что делать если ребенок родился мертвым
Психологическая поддержка родителей, у которых ребенок родился раньше срока
Во всем мире 17 ноября отмечается Международный день недоношенных детей. В преддверии даты клинический психолог, специалист по грудному вскармливанию Морозовской детской больницы Татьяна Безкопыльная рассказала, как родителям найти в себе силы и помочь малышу в этот непростой, хрустальный период.
Недоношенными считают детей, которые родились на сроке гестации от 22 до 36,6 недель. По данным мировой статистики, каждая 10-я беременность заканчивается преждевременными родами. В России этот показатель значительно ниже — он составляет 5-6%.
Что чувствуют родители, если встреча с долгожданным малышом произошла значительно раньше запланированного срока?
Самый первый и главный страх, с которым сталкиваются семьи, — страх за жизнь и будущее здоровье ребенка. Пребывание ребенка в реанимации усиливает родительскую тревогу. Неизбежно к опасениям потерять малыша прибавляется чувство материнской несостоятельности — мама начинает винить себя в том, что не смогла доносить ребенка. Папы, как правило, более рациональны и сдержаны. Некоторые женщины также способны самостоятельно справиться с возникшей ситуацией, но многих матерей тревога, страх, неизгладимое чувство вины и краха несбывшихся надежд погружают в состояние фрустрации. Это опасное состояние, в котором женщина замыкается и уходит от реальности. Например, она может часами сидеть и смотреть в одну точку. Она находится в так называемой психологической яме: подавлена и не понимает, что делать, куда двигаться дальше. Маму необходимо вывести из подавленного эмоционального состояния и побудить к действиям. Ребенку нужен любящий и сильный родитель.
Что чувствует в это время малыш?
Во время беременности между малышом и мамой устанавливается тесная связь. Ребенок чувствует ее прикосновения, запах, голос, тепло, вкус околоплодных вод, эмоции, испытываемые мамой. Если глубокая внутриутробная связь внезапно обрывается, малыш, такой незащищенный и ранимый, начинает испытывать страх. Он стремится найти привычное ощущение безопасности, которое дарит ему мама. Чем быстрее найдет — тем больше ресурсов для развития и восстановления у него будет. Нахождение мамы рядом с малышом дает ему силы бороться за жизнь. Родители — лучшее лекарство. Поэтому так важно не отчаиваться, верить в себя, малыша и вместе с врачами спасать ребенка.
Как члены семьи и близкие люди могут поддержать маму недоношенного ребенка?
Недоношенный ребенок — большой труд всей семьи. Поддержка семьи очень важна, но создать поддержку — это не проявлять навязчивое беспокойство. Близким необходимо быть максимально корректными. Если не знаете, как поддержать, просто скажите: «Я рядом с тобой. Ты можешь на меня рассчитывать. Когда тебе понадобиться помощь — скажи». Кроме того, поддержка должна быть безоценочной, без обвинений женщины. Но ни в коем случае нельзя допускать обесценивание ситуации. Фразы «Ничего страшного, вырастет», «Ничего страшного, выживет» — не допустимы. Если хотите поддержать — проявите заботу, настройте маму на позитив. Например, скажите: «Ты — лучшая мама», «Все будет хорошо, малыш будет здоров».
Что маме поможет собраться с мыслями и начать действовать?
Структурировать день и начать выводить себя из подавленного состояния маме помогут несложные правила.
Первое, нужно составить режим дня и стараться его придерживаться. Женщина должна вовремя есть, отдыхать, если нет медицинских противопоказаний, выполнять простые гимнастические упражнения. Режим дня можно написать на листе бумаги или сохранить в телефоне.
Второе, маме важно ориентироваться на сохранение грудного вскармливания и стимулировать лактацию: ежедневно каждые три часа сцеживать грудное молоко. Если нет медицинских противопоказаний, малыши могут получать по несколько капель материнского молока уже в реанимации. Когда малыша переведут в неонатологическое отделение — грудное вскармливание будет продолжено. Если мама не будет сцеживаться, лактация завершится.
Третье, важно посещать ребенка в реанимационном отделении. Здесь мама может находиться столько, сколько позволяет ее физическое состояние. У нас есть мамы, которые проводят с малышом весь день — с 9 утра до 8 вечера. Все условия для пребывания мамы созданы. Находясь с малышом, мама может его «кенгурить», то есть выкладывать себе на грудь «кожа к коже», поглаживать или просто положить на него руку.
Четвертое, положительно зарекомендовали себя дыхательные практики, как способ стабилизации эмоционального состояния. Как только у матери начинается эмоциональный «шторм», ей необходимо найти удобное положение, сделать спокойный вдох и медленный выдох, проговаривая: «вдыхаю спокойствие — выдыхаю тревогу, вдыхаю расслабление — выдыхаю напряжение». Каждый раз важно проговаривать эмоции, которые женщина хотела бы приобрести, и от которых хотела бы избавиться.
Пятое, в реанимации, где ребенок проходит лечение, мама может получить профессиональную психологическую поддержку.
В чем заключается психологическая поддержка?
Мы помогаем найти опоры, внешние и внутренние ресурсы для того, чтобы преодолеть препятствия и двигаться дальше. Все зависит от индивидуального запроса мамы. Например, помогаем проявить и осознать собственные чувства, проговариваем эмоции, которые наполняют женщину, применяем техники, позволяющие ей увидеть себя со стороны, ответить на беспокоящие вопросы, учим улавливать чувства ребенка.
Мы проводим индивидуальные беседы с мамами. Индивидуальная консультация длится около часа, проходит 2-3 раза в неделю. Это не утомительно для родителя и этого времени достаточно, чтобы обсудить и проработать один вопрос.
Недавно в одном из мессенджеров мы создали группу поддержки для мам. Участники — мамы, малыши которых проходят лечение в неонатологическом отделении. После выписки женщины также продолжают общение. Мамам важно, что они имеют возможность обменяться информацией, переживаниями и опытом с референтной группой. Кроме того, я с ними всегда на связи и при необходимости могу быстро оказать психологическую помощь.
В скором времени планируем организовать школы для мам. Это будут тематические групповые занятия по психо-эмоциональной поддержке мам, по уходу за малышами, по организации грудного вскармливания.
Как мамы могут обратиться к психологу?
В каждой палате неонатологического отделения размещена памятка, где указаны необходимые контакты. Мамы, которые находятся в других отделениях и нуждаются в психологической поддержке, могут сказать об этом лечащему врачу. По запросу врача, будет назначена встреча. Встревоженным мамам важно быть услышанными. Активное безоценочное слушание — прекрасный способ психопрофилактики.
Перинатальная потеря: жизнь, которая не успела начаться
Как пережить сильнейшее горе – перинатальную потерю.
Перестала быть беременной, но не стала матерью
Перинатальная потеря – переживание смерти ребенка в утробе матери (антенатальная гибель), процессе родов (интранатальная гибель), в первые семь суток после рождения (ранняя неонатальная гибель), а также переживания аборта, выкидыша, внематочной беременности, замершей беременности.
Скорбь по умершему ребенку является одним из самых сильных и длительных переживаний в жизни человека, тогда как общество подобную утрату не признает и предпочитает замалчивать, оставляя семью наедине со своим горем. До перинатальной утраты у каждой семьи были мечты, надежды, фантазии и стремления, которые рассыпаются вмиг, как карточный домик, оставляя обезумевших от страха родителей наедине с неизвестностью.
Несмотря на факт констатации внутриутробной гибели, женщине необходимо пройти процесс родов в соответствии с утвержденными протоколами. Зачастую персонал роддома действует быстро, применяя тактику экстренного родоразрешения из-за проблемы сепсиса и психологического здоровья роженицы. Молчаливые акушерки, которые привыкли видеть чудо появления новой жизни, в спешке выполняют свою работу, отводят сострадающий взгляд и стараются оградить от переживаний напутствиями скорого наступления новой жизни.
В зарубежной практике встречаются выжидающие тактики, когда роды происходят самопроизвольно в течении нескольких недель после гибели плода, давая возможность подготовиться к исходу и настроиться на встречу со смертью, выбрать ритуалы прощания.
Если в России данная тема находится в разряде табу, создавая дефицит информации, порождая тревогу и страх, замалчивается и сопровождается наставлениями поскорее начать жить дальше, то зарубежная тактика разительным образом отличается от того, что есть у нас сейчас.
Развитие психологической помощи привело к появлению ритуала прощания. Это дает возможность прочувствовать себя в роли родителя конкретного ребенка, а непосредственное знакомство с ним – помогает сохранить воспоминания, которые являются опорой и поддержкой в такой нелегкий жизненный период.
Возможно нам покажется это диким, некими «танцами на костях», но тактика прощания с мертворожденными младенцами включает в себя религиозные ритуалы, фотосессию новорожденных с родителями на память, создание отпечаток ладошек и ножек ребенка, сохранение волос и всего того, что сбережет чувства горюющих родителей, ведь погибший еще в утробе ребенок приравнивается к любому усопшему близкому и значимому человеку.
«The New York Times» публикует семейные фотосессии с мертворожденными на разных сроках детьми, а также письма родителей с их излиянием переживаний, страха, боли и наставлениями всем тем, кто может оказаться на их месте.
Пронзительная и откровенная (Прим. ред.: не переходите по ссылке, если вы очень эмоциональны) фотосессия «рожденных спать на 25 неделе» от синдрома фето-фетальной трансфузии (СФФТ) Гвен и Клары, созданная «Blessed Touch Photography», вызывает бурю эмоций – от неподдельного страха до восхищения силами этой семьи.
Ведь на широкую публику родители выложили весь процесс – непосредственное появление на свет близнецов, их внешний вид, все свои слезы и боль. Родители находились с девочками несколько часов, омыли, расчесали волосики и переодели их в праздничные платья, сделали снимки со старшей дочерью. На данный момент эти сильные люди ведут кампанию по предупреждению потери беременности, распространяя свою историю и тактику переживания перинатальной потери.
«Не увидев ребенка, семья всю жизнь будет создавать его образ, будет представлять что-то страшное
или тосковать, сожалея, что никогда так и не узнали, как он выглядел»
Конечно, бывают случаи, когда ребенок скончался давно и для того, чтобы не нанести психологическую травму от внешнего вида, малыша закутывают в одеяльце и дают тактильно почувствовать, обнять, попрощаться. Семья может не видеть ребенка целиком, но подержаться за крохотную ладонь и сделать фотографии с мягкой игрушкой, которая является наполнением такой распространённой в зарубежных странах «memory box».
Суть такой коробочки памяти проста – она содержит две одинаковые мягкие игрушки, одну из которых запечатлевают с ребенком на фотографии и оставляют в семье, а вторую хоронят вместе с ним. Эту коробочку в дальнейшем заполняют фотоснимками, письмами со словами любви и всегда возвращаются к ней, как к порталу связи с ребенком.
Стадии переживания утраты и избегание темы перинатальной потери
Люди по-разному проживают горе. С разной скоростью проходят стадии принятия случившегося, но избегание переживаний и горя – одна из стратегий взаимодействия с семьей, потерявшей ребенка, принятой в нашем обществе.
Близкие и друзья хранят молчание и предполагают, что любое упоминание еще больше навредит. Партнеры ищут поддержки друг в друге, но зачастую не находят ее, потому что близкий человек не в ресурсе.
Если женщина готова дать волю своим чувствам и слезам, то мужчина жалеет супругу и злится от того, что беспомощен, ничем не может помочь ей, испытывает чувство вины. Именно поэтому мужская скорбь чаще имеет длительный или отложенный характер.
В столь непростой период психологи советуют открыто и честно разговаривать, выслушивая друг друга, выказывая свои чувства, помогая пережить утрату роли родителя и сохранить супружескую роль.
Незнание стадий переживания утраты, их длительности приводят к тому, что окружающие люди поначалу пытаются оказывать посильную моральную поддержку, но через некоторое время делают это все меньше и меньше.
Выделяют четыре стадии переживания утраты:
I стадия – эмоциональный шок и ступор (не превышает двух недель) – психологическая поддержка должна включать в себя помощь в осознании, принятии реальности утраты ребенка и понимании её необратимости;
II стадия – тоска и гнев (до трех месяцев) – поддержку необходимо выстраивать для облегчения переживания душевной боли, снижения проявлений неконструктивного гнева;
III стадия – дезориентация и страдание (наступает между пятым и девятым месяцами после утраты, может длиться год и более) – эффективной поддержкой является создание новых отношений к утраченному ребенку, принятию мира без него;
IV стадия – реорганизация и разрешение (наступает между восемнадцатым и двадцать четвертым месяцем после утраты) – на заключительной стадии психологической поддержки необходимо помочь найти свое место в мире.
Оказывая поддержку, не нужно делать вид, что ничего страшного не произошло, будто этой беременности и этого ребенка не существовало. Помогите пережить горе в полной мере и не вычеркивайте погибшего из жизни этой семьи.
Необходимо готовиться к тому, что переживания еще долго будут сильными и болезненными, поэтому нельзя торопить события. Нужно дать чувствам идти своим чередом, но не игнорировать их.
Напоследок хочется сказать только одно – пусть тема перинатальной потери никогда не коснется вашей семьи!
«Когда малыш умер, его мама кричала вечность». Что чувствуют медики, которые сообщают родителям о смерти детей
Мы должны уважать решение женщины
Лилия Афанасьева, заведующая женской консультацией, Сургут
Для женщин, переживших перинатальную потерю, у нас в консультации работает психолог и специальный кабинет подготовки к беременности. Потери беременности на ранних сроках не принято у специалистов расценивать как перинатальные потери. У нас проводятся психологические консультации и для этих женщин, ведь беременность, даже если она закончилась до 12 недель, была, и часто – долгожданная, и ее потеря переживается в любом случае непросто.
А в кабинет предгравидарной подготовки идут женщины, которые столкнулись с проблемой невынашивания беременности или ее тяжелого течения. Они идут на обследование перед новой беременностью. Но и их направляют на консультацию к психологу, ведь страх повторения неудачной беременности остается с женщиной надолго. А если это две и более потери, то редко женщина уходит от этого страха сама, без помощи. Тем более, примерно у 50 процентов таких женщин угрозы прерывания беременности бывают вызваны именно страхом.
И я вижу позитивный эффект от работы с психологами у этой группы женщин, там, где были в анамнезе перинатальные потери, тяжелые беременности. Причем если доктор, который ведет пациентку, настоятельно рекомендует ей посещение психолога, он на практике видит, что беременность идет благоприятнее, легче найти контакт с женщиной, она более отзывчива к рекомендациям врача.
Психолог в консультации работает и с врачами, и с медсестрами по классическим азам общения с пациентами.
Каждая потеря – тяжела, и особенно вспоминаются те, что были недавно. Вот относительно недавно – молодая женщина с неблагоприятной по прогнозам беременностью. По первому скринингу было понятно, что что-то не так. На втором УЗИ была масса проявлений хромосомных патологий. Прогноз был – либо сверхранние преждевременные роды, либо рождение тяжелого ребенка. Пациентка приняла решение продолжать беременность, и почти в 24 недели начались роды. Ребенок прожил шесть дней.
Женщина долго работала с психологом, и в рамках групповой терапии. Сейчас она готовится к беременности, проходит обследования. Со стороны семьи мужа ситуация тогда была встречена в штыки: зачем вы позволили родиться такому, с дефектами, не уговорили на аборт. Но мама – взрослый совершеннолетний человек и мы должны уважать ее решение.
В этом году у нас наблюдалась женщина: у третьего ребенка, которого она вынашивала – тяжелая хромосомная патология, и она тоже отказалась от прерывания беременности. С ней, после того, как она приняла такое решение, на протяжении всей беременности работала психолог, которая разговаривала и с семьей, где были еще дети, чтобы подготовить их. Мы приглашали мужа на совместный с женой прием и в кабинет УЗИ, чтобы показать и рассказать, что вот есть такое, как оно может развиваться и как с этим справляться.
Что касается дальнейшего – паллиативная помощь женщинам, которые сделали выбор родить заведомо нежизнеспособного ребенка, в стране только начинает развиваться, но важно, что она есть и у женщины есть выбор.
До сих пор мы общаемся с мамой, ее сыну – три года. В 19 недель беременности ей было предложено прерывание беременности, – у ребенка был выявлен крайне тяжелый порок сердца.
Я сказала, что решать ей, что велик риск того, что ребенок умрет в первые два месяца, а может даже и в первый, как только потеряет связь с мамой. Опять же, при беседе присутствовал психолог. Внес свою лепту и детский кардиохирург, который честно сказал: «Вот до этого момента после рождения ребенка я сделаю все, что смогу. А дальше нужно будет искать специалиста и клинику, где смогут сделать следующие операции».
Она отказалась от прерывания, и мы стали бороться за ребенка. Пока он сидел внутриутробно и в первый месяц после рождения, все было компенсировано, а потом начались операции. Практически до полутора лет. Сначала ребенка несколько раз прооперировали здесь, в Сургуте. Потом она ездила в Германию за счет благотворительного фонда. Сейчас мальчик достаточно бодрый, ходит в детский сад, ограничений фактически не имеет. Мама счастлива, планирует вторую беременность, страха у нее нет. Может быть, в том числе и потому, что была такая совместная работа и гинекологов, и кардиохирурга, и психолога нашего. Женщина не отчаялась, и – важный момент – семья сохранилась. Нередко бывает, что семья рушится, если возникает проблема рождения ребенка в тяжелом состоянии.
Сейчас я вижу, что все чаще и чаще женщины отказываются от прерывания, особенно если это какие-то мелкие пороки, с которыми раньше предлагали прерывать – с синдромом Дауна отказываются, с другими хромосомными патологиями. Но даже если в этом случае женщина настроена достаточно позитивно, ей необходимо психологическое сопровождение.
У нас была женщина, у сына которой выявили синдром Клайнфельтера – говоря упрощенно, когда мальчик оказывается носителем хромосомы другого пола. Ей предложили прерывание – она отказалась. Ее интересовало, как будет развиваться ребенок, с какими внешними признаками. Психолог с ней беседовал, рассказывал, к чему стоит готовиться.
Есть и категоричные женщины, которые настаивают на прерывании там, где пороки минимальные. Приходится долго работать, беседовать, что вот это подлежит оперированию, подлежит наблюдению, реабилитации. К сожалению, есть такие пациентки, которые все равно прямым текстом говорят: нет, мне такой ребенок не нужен. Но, как правило, всегда есть и какая-то проблема в семье, если в такой ситуации ребенок становится ненужным.
Когда ребеночек рождается неживым, мы все равно его пеленаем
Людмила Халухаева, акушер-гинеколог перинатального центра Ингушетии
Бывает, что такое происходит и по вине врача. Вот недавно в республике была ситуация: женщина приходит рожать на своих ногах, с мужем, четвертые роды, делают УЗИ, все нормально. А в итоге – мертвый ребенок, отслойка плаценты, удаление матки… Женщина винит во всем врача, и правильно делает, я как врач это говорю. Если женщина сама на ногах приходит, как только она переступает порог медучреждения, ответственность полностью ложится на акушера-гинеколога, который женщину ведет. Я сейчас нахожусь в декретном отпуске, наблюдаю со стороны, и все равно в шоке от этой ситуации.
Когда ребеночек рождается неживым, мы все равно его пеленаем – это же человек. Некоторые женщины категорически не хотят смотреть на него. А некоторые женщины, наоборот, говорят: «Приложите его ко мне, мне надо на него посмотреть». Я работаю с 2005 года и вижу, как даже женщина, которая отказывается на ребеночка посмотреть, через день-два начинает жалеть, что не посмотрела, не попрощалась. Поэтому, основываясь на своей практике, когда такое случается, я говорю матери: «Ты посмотри на него. Он не страшненький, он ничего, как будто спит». Пусть она поплачет в родзале, пусть его подержит, прижмет к себе. И потом приходит понимание – ребеночка нет. Иначе могут оставаться какие-то иллюзии, мешающие жить дальше.
Слова успокоения часто не помогают. Иногда женщине просто надо сказать: «Я не знаю, что тебе сказать, моя хорошая».
Иногда верующей женщине можно сказать что-то про надежду на Всевышнего, помогает. А так, конечно, многое зависит от психики женщины. С некоторыми надо вместе поплакать. По-разному бывает.
У меня была ситуация, поступила женщина, огромный живот, многоводие, и она поступила уже с умершим в утробе ребеночком. Ребенок большой, 5 кг, у нее сахарный диабет, как тяжело я его вытаскивала! Десять раз пожалела, что я не прокесарила, и она просила сделать ей кесарево. А после родов она говорит: «Хорошо, что ты не сделала мне операцию и я прошла этот путь».
Когда поступает женщина, у ребенка которой уже в утробе не бьется сердечко, ей – тяжелее всех, но она гораздо больше, чем родственники, способна воспринимать информацию, понимать. Тяжелее всего бывает успокоить родственников в этом плане, они начинают давить, иногда агрессивно, требовать операции, хотя порой лучше именно чтобы были естественные роды.
Такие женщины вообще не должны находиться в палатах вместе с родившими живых и здоровых детей женщинами. Здесь именно чисто организаторский вопрос. Я начинала свою акушерскую деятельность в роддоме Казахстана, и если у женщины ребенок умирал, мы ее в общую палату не клали, если были сложности с отдельной палатой, переводили в отделение гинекологии. Каково иначе ей видеть кормящих мам, слышать детские крики? И когда я была заведующей отделением в роддоме, мы оберегали таких женщин. Еще должна быть ранняя выписка. Если в стационаре нет возможности женщину изолировать, на день-два можно найти одноместную палату, эти пару дней понаблюдать – и отпустить домой.
Надо научиться простой человечности. Не бояться нарушений санэпидрежима, он из-за этого не нарушается. Чистоту здания и в палатах хотим поддерживать, а человечность и чистоту душ поддерживать почему-то не хотим. Прежде чем идти на акушера-гинеколога, нужно еще сдавать экзамен на человечность. Как и во всех врачебных специальностях.
Раньше мы делали много ошибок и не давали родителям отгоревать
Татьяна Маслова, заведующая отделением реанимации и интенсивной терапии новорожденных в Тульском областном перинатальном центре
«Вы когда-нибудь говорили родственникам о смерти пациента? Нет? Пойдем учиться», – сказал мне заведующий отделением, когда я только пришла в реанимацию после специализации. У женщины – второе или третье ЭКО, двойня, роды в 26-27 недель, один погиб сразу, а второй через какое-то время. Вел беседу он, а я слушала, понимая, что когда-нибудь говорить придется мне.
И я очень долго помнила фамилию первого ребенка, который ушел уже во время моей самостоятельной работы. Сейчас фамилия стерлась, прошло много лет, но я помню его вес, срок гестации – ребенок был больше 2 килограммов, 35 недель, казалось, он не должен был погибнуть. Но он ушел, причем как-то молниеносно. В то время я сама была беременна, на большом сроке, мне оставалось пару дежурств до декрета… Было очень тяжело: ведь все равно закрадывается ощущение того, что ты сделал не все, даже когда умом понимаешь, что случай некурабельный. Тогда я позвонила заведующему отделением – было пять утра, он приехал и отпустил меня, родственникам сообщил сам, поскольку понимал – я в таком состоянии, что сама могу преждевременно родить.
С годами работы я все больше понимаю, что нам, докторам, очень не хватает правильных навыков коммуникаций. Даже просто для бесед с родителями, чьи дети находятся в реанимации. Тебе приходится методом проб и ошибок учиться говорить с ними. Хорошо, что сейчас появились тренинги, лекции для медработников, хотя учить разговаривать с пациентами нужно в вузах…
Три года я – заведующая реанимацией новорожденных, и сообщать новости родителям, в том числе трагические – моя задача. Приходится постоянно учиться, читать, слушать. В прошлом году на медицинском конгрессе был целый симпозиум, посвященный именно неонатальным потерям и коммуникации с родителями. После я пригласила лекторов к нам, чтобы они провели тренинг для врачей нашего центра. К нам приезжал психолог из фонда «Свет в руках».
Сейчас я вижу, что мы делали неправильно, общаясь с родителями. Например, пытаясь успокоить, поддержать своими фразами, наоборот, обесценивали их чувства, не давали им выплеснуть эмоции. Чтобы, как мы думали, ранить меньше, отвлечь, старались быстро сообщить и перевести разговор на организационные моменты: захоронение, процесс оформления документов – что надо принести, куда позвонить. То есть мы не давали им время прийти в себя, отгоревать.
Еще ошибка: мы, особенно если речь о детях, которые лежали у нас какое-то время, начинали извиняться перед мамами: «Простите, мы старались». Психологи объяснили, что извиняться здесь тоже не правильно – мы действительно делаем, что можем.
Два года назад у нас был ребенок, который пришел в наше отделение для наблюдения, мы его перевели уже на второй этап выхаживания, он должен был утром выписаться. Ночью он вновь поступил к нам в крайне тяжелом состоянии, практически с единичным сердцебиением. Полтора часа мы проводили реанимацию, но спасти не удалось. У мамы, когда она узнала, началась страшная истерика – она закрыла глаза и просто кричала, казалось, вечность. Это сейчас я понимаю, что такая реакция, наоборот, помогает справиться с болью.
Гораздо опаснее тихие реакции, без эмоций, когда человек может спокойно выслушать, а потом уйти и сделать что-то непоправимое с собой.
Несколько раз у меня были периоды, можно сказать, выгорания. Что начинается выгорание, я понимаю, когда ни о чем не могу думать, кроме работы, перестаю спать. Постоянно чувствую усталость, появляются вопросы – зачем все это, кому я пытаюсь что-то доказать. Они возникают, когда ты пытаешься спасти ребенка, но нет отдачи ни от родителей, ни от администрации. Администрация говорит: вы самое дорогое отделение, зачем мы на вас тратим деньги, когда они нужны на то-то и на то-то. Или нужно что-то для ребенка купить, а у нас нет этого, купить мы, учреждение, не можем, но не можем попросить и родителей – у нас лечение бесплатное – такой вот порочный круг. Ты устаешь воевать с ветряными мельницами, а поскольку и дома в таком состоянии совсем не удается переключиться на семейные дела, начинаются проблемы.
В таких ситуациях я обращалась к кризисному психологу, и беседы с ним помогали вернуться в нормальное состояние, ведь я люблю свою работу.
Мамам, чьи дети находятся в реанимации, мы предлагаем пообщаться с психологом, но чаще отказываются: «Нет, я что, ненормальная!»
Если мы понимаем, что все закончится плохо, приглашаем мам попрощаться. В основном они отказываются: им страшно. Но после тренингов БФ «Свет в руках» я предлагаю подумать еще немного, чтобы потом не пришлось жалеть о несделанном. У меня уже был случай, когда мама приходила, передумав.
Точно так же с захоронением, особенно детей весом меньше 1 килограмма. Родители часто отказываются от него, им хочется все забыть, как будто не было этой беременности и этих родов. Но я объясняю: «Захоронить – не значит, что вы должны ставить памятники, кресты и потом постоянно ходить на могилу. Психологически вам важно закрыть эту тему. Не прожитые внутренне и не пережитые эмоции все равно будут искать выхода». И было несколько случаев, когда сначала родители писали отказ от захоронения, а потом, подумав, перезванивали на следующее утро со словами: «Мы передумали, мы будем ребенка хоронить».
Муж у меня далек от медицины, старается слушать и поддерживать. Другое дело, что нас всех не учили поддерживать и сопереживать. Я понимаю, что муж хочет успокоить, говоря: «Ты не можешь всех спасти, не надо все настолько принимать на себя», но моя боль от этого не уходит. Бывает, дети устают, злятся, говорят: «Тебе важна только работа». Конечно, это не так, но работа у меня действительно такая, что не выключишься, не забудешь сразу все, что там было, до следующего дежурства.
Но наша работа – это, прежде всего, про жизнь. И какая радость, когда удается вытянуть ребенка и когда он уходит на долечивание, а потом в хорошем состоянии выписывается домой!
Благодарим фонд «Свет в руках» за помощь в подготовке материала.