что делать убивать видео
Ребенок хочет убивать: почему это происходит и как это лечить? Интервью с врачом-психиатром высшей категории
Ольга Бухановская — кандидат медицинских наук, врач-психиатр высшей категории, судебно-психиатрический эксперт, член Российского общества психиатров, член Европейской ассоциации психиатров, президент лечебно-реабилитационного научного центра «Феникс». Центр основал отец Ольги Бухановской — Александр Бухановский. Именно он составил психологический портрет Чикатило, после чего того удалось задержать. С 1991 года врачи «Феникса» помогли более чем 25 000 человек.
Агата Коровина посетила «Феникс» и поговорила с Ольгой Бухановской о том, какие дети рискуют стать маньяками, что должно насторожить родителей в поведении их ребенка и до какой формы может развиться болезнь, если ее вовремя не начать лечить.
— К вам всё еще везут детей, предрасположенных к совершению убийств?
— Их стало больше, меньше?
— В 90-е мы целенаправленно этим занимались, изучали это явление, занимались этим как наукой. Сейчас не могу сказать, стало ли их больше или меньше. Но мы открыто заявляем, что можем и готовы оказывать помощь людям, в том числе и несовершеннолетним, имеющим расстройства сексуального предпочтения.
— В каком возрасте может появляться детский вариант «феномена Чикатило»?
— У каждого по-разному. Но чаще в начальной школе. А в пубертате дети уже могут перейти к жестоким действиям. Сначала они садистски обращаются с животными, чуть позже — с людьми. У нас были пациенты 8–9 лет, которые жестоко издевались над ежиками, голубями, петухами и другими мелкими животными.
— Надо понимать, что он уничтожает это животное физически и не совершает никаких сексуальных действий. Многие объясняют эту жестокость тем, что ребенок чувствует себя ущемленным, недолюбленным, униженным, оскорбленным, затравленным, то есть он формировался с чувством крайне низкой самооценки.
Человек не может жить в постоянном напряжении. Некоторые, чтобы избавиться от дискомфортного состояния, начинают усиленно заниматься спортом, кто-то — учиться, кто-то — пить, а у кого-то формируется патосексуальное поведение.
— Почему в этот момент у многих возникает эрекция?
На первых этапах люди действительно могут совершать сексуальные акты с жертвами, но потом многие от этого отказываются. Некоторые вообще становятся импотентами, имеют слабое либидо. Им жертва нужна больше не для того, чтобы изнасиловать, а чтобы почувствовать свою власть, выйти из шкуры униженного. Поэтому часть людей, не имея физиологической потребности совершить полноценный половой акт (генитально-генитальный), используют различные предметы, которые напоминают половой член, и имитируют половой акт. Например, в область гениталий ножом наносят множество ранений, проникающих в область матки. Иногда в раны вставляют бутылки или палки.
— Почему у ребенка возникает желание убивать?
— Много факторов. Во-первых, наследственность. У некоторых наших пациентов, которых мы отнесли к «сексуальным маньякам», в роду были мужчины, которые совершали жестокие сексуальные и развратные действия.
Во-вторых, тяжелые беременность и роды: ранние, срочные, травматичные роды, беременности с угрозами выкидыша.
Иногда матери во время беременности работали на крайне вредных предприятиях, испытывали эмоциональные перегрузки. И у многих наших пациентов мы выявляли изменения в головном мозге. Это нейроэволюционные нарушения.
То есть в процессе беременности и родов у плода сформировался мозг, в отдельных областях которого возникли патологические изменения.
Однако, продолжая разговор про головной мозг, мы изучили группу людей, у которых в тех же участках мозга были такие же патологические аномалии. И эти люди не становились маньяками. То есть это не фатальные изменения. Это только предрасположенность.
Чтобы стать маньяком, должен сложиться ряд факторов. То есть к плохой наследственности, тяжелым родам матери, травмам прибавляется еще один важный момент — та среда, в которой формируется этот человек. Практически во всех семьях наших пациентов было противоречивое воспитание: мама говорит одно, папа — другое. При этом была атмосфера ханжества: говорят, что надо делать так, а сами вели себя иначе. Ребенку не удавалось сориентироваться, понять, что ему делать и как себя вести.
Я до сих пор помню, как одного ребенка родители всё время наказывали за мелкие провинности, били шнурами, веревками. И однажды его поставили в угол на горох. И отец, когда ночью шел в туалет, споткнулся о ноги ребенка. Ребенок спал, стоя на этом горохе.
Насколько сильным должно быть эмоциональное отвержение, что об этом ребенке даже забыли, забыли, что он был наказан?
В итоге такие дети перенимали грубое обращение, не понимая, что такое любовь. Для них значимыми становились либо посторонние люди, либо животные, от которых они получали ласку и внимание.
— Это следующий этап — то, в какой социум попадает ребенок. Многие из наших пациентов были изгоями в своем классе, потому что они чудаковаты, странноваты, более замкнутые, нерешительные, они не могли за себя постоять, их шпыняли, оскорбляли. И был другой тип детей: они сформировались как возбудимые, недовольные, раздражительные. Они забирали игрушки, командовали, кричали — так они требовали любви. И тех и других сверстники боялись и сторонились.
И фактически эти дети не могли адаптироваться ни в семье, ни в своем кругу, они не могли понять и не смогли научиться, как надо общаться, как работать в команде, как себя вести: где-то проявить определенную гибкость, где-то улыбнуться, где-то постоять за себя.
И в более-менее осознаваемую жизнь он входили с определенным ощущением ущербности.
Когда все эти факторы, как ключик к замку, складываются, окончательная капелька — нечто, что запускает асексуальное поведение. Например, на глазах у ребенка изнасиловали женщину, кого-то убили, кто-то истекал кровью. Это запечатлевается, и в этот момент ребенка охватывают настолько мощные эмоции, настолько необычные, что они даже сопровождаются половым возбуждением, как мы уже говорили. И всё это переплетается, и так хорошо в этом состоянии, оно так сильно отличается от состояния дискомфорта, в котором ребенок всё время находился, что он начинает об этом думать, вспоминать и фантазировать на эту тему.
— То есть это первая сильная положительная эмоция? Даже не положительная, а просто сильная…
— Да. Вот оно бам-с — и как сургучная печать — схватилось. Эти эмоции дают ребенку прилив энергии, они изменяют его состояние незначимости. И тогда часть детей начинает не только вспоминать, но и фантазировать на эту тему. Даже в фантазиях им становится легче. А если мне приятно, я начинаю чаще фантазировать. Если чаще фантазирую, фантазии теряют свою остроту. Тогда нужно внести что-то новое: здесь палец прищемил, а потом взял и оторвал это палец — какие эмоции! Представляется, как жертва смотрит испуганными глазами, а «будущий маньяк» кайфует, потому что ощущает себя могущественным.
— Именно так. У каждого свои фантазии. И в них выкристаллизовывается то, что люди будут делать в реальности. Некоторые дети начинают совершать жестокие действия по отношению к животным, с ними они делают то же самое, что потом будут делать с людьми, а у кого-то без этого этапа сразу возникают садистические действия по отношению к людям.
— Я в детстве видела, как закалывают свинью, потом ее у меня на глазах опаливали, и через несколько минут я уже ела ухо этой свиньи. Почему я не маньяк или когда я рискую им стать?
— Вы не маньяк, потому что вы — женщина. Женщины не сексуальные садистки.
— Хорошо. Некоторые мальчики издеваются над животными. Но вот цитата одного из них: «Рыдал, мне было жалко собаку, но остановиться не мог». Как это возможно?
— Маловероятно, что в момент, когда он это делал, он рыдал. Скорее всего, он рыдал позже. Потому что когда мы что-то совершаем, импульсивно и неудержимо, мы не можем критично относиться к своим действиям, мы поглощены действом. Есть тяга, есть желание, и оно побеждает и руководит. А когда это состояние проходит, человек начинает осознавать содеянное. И в этот момент он даже может покончить с собой.
— Если бы это было массовое явление, то дальше издевательств над животными маньяки не уходили бы. Значит, они как-то оправдывают свои действия?
— Оправдывают, чтобы не нести эту психологическую тяжесть, чувство стыда и вины. Подсознательно еще на этапе фантазии формируется легенда, которая объясняет, зачем это нужно делать.
Они могут говорить себе и окружающим, что эти животные грязные, вонючие, у них шерсть с проплешинами, эти существа должны умереть — это психологическая защита. Мы же не можем жить с осознанием, что совершаем ужасные поступки.
— Эта зависимость сродни наркотической?
— Есть какое-то сезонное обострение?
— А насколько сильно на это состояние влияет поп-культура, телевидение, интернет? Потому что была история, когда мальчик представил себя вампиром и пил кровь цыплят.
— Я думаю, что влияние есть. Потому что сейчас некоторые вещи транслируются как норма. На порносайтах показана жестокость и грубое отношение. Отсутствие норм приводит к тому, что многие начинают считать, что это все допустимо и дозволено. Когда раньше было более жесткое понимание «это нельзя», часть людей, которые шли по пути садизма, понимали, что это плохо, это недопустимо, возникала борьба мотивов.
Существуют ведь вроде юмористические передачи, где, например, герои могут подойти к женщине и ущипнуть ее за грудь. У кого-то это вызывает смех, у кого-то, кто с другими мозгами, это запечатлевается. И после этого он начинает щипать женщин.
У нас был такой пациент. Ему нужно было сделать женщине больно, увидеть, как она растерялась, и убежать. Потом он уже следил за женщинами, у него возникала потребность ущипнуть женщину за грудь с определенной формой соска.
— Значит, как вы сказали, к активным действиям дети приходят в пубертате. А если не начать лечение, то в каком возрасте человек может стать полноценным маньяком?
— В молодом возрасте. Они не ждут до 30–40 лет, нет.
— Почему маньяки не трогают своих близких?
— Потому что они для них значимы, это их часть. Зачем их убивать?
— Способны ли дети, склонные к убийствам и насилию, любить?
— Кто-то в будущем имел семью… Какое-то время у них могут быть нормальные отношения, но они, не научившись отдавать душевное тепло, ведут себя весьма формально, холодно, могут быть даже жестки. Отношения главным образом строятся на привычке. Они не проговаривают свои проблемы, не могут их проанализировать, решить, и напряжение нарастает. Они стараются, но все равно остаются недовольными. В таком напряжении невозможно жить постоянно. Кто-то вены режет, а кто-то…
— Допустим, мы с мужем не пьем, не ругаемся, ребенок у нас, в общем, здоровый, но он когда-то что-то увидел, и его это впечатлило. Что в его поведении нас должно насторожить?
— Стереотипность. Они совершают одни и те же действия. У нас был мальчик, который уже к 8 годам терся половым членом о подушки. Это продолжалось где-то около года. Он терся, терся, терся, родители его за это ругали. А он все равно терся. Скрывал и терся. А потом он стал раздражительным, недовольным, рассеянным, плаксивым. Родители, в общем, привели его из-за этого.
Когда наш доктор начал с этим ребенком работать, то оказалось, что над ним издеваются дети, его недолюбливают, его гнобят. И когда он ложился спать, покачивался, представляя, что катается на игрушечной лошадке. Так он немного успокаивался. Когда он покачивался, в том числе потирался половым членом. Там не было никакого сексуального подтекста, ему просто было приятно.
Первые разы он покачался-покачался — успокоился, потом покачался через месяц, если снова возникали проблемы, и затем чаще, чаще, чаще. А потом, когда он повзрослел на пару лет, во время качания у него начали возникать фантазии, как он до крови бьет своих сверстников, разрывает их на части.
И в этот момент у него возникла эрекция. Это было ему крайне приятно. И потом он стремился, чтобы мама ушла, папа ушел, чтобы он уединился и смог пофантазировать и потереться.
Вот на такие вещи нужно обращать внимание. Не надо за это ребенка ругать, не надо тут же читать морали. Надо просто понаблюдать. Понятно, следить нужно не в течение нескольких лет, а просто заметить закономерность. И потом нужно обратиться к специалисту, к детско-подростковому психиатру, который сможет это интерпретировать. Ни к урологу, ни психологу, ни психотерапевту, ни к бабкам, а к психиатру.
Психиатр работает не только с ребенком, но и с родителями, потому что в семье обнаруживаются проблемы между родителями, родителями и ребенком.
— И как вы работаете с этими детьми?
— Первое — устанавливаем диагноз. Надо понять, болен человек или не болен, формируется ли у него зависимость или сформировалась. И тогда нам становится понятно, как оказывать помощь. Если болезнь есть, то мы подбираем лекарства, подавляющие патологическое влечение, но не подавляющие личность пациента. Он должен нормально работать, жить, учиться. Когда болезненное влечение затухает, к работе подключаются психотерапевты и психологи.
— То есть без медикаментов это невозможно?
— Если это болезнь, то нет. И потом работа со специалистами. На несколько лет. Надолго.
— Или даже на всю жизнь?
— Пока мы не говорим, что на всю жизнь. Но надолго.
— А вы учите этого ребенка защищаться от внешней агрессии?
— Конечно. Ребенок должен понять, где агрессия есть, а где ее нет, где стоит повести себя уверенно, а где лучше уйти, где можно проявить социально-приемлемую агрессию (мы ведь в некоторых случаях можем повести себя грубо — это один из вариантов защиты), а где этого делать не стоит. Это большая психотерапевтическая работа.
С некоторыми подростками у нас беседуют юристы, которые объясняют, что если ты пойдешь по такому пути, тебя могут посадить. В нашем Центре мы никого не освобождаем от ответственности, мы говорим: «У тебя есть проблема, мы можем оказать помощь, ты можешь выздороветь. Если ты готов сотрудничать — то вперед. Если нет и ты что-то, не дай бог, совершишь, ты должен знать: за каждое свое противоправное действие должен нести наказание. Ты не можешь при такой патологии быть признан невменяемым. Либо ты будешь признан вменяемым и пойдешь отбывать наказание, либо будешь признан ограниченно вменяемым — тогда пойдешь отбывать наказание и принудительно лечиться. У тебя есть выбор. Мы несем ответственность за свою работу, а ты — за свою жизнь».
— Когда вы работаете со своими пациентами, вы предоставляете данные полиции?
— Нет, какая полиция? Мы действуем только в рамках закона. Правоохранительным органам мы обязаны дать информацию, если возбуждено уголовное или гражданское дело или идет расследование. В других случаях мы соблюдаем врачебную тайну и конфиденциальность.
— Ваш отец заметил, что все серийные убийцы движутся к одному итогу — некрофагии. В последней фазе болезни маньяк-некрофаг зубами раздирает на части тело жертвы.
— Имеется в виду труп. Потому что это наиболее жестокий кровожадный вид преступления, дальше уже идти некуда. Зависимость и проявление кровожадности нарастают. Сначала подглядываешь, потом дотрагиваешься, потом насилуешь животное, потом человека, потом труп.
— Но теоретически вытащить из этого состояния можно любого и на любом этапе?
— Лечить первую стадию алкоголизма значительно легче, чем третью, а злоупотребление алкоголем лечить намного проще, чем алкоголизм.
Поэтому мы призываем и родителей, и всех людей: если у вашего ребенка или у вас есть извращения, есть пристрастие к определенным действиям, отклоняющимся от нормы, надо приходить на тех этапах, когда только тянет что-то совершить, а не когда уже начал совершать извращенные действия.
Но даже если начал совершать патосексуальные действия, то помощь тоже важна, надо не допустить повторения этих действий.
— Что вы чувствуете, когда к вам приводят ребенка, который говорит, что хочет убивать?
— Когда-то моя мама спросила у Александра Олимпиевича: «Как ты можешь нести бутерброды этому негодяю, мерзавцу Чикатило?» Папа сказал просто: «Пойми, я врач и на него смотрю, как на пациента». Так и я, и мои коллеги — никто из нас не смотрит на этих людей как на изгоев общества. Мы врачи. Мы лечим. И мы понимаем, что, помогая этому человеку, мы ограждаем общество от опасности и считаем, что в этом наша колоссальная гражданская позиция.
— А где проходит граница свободы личности? У вас лечатся добровольно, но вы всё равно как-то сдерживаете пациента, вы не можете его посадить ни в палату, ни в тюрьму, потому что он еще ничего не совершил, но вероятность есть.
— Свобода личности заканчивается там, где человек переступает определенные рамки закона. Если ребенку до 15 лет, лечить его или не лечить, решают родители. С 15 лет подростки должны нести ответственность самостоятельно. Очень часто нам удавалось объяснить пациенту и сотрудничать с ним многие годы. Когда люди чувствуют к себе уважение, внимание и заботу, они легче реагируют на то, что им предстоит.
— А в тех случаях, когда пациент выходит из Центра, несколько лет живет спокойно, а потом убивает?
— Очень переживаем. Анализируем, что недоделали, что можно было сделать лучше. В последнее время мы понимаем, что это должна быть очень долгая работа, не год и не два. И пациенты, и их родственники это тоже понимают. Важно длительное врачебное наблюдение и психологическое сопровождение. Иногда они ложатся к нам в Центр, иногда приходят, иногда мы созваниваемся с ними в скайпе. Они понимают, что мы в любой момент можем их поддержать, что даже если им снова захотелось, это не трагедия — мы всегда поможем.
Что делать убивать видео
Я желаю ему — жить, а он хочет умереть. Инструкция для родителей, столкнувшихся с угрозами самоубийства.
— » Я выброшусь из окна! Ты больше никогда меня не увидишь, я убью себя! «
Если вы слышали это из уст ребенка, то знаете, как это шокирует. Невольно задумываешься, где оступился, что сделал не так. Недостаточно любил? Был слишком строг? Многие решают, что наломали дров с ребенком. Это момент беспомощности и ужаса — я не в силах контролировать его выбор. Я желаю ему — жить, а он хочет умереть.
— “Тебе заняться нечем?! Лучше бы уроками занялся!” — высмеивает один родитель
— “Окно открыто, я тебя тут не держу” — провоцирует другой
— “Никогда не говори так! Поклянись, что не будешь этого делать!!” — пугается третий
Ни одна из этих реакций не поможет предотвратить самоубийство, потому что не достигает цели. Наша цель- понять, что движет подростком.
«Я выпрыгну из окна!» — Что делать родителям
Любые разговоры о самоубийстве стоит воспринимать серьезно. Не бойтесь выглядеть паникером или навредить своей помощью. Если окажетесь правы — удастся избежать беды. Если нет — ребенок узнает, что существуют слова, бросаться которыми неправильно. Обращайтесь за помощью, если не чувствуете в себе сил говорить с ребенком самостоятельно.
Если подросток грозится причинить себе вред — подробно расспросите его об этом. В этом разговоре должно быть много сочувствия, желания помочь и не должно быть осуждения, насмешек или обвинений. Вам может казаться, что такие разговоры могут подтолкнуть к краю, но это нет так. Человек, размышляющий о смерти не боится разговоров о ней. Проявив чуткость к словам ребенка, вы не побудите его продолжать «игру», если он угрожал, не подумав.
Родители даруют жизнь. Поддерживать в ребенке желание ее продолжать — следующий логичный шаг. Постарайтесь оценить, страдание, заставившее вашего ребенка произнести страшные слова. Оценивайте не саму ситуацию, а то, как ребенок ее воспринимает. Одни и те же события приводят людей в разные состояния. Один испытает беспомощность и безысходность — другой не обратит внимание. Ваша задача — понять самим и помочь понять ребенку — что это было. Фигура речи, просьба о помощи или предупреждение.
Ребенок угрожает самоубийством. Чего нельзя делать родителям
Нельзя: Отмахиваться или разубеждать, игнорируя чувства
-Я выпрыгну из окна если ты не купишь мне это!
— Это нелепо! Как ты себя ведешь?!
— Ты уроки сделал? Прыгать он собрался.
Кажется, если мы покажем всю нелепость ситуации, ребенок изменит поведение. Проблема в том, что большинство угроз высказываются на эмоциональном пике. А ваши аргументы — рациональны.
Вместо этого:
Нельзя влить холодное молоко в горячий картофель и получить вкусное пюре. Хотите получить вкусное блюдо — доведите ингредиенты до одинаковой температуры.
С людьми, так же. Хотите взаимодействовать — будьте одной “эмоциональной температуры”
Перейдите в область чувств и начните сопереживать ребенку:
— Ты сейчас очень расстроена, и тебе кажется что умереть — лучшее решение. Мне страшно от того, что ты говоришь. Я в ужасе от того, как важен для тебя телефон, а не жизнь.
Или помогите успокоится и рассуждать рационально:
— Давай остановимся на секунду. Я и ты, приведем себя в порядок, и обсудим что ты только что сказала. И телефон обсудим тоже.
Нельзя: провоцировать или высмеивать
— “У тебя кишка тонка”
— “Мне завязать для тебя веревку или сам справишься?”
— “Поступаешь как твой отец? Спасибо, что предупредил хотя бы”
Когда страшно, мы желаем получить гарантии. Убедительные, немедленные доказательства того, что угроза лишиться ребенка — исключена. Быстрый способ получить облегчение — убедиться в несостоятельности угроз сию же секунду. Испытать решение на прочность.
Но как вы поступили, если бы услышали такое в момент ссоры? Вам бы захотелось доказать родителю его неправоту?
Даже если вы уверены, что ребенок провоцирует, не провоцируйте в ответ. Большинство самоубийств совершается под влиянием сильных чувств. Иногда суицидент вовсе не хотел себя убивать, только притвориться. Но каждая 4-я попытка заканчивается смертью.
Вместо этого:
Выясните причину и план подростка
— Давай поговорим. За что ты хочешь отдать свою жизнь? Почему для тебя это так важно?
— Ты уже думал раньше об этом? Причинял себе вред?
Расскажите ребенку о своем жизненном опыте
— Знаешь, я тоже была убеждена, что первая любовь должна стать последней.Предательство — это очень больно. Я рада, что выбрала жизнь тогда.
— Я не хочу, чтобы ты умирал. Тебе больно, обидно. Хочешь, мы обсудим твой переход в другой класс? Мне это помогло в свое время.
Нельзя: игнорировать, запрещать говорить о недовольстве
— В нашем доме о таких вещах не говорят. Это грех
— Как не стыдно тебе жаловаться на жизнь? Ты слабак, раз думаешь об этом
Вам станет легче, если ребенок замолчит о своих намерениях?
Возможно. Но страусиная политика редко приводит к счастливому финалу. Семьи людей, убивших себя, предпочли бы, чтобы близкие открылись им в своих переживаниях. Они бы не поняли желания «не замечать угрозы »
Вместо этого:
— Давай ты расскажешь, почему не хочешь жить?
— Что тебе нравится в твоей жизни? Что не нравится? Что ты хочешь изменить? Что ты можешь сделать, чтобы было так, как ты хочешь?
Не игнорируйте угрозы ребенка причинить себе вред. Даже когда убеждены, что он погорячился. Вдумайтесь, почему ему потребовалось так выражать недовольство или шантажировать своей жизнью? Он не умеет переживать неудачи? Убежден, что жизнь закончилась? Не может насытится вашим вниманием? Помогите ему принять решение жить. Обратитесь к психологу, если сомневаетесь в правильности своих решений.
Сигналы, после которых вы ищите помощь незамедлительно
Заметив эти сигналы, примите помощь психолога или психиатра. В самое ближайшее время.
Вовремя обратиться за помощью важнее, чем избегать внимания врачей или иных инстанций. Не бойтесь отвести ребенка к специалисту. Это может быть не городская поликлиника — а частно практикующий практик