронизывает, к сожалению, все слои нашей жизни.
У нас культивируется культура потребления, когда все привыкли к «дай» по принципу «я хочу». И постепенно «я хочу» становится законом. Законом становятся мои желания, мои потребности. А то, что я что-то должен — про это тишина.
— Можете привести пример диалога мамы и ребенка в этом контексте?
— «Мама, я хочу вот эту игру», «мама, купи телефон, у всех в классе есть», «мама, мне хочется туфельки как у Вики».
— Потом — раз, и легкие наркотики сразу?
— Да. Раз, и легкие наркотики. Когда ребенок не знает слова «нет». Когда ребенок привык к тому, что его желания главные.
Еще наркотики часто начинаются с публичного проявления неуважения к родителям. Вот у меня пятеро детей, и недавно мы сидим за столом, а средний сын на просьбу мамы передать хлеб такое лицо сделал… Я увидел, говорю: «Это что такое? Кому мы морду корчим?» Мы доели, потом пошли и разговаривали целый час, что можно и чего нельзя в отношении мамы.
Раньше нас растили по каким идеалам? Мне говорили: «Дима, смотри, какой мальчик хороший». Хороший мальчик — это какой?
— Хорошо учится, помогает старшим.
— Еще какой? Посмотри, какой он послушный.
— Во времена и царской России, и СССР правильно было растить послушных детей. Почему? Потому что семья должна подготовить к жизни в обществе, а главный тезис был — это послушание. Если ты воспитал послушного ребенка, то с ним будет все в порядке, потому что он умеет слушаться старших. В принципе, вся система построена на послушании. Человек научился слушать, он выживет.
— Сейчас это немодно, но и мир изменился. Непонятно, кого слушать.
— Сейчас немодно. Сейчас иногда вредно и даже опасно быть послушным, это правда. Кого ты будешь слушать? Раньше ты отводил ребенка в школу, и этого было достаточно — октябрята, пионеры, комсомол, все заняты. Если убрать коммунистическую идеологию, хорошая система. А сейчас? Где гарантия, что ребенок послушно не пойдет за барыгой, который наговорит что угодно, лишь бы получить нового клиента?
Я помню, все мои одноклассники и я хотели на БАМ поехать, мы хотели что-то сделать для страны, думали о том, кем мы будем. У всех мечты были о каком-то общественном благе. Сейчас все сведено к «хочу новый айфон», если совсем упростить.
— Так где все-таки граница между айфоном и наркотиками?
Когда мама посылает на три буквы
— Когда я начинал заниматься наркоманией в 1994–1995 году, были другие наркотики. Только-только железный занавес открыли, у нас в школах потребляли, шприцы валялись. Был тренд наркобизнеса быстрее всех посадить на иглу и заполучить тем самым вечных клиентов.
— Да. Началась профилактическая работа, и никто не хочет быть конченым торчком. Наркобизнес это понимает, и есть его новый ответ — так называемые «легкие наркотики», где снижен порог первой пробы. Когда попробовать первый раз легко, и, кажется, никаких последствий у тебя, никаких ломок, никакой зависимости физической вообще нет. Ты через три часа трезвый, красивый, зрачок нормальный.
— Это какие вы имеете в виду вещества?
— Задача наркобизнеса — подсадить на легкие наркотики?
— Да, чтобы у детей исчез психологический барьер.
Некоторые родители смотрят на это как на баловство. У нас, знаете, сколько этих случаев? Приходит мальчик, он говорит: «Вот я сижу на таких-то наркотиках». Через некоторое время выясняется, что его друг тоже употребляет. Мы говорим: «Вот телефон, звони маме своего друга». Он звонит: «Так и так, тетя Тамара, мы вместе с вашим Вовкой употребляли. Мне сейчас помогают, давайте ему тоже помогут». Мама нас посылает на три буквы, говорит: «Вы клевещете на мою семью. Мой сын хороший, я ему верю, это его друг торчок». Проходит месяцев шесть-семь, она находит сына с передозом на лестничной клетке, бежит к нам: «Спасите!»
На что обращать внимание? На то, что ребенок становится чужим, начинает грубить: «Не лезь в мои дела». Ведет себя вызывающе. Все начинается с этого.
— Многие это на подростковый возраст списывают.
— Нет. Что за подростковый возраст, когда можно хамить и грубить? Как? Это ни в каком возрасте нельзя делать. Потом родители чувствуют, что рядом с ними чужой человек. У него нарушается режим сна. Зрачок раньше можно было смотреть. Но это уже все прошло.
— А сейчас я вижу одноклассника своего сына, про которого я точно знаю, что он каждый день употребляет снюс, но по нему не поймешь. Сложно родителям.
— Сложно родителям. Поэтому тут трудно дать универсальную формулу. Если у вас любые сомнения, сделайте анализ крови на токсикологию, который точно все покажет. Сделайте анализ крови и выясните, что там есть и чего там нет.
« Мы не можем выносить сор из избы»
— Поскольку изменился характер первой пробы, то значит ли это, что больше детей вовлекается?
— Конечно. Я считаю, что больше половины к девятому классу попробовали так называемые легкие наркотики. Благодаря легкому доступу и благодаря этому желанию все попробовать.
Понимаете, стопоров нет. «Я хочу быть в центре мира», и все. Скажи сейчас современному подростку: «Делай то, что должен». — «Я никому ничего не должен! Я че хочу, то и буду делать». Это и есть формула наркомана. Наркоман так живет.
— Как вы оцениваете реакцию школ на то, что дети употребляют тот же снюс?
— Во-первых, школ нет, их давно извели. Есть центры образования. Раньше типовой устав школы подразумевал воспитательное воздействие. А центр в приоритете оказывает образовательные услуги. Воспитание, говорят, это не наша функция, пусть семья воспитывает.
— Образовательное учреждение вообще-то отвечает за психологическое и физическое здоровье ребенка. Значит, что-то должно делать, когда появляются наркотики.
— Для этого надо признать проблему. Но никто не хочет. Школа говорит: «Все в порядке». Пока у них кто-нибудь не передознется на пороге, все будут говорить: «Мы к этому отношения не имеем, у нас все хорошо».
— Подобное было в вашей практике?
— Я вам только что приводил пример, когда мы говорили маме, что ее сын употребляет. Со школами то же самое. Они неофициально говорят: «Ну, мы знаем. Да, у нас такое есть». Мы отвечаем: «Давайте соберем родителей, что-то сделаем с этим». Они говорят: «Мы не можем выносить сор из избы».
— Прямо так учителя вам и говорят?
— Да, но не учителя в основном, а администрация. Как раз учителя идут наперекор, они звонят: «У нас мальчик, давайте ему поможем». Но если директор признает, что у него в школе есть наркотики, проблемы начнутся уже у него. А еще важно, что он и ничего с этим поделать особенно не может, у него механизмов никаких нет.
— У школы рычагов совсем никаких нет?
— Конечно. А какие? Что она может сделать? Только отчислить. Вызвать родителей и сказать: «Ваш сын — наркоман, поэтому забирайте его документы, или хуже будет». Родители, поникнув головой, забирают документы и уходят.
— В соседнюю школу, да. Такое бывало много раз. Хотя если родители грамотные, то и отчислить очень трудно.
Какие еще механизмы? УВД задерживает подростка в состоянии употребления. Что оно сделает? По закону они должны составить протокол об административном правонарушении, но тогда к ним придет прокуратура и скажет: «Раз у вас есть протокол о том, что несовершеннолетний употребил психоактивные вещества, вы должны возбудить уголовное дело против неизвестного лица, продавшего наркотики». А это заведомый висяк.
Поэтому протокол часто не составляют. С КДН то же самое. Если заявить, что на участке наркомания, дальше-то что с этим делать? Никакого принуждения государства к реабилитации нет, влияния нет, мы беззубые.
«Почему я должен? Что ты хочешь от меня?»
— По-вашему подросток выходит всесильным, а вокруг него все бессильны — и учителя, и полиция, и родители.
— Да. Именно так и получается, к сожалению. И начинать менять это надо с законодательства. А для этого опять-таки надо признать проблему.
— Но подросток нуждается в помощи. И все взрослые не могут помочь.
— Система не может, государство не может, но люди, которым он не безразличен, могут. А для этого они должны начать что-то делать. Например, перед тем, как ребенок придет к нам на реабилитацию, мы 2–3 месяца готовим родителей. Чтобы они заняли правильную позицию, какие-то взгляды поменяли, чтобы поняли, что есть проблема. А не как посылку сдали сына.
— «Вот вам подросток, сделайте с ним что-нибудь».
— Да, с ним сделайте, а у нас все хорошо. Употребление начинается не когда он снюс за десну пихает. Оно начинается в семье. Если он начал химию употреблять — это уже следствие.
— Ну вообще полно детей из хороших семей с такой проблемой.
— Хорошая семья — это что значит? А с какими ценностями? Какие книги они читали с сыном? Какие фильмы смотрели? О чем говорили? Во что верили? В мире, где правят деньги и все покупается и продается, считается хорошим, когда есть достаток в семье, все одеты, обуты и сыты. Но ведь этого мало! Главное — что с душой происходит.
— Ладно, а доверие к другу? Вот мальчик и правда из хорошей семьи, но ему друг сказал: «Да ладно, пойдем попробуем».
— Так и будет. Но там, где есть контакт и ценности заложены, даже реабилитация идет лучше. Человек может куда-то в сторону отойти, но ему есть куда вернуться. Но сейчас много идет к нам детей пустых, кто про слово «надо» вообще не слыхал.
— Это в чем выражается?
— В том и выражается. «Почему я должен? Что ты хочешь от меня? Мне плевать на твои чувства — главное, чтобы мне было хорошо».
— Подмести не могут или посуду помыть?
— Посуду помыть некоторых приходится учить, и кровать заправлять, стирать. Все это дома делают мамочки. А мы этому учим. Мы с этого и начинаем.
Компромиссы играют на руку наркотикам
— Почему вы вообще этим стали заниматься?
— Когда я работал в школе, это была прямо проблема. Мы теряли ребят. Я начал увлекаться психологией, и нам казалось сначала, что мы можем быстро победить, просто надо больше любви. А подростки умирали от передозов или попадали в криминальные разборки, которые были вокруг наркотиков. Это времена 90-х были, все было ново, еще никто не знал, как на что реагировать. Мы тогда создали программу «Страна Живых», ей недавно 20 лет исполнилось. А 15 лет назад решили адаптировать эту программу для подростков.
— А что вас внутренне побудило? Не каждый учитель будет создавать реабилитационный центр.
— Это и побудило. Ты в чем-то видишь свою миссию. Я всю жизнь занимался детьми. Мне интересна была именно реабилитация как педагогическая задача. По сути, это такое современное терапевтическое общество, что-то типа коммуны Макаренко в наши дни. Это мне и было интересно всегда. Я водил подростков в горы, в походы, во всякие приключения, в большие ролевые игры и так далее. И смысл всегда был в том, чтобы за счет самоорганизации подростков формировать у них правильные качества жизни. Это и есть педагогика, если хотите.
Мы сначала были очень уверенными в себе, считали себя крутыми психологами, думали, что быстро все разрулим с наркотиками. Быстро не получилось.
— Почему, почему… Потому что так не работает, потому что надо не просто внутри какое-то движение поймать, а потом еще жизнь поменять, научиться отдавать. Человек перестает потреблять, когда начинает отдавать, когда начинает служить идее, людям, Богу, это и есть настоящая альтернатива потреблению. Привести к этому — это целая долгая история, и она очень интересная.
— За 20 лет вы на какие грабли основные наступили? Если вспомнить, как начинали и что поняли для себя, какие открытия сделали?
— Самое большое открытие и самое сложное — это как раз то, что с наркотиками и с этим миром должна быть черно-белая граница, ее нельзя размывать. Мне всегда хотелось по характеру и по жизни всех понять, всем объяснить все. А есть такие вещи, которые не надо объяснять, где надо просто занять четкую и жесткую позицию. Это и трудно. Мне труднее всего было это в себе вырастить.
— Как бы звучала эта позиция, эта граница?
— Есть вещи, к которым должна быть нетерпимость. Сейчас я понимаю, что есть вопросы, в которых надо быть очень жестким в решениях. У нас в доме пять основных правил, и если человек их нарушает, то исключается из программы. Всегда очень трудно кого-то исключать, потому что ты понимаешь, что там ничего хорошего не ждет, всем хочется компромисса. Эти компромиссы играют на руку наркотикам.
Вести себя достойно в жизни
— Когда вы про центр реабилитации рассказываете, то о чем в первую очередь? На что он похож?
— Я бы сказал, что это как «Флаги на башнях» Макаренко, просто в современном варианте. Это сообщество, в котором ребята учатся так взаимодействовать друг с другом, что начинают от употребления уходить в отдачу. Все направлено на это — и творческий блок на это направлен, и то, как они учатся: начинают думать сначала о каком-то деле, потом о человеке, потом о людях, потом вообще о целом сообществе. Так шаг за шагом они продвигаются от зацикленности на себе к тому, чтобы служить — людям, идеям. Перестать потреблять и начать тратиться.
— И при этом у вас нет решеток.
— Нет решеток. Здесь нахождение добровольное.
— А сколько человек находится одномоментно? И как долго нужно здесь жить?
— Около 20 человек сейчас. Это достаточно длительная история. Чтобы полностью пройти программу, требуется около двух лет, но у всех по-разному. На разных стадиях люди выходят из программы. «Я готов», — и человек пробует выйти в мир. В целом количество не употребляющих потом где-то около 60%, это очень хороший результат. Мы всех отслеживаем, со всеми поддерживаем контакт, у нас есть информационное сопровождение.
— Через сколько лет считается, что человек вылечился?
— Через год. 15 лет центр существует, мы всех отслеживаем. Но отсутствие употребления — не главный критерий. У нас есть законы чести выпускника. Люди живут по этим законам, а это больше, чем не употреблять — это еще поддерживать теплые отношения с семьей, например.
— Какой самый главный закон чести?
— Вести себя достойно в жизни.
— Не конкретно. Нельзя конкретно все шаги расписать. У каждого есть свой герб — символ программы, гордость, то, на что ты опираешься. И у нас был случай, когда сняли герб, потому что человек поднял руку на свою жену. Он ничего не употреблял, но герб сняли.
Вообще, в России всего три таких центра: в Москве, области и частный в Казани. Это очень дорого для государства. За то, что соцзащита Москвы нас содержит, просто низкий поклон, потому что все услуги здесь бесплатны. Такая возможность есть далеко не у всех регионов, к сожалению, но в Москве она есть.
«Я не согласен жить по вашим правилам»
— Достаточно ли родителям просто привезти сюда ребенка и выдохнуть?
— Понятно, то есть выдохнуть не получится.
— У нас есть целое отделение социальной диагностики, которое занимается именно коммуникацией с родителями. Оно мотивирует родителей и детей, чтобы они что-то начали менять, чтобы папа с мамой по-другому начали разговаривать с ребенком, чтобы он в итоге дал согласие на то, что он все понимает и готов на реабилитационную программу. Это длительный путь, непростой.
— Вы действительно не берете тех, кто не согласен?
— Как мы их можем взять? Они здесь посылка, что ли? Возьмите своего ребенка, привезите куда-то и оставьте. Как это?
— Ту девушку, которая мне дала ваш телефон, насильно сюда привезли в первый раз.
— Привезли, но при этом был первый разговор, а потом второй и третий. Пока она не сказала: «Я согласна», мы ее не брали. Вон у нас мальчик в изоляторе сидит, который говорит: «Я не хочу. Все, я жду родителей, они приедут, и я поеду с ними домой, я не хочу здесь оставаться». Мы же не можем его заставить. У нас же не тюрьма. Вообще, он свободный гражданин, почему мы должны запирать его где-то против его воли?
— Он ведь уже в изоляторе заперт.
— Он не заперт! Просто ему идти некуда. Родители его уехали отдыхать и не хотят его забирать.
— Почему он в изоляторе тогда?
— А где ему быть? Он не хочет быть с ребятами. Он говорит: «Я не хочу, я не согласен жить по вашим правилам». Нам что, на улицу его выставить?
— Вы таких детей изолируете, чтобы они других не смущали?
— Дело не в смущении. Представьте, как он будет жить вместе с другими, если все что-то делают, а он ничего не делает, он в протесте постоянно? Он ждет родителей. Мы даем ему возможность. Его никто не выгоняет, его кормят, поят, гуляют с ним, все у него есть. Ждет, пока приедут родители, будут решать вопрос. Может, родители как-то повлияют на него, может быть, нет. Или он выйдет в дом и скажет: «Ребята, я согласен проходить программу, я остаюсь». Или: «Нет, я не могу. Я не хочу, я ухожу».
Дети просто родителей посылают
— Это ведь самый сложный вопрос, как помочь человеку, который сам этого не хочет? Просто невозможно смотреть, как ребенок падает в яму по собственной воле.
— Это один из самых сложных. Для того, чтобы повлиять, надо сначала понимать, как это делать. Мы учим родителей, но это сложный процесс. И каждая семья индивидуальна. У многих процесс разрушения так далеко зашел, что дети просто родителей посылают: «Идите лесом, а я пойду и буду жить у своих друзей. Мне вообще ничего не надо от вас, я хочу употреблять, хочу жить, как хочу, хочу свободы». Хочу, хочу, хочу…
— У вас были случаи, когда в такой ситуации удалось помочь?
— Бывает. И по-другому бывает. У нас вот Витя, он старший сейчас. Он один из тех, да чуть ли не единственный за все годы, кто сам пришел и сказал: «Помогите мне». У него мама пьет, ей вообще все равно, где он и что он, по большому счету. А он пришел к нам. Мама пришла на следующий день: «Я хочу его забрать». Потому что у нее пенсию сняли. Он сказал: «Нет, я останусь, я хочу, потому что понимаю, что там загнусь». Но таких мало. Он один всего. Он долго переворачивался, очень трудно ему было, потому что всех родители подпихивают, а его никто — это больше исключение, чем правило.
— А вот про методы родителей хочу спросить. Некоторые родители, обнаружив, что ребенок курит или выпивает, принимают решение дать ему этого еще больше. Я не про наркотики. «Ах, ты куришь, на тебе пачку, укурись». Говорят, после этого ребенок не может смотреть на сигареты. Как думаете, это работает?
— Я понимаю. Не надо такие вещи писать. Знаете, это одиозные штуки — клин клином вышибают, это очень по-российски.
— На мне лично сработало. Но время было другое. Я как раз пробовал курить, мне мама говорила: «Если ты захочешь попробовать, ты мне скажи». Я маме сказал: «Мама, хочу курить». Мама меня одна растила, был у нее мужчина на тот момент, он мне: «На тебе две сигареты, выкури их целиком в затяжку».
Я до этого курил как? Не вдыхал, в рот набирал, вся эта гадость во рту, дым во рту, я не вдыхал внутрь. Я в затяжку выкурил две сигареты — пугал унитаз всю ночь. Мне было так плохо, с тех пор никакого другого ощущения, кроме как тошноты, сигареты не вызывают. Даже представить себе не могу, как можно от этого удовольствие получить.
— Значит, рабочий метод.
— Никакой это не рабочий метод. Это у меня так сработало. Метод и рискованный, и провокационный, и у одного так сработает, а у другого ровно наоборот. Хорошо, что я не загнулся от передоза никотина!
— Просто был случай в Бурятии в 2015 году — мама нашла жевательную смесь у мальчика и сказала: «Ах, ты, значит, это! Ну на, жри». Он умер.
— Я и говорю, не надо в это играть! Это все крайности. Это все меры от безысходности. Я не знаю, по мне все эти провокации — это все заигрывания с тем же наркотиком.
Родителям не надо прятать голову в песок
— Что тогда делать родителям, что делать школе?
— Во-первых, правду говорить. В наркотиках всегда вранье, всегда ложь. Подросток вынужден выкручиваться, скрывать, все делается тайком. Первое, что этому противопоставлять — честность. Я бы собирал родительское собрание и сказал бы откровенно: «Никого не хочу обвинять, просто считаю, что все дети наши. Давайте думать».
Можно предложить тест взять у всего класса. И никому, кроме родителей, не показывать. И если выяснится, не надо прятать голову в песок, а работать с этим. Только надо быть честными друг с другом, объединиться.
— Думаете, это может быть эффективным способом?
— Да, думаю, что разговор всегда был эффективным способом, прямой и честный разговор. Что вы будете еще делать? Президенту напишете, как у нас принято?
— Просто ощущение какой-то беспомощности. Учителя разводят руками, родители говорят: «Да, у него вейп, но это не запрещено». Все родители разные. У кого-то дети в кальянную ездят с 8-го класса.
— Соберите собрание и обсудите, что такое вейпы. Родители любят кулуарное общение, потому что не хотят скандалов. На эту тему все боятся правды. Все считают, мол, ладно, рассосется. И за голову хватаются, только когда дети в Склиф с передозом попадают. Говорят: «Ох, какая беда!» Уже поздно тогда про беду говорить. Тогда уже надо о реабилитации задумываться. Надо как-то не доводить до этого.
— Да, я вот знаю одну историю. В районе Сабурово открыли новую школу в 1987 году, а в 90-х пошли наркотики. И тогда начальник полиции, учителя и родители собрались и сказали, что в этом районе наркотиков не будет. И все вместе начали с этим работать. Я не знаю, как сейчас, но тогда они справились.
— Конечно. Вообще, когда люди объединяются, начинают говорить правду, перестают это замалчивать, то начинается процесс какой-то.
— Сейчас есть похожие примеры?
— Нет. Все грустно, нет у нас таких примеров. В большей степени все озабочены показателями, потому что деньги платят сейчас за них, а не за то, кого ты спас от наркотиков. Администрация озабочена, чтобы был хороший рейтинг и не было штрафных баллов.
— Дайте родителям напутствие какое-нибудь. Что же им все-таки делать, кроме того, что пытаться налаживать контакт и быть ближе подростку?
— Все правильно вы говорите: налаживать контакт, быть ближе, выстраивать отношения теплые доверительные — все важно. Но еще важнее — не прячьте, родители, голову в песок, когда проявляется беда, когда вы чувствуете — что-то не так.
В Москве есть телефон нашего отделения социальной диагностики — 656-15-52. Звоните туда и говорите: «Не знаю, что с моим сыном, дочкой, пожалуйста, помогите». Приезжайте на консультацию, поговорите. Это в конкретной ситуации.
К сожалению, универсально так не расскажешь. Наши специалисты встретятся с вами, с вашим ребенком, поговорят, его на учет никто ставить не будет. Это социальная служба, мы — социально-реабилитационный центр. Если у вас есть запрос, есть готовность что-то делать, менять и готовность вообще честно на это смотреть. К этому призываю — не прятать голову в песок.