что делают с чеченцами в тюрьме
В российских колониях к чеченцам особое внимание
Точное число выходцев из Чеченской республики, которые отбывают наказание в российских тюрьмах и колониях, неизвестно. В докладах российских правозащитников фигурирует цифра до 30 тысяч человек.
Именно в карантине их начинают «ломать»
По прибытии в колонию они автоматически ставятся на профилактический учёт, а в некоторых учреждениях вынуждены отмечаться: заключённый обязан каждые 2-3 часа с 7.00 до 22.00 являться в дежурную часть либо на контрольно-пропускной пункт и отчитываться. От них требуется называть свои данные, даты начала и конца срока, статью и расписываться в специальном журнале учёта.
УДО для чеченцев?
Что касается условно-досрочного освобождения, то для чеченцев оно по умолчанию не предусмотрено, за исключением единичных случаев. Чтобы лишить заключённого такой возможности, достаточно написать на него рапорт за нарушение режима содержания, подложить запрещённый предмет, оговорить и отправить в ШИЗО (штрафной изолятор) на 10-15 суток. При этом сотрудникам верят на слово.
Чеченцы вспороли себе животы
«Это трактористы или доярки в погонах, самоутверждаются»
Факт «особого» внимания к чеченцам в колониях подтверждает и одна из бывших сотрудниц ИК-2 республики Мордовия, Надежда (имя изменено).
Живыми кавказцев из российских тюрем выпускают не всех
В российских тюрьмах в последние полгода возросло число убитых заключенных чеченцев, которым до освобождения оставались считанные месяцы. Об этом рассказывают сокамерники погибших, сумевшие выбраться из застенков живыми. По похожим схемам погибают также дагестанцы и ингуши, представляющие, по мнению федералов, угрозу властям.
На прошлой неделе в ЛИУ-33 (Лечебном исправительном учреждении) города Мариинска Кемеровской области был зверски убит чеченец Тимур Хасанов, который отсидел почти 16 лет за участие в военных действиях против федеральных сил. По свидетельствам сокамерников, черное от побоев и с кровоподтеками тело убитого было в спешном порядке выдано родственникам и также спешно захоронено в Чеченской Республике. Вскрытия тела не было, и причина смерти неясна. Родственники забрали тело и до восхода солнца предали земле.
Жене в Германию из ЛИУ-33 прислали короткое письмо с извещением, что материалы о смерти Тимура Хасанова направлены в следственный отдел по г. Мариинску Следственного комитета Российской Федерации по Кемеровской области. Это случилось после того, как сокамерники по всем своим каналам сообщили о зверском убийстве Хасанова, и факт невозможно было сокрыть.
Живыми кавказцев из российских тюрем выпускают не всех
No media source currently available
По понятным причинам не называющий своего имени бывший сокамерник рассказал «Эху Кавказа», что последние два месяца Тимур провел в колонии с заключенными, больными туберкулезом, куда его намеренно отправило начальство:
«Я недавно освободился из ИК-41 и только что узнал, что Хасанов Тимур был убит в ЛИУ-33. Тимур был здоров, а отправили его из ИК-41 в ЛИУ-33 специально, чтобы заразить (туберкулезом). В ИК-41 я пробыл шесть лет, и я видел, как к чеченцам относятся. Отношение к ним не как к другим заключенным, а с презрением. За то время, что я отбывал наказание в тюрьме, я был знаком с Тимуром Хасановым. Могу о нем сказать только хорошее, он был безобидным человеком. Но администрация (тюрьмы) называла его террористом».
Еще один бывший сокамерник Тимура, проживающий в одном из российских городов, подтвердил нам эту информацию:
«С нашего лагеря с 2003 года чеченцев, дагестанцев и ингушей и (кавказцев) из других лагерей увозили в колонию номер 16. Это туберкулезная зона. Совершенно здоровый человек, если им что-то не понравилось и если его не смогли сломить, они отправляли его в 16 колонию, где все болеют туберкулезом. Под предлогом, что заключенному требуется обследование, они отправляли непокорных туда, закрывали в помещениях с заключенными с такой тяжелой формой туберкулеза, как распад легких. Они заражались, конечно же, и уходили из этого мира. Точно так же делают и по сегодняшний день. За те восемь лет, которые я там отсидел, я много чего видел и слышал. Это реальный беспредел со стороны сотрудников (исправительных учреждений)».
Тюремное начальство таким образом избавляется от неугодных и несломленных кавказцев, отправляя туда, где у них нет никакого шанса выжить. Бывший сокамерник Тимура Хасанова продолжает:
«В 33-й Мариинской колонии он (Тимур Хасанов) не первый и не последний, кого они убивают. За восемь лет, что я там отсидел, я много что видел своими глазами. Привозили заключенных и из других лагерей. Они рассказывали, как у них убивали, как пытали. Все это на почве того, что они чеченцы, ингуши, дагестанцы. В Кемеровской области очень много кавказцев сидят. И по всей России, конечно, тоже много».
По словам нашего собеседника, в 33-й колонии города Мариинска с 2003 года умерло большое количество кавказцев. Кроме отправки в туберкулезную тюрьму, есть много других способов, с помощью которых тюремное начальство расправляется с заключенными:
«Эта 33-я колония в городе Мариинске очень известна в данное время. Все знают, как там пытают, сколько человек в год там умирает. И до Тимура в ИК-41, в 16-м, в 33-м много кавказцев умерло. В тюрьмах Кемеровской области творится беспредел. Происходит это по одной причине, что мы кавказцы. Из-за того, что я не застегнул пуговицу, меня запросто могут посадить в изолятор. После того, как я застегнул пуговицу, провоцируют и начинают бить. 7, 8, 9 человек (сотрудников тюрьмы) закрываются в камере и избивают одного заключенного. Избитый умирает. Потом пишут, что он заболел, туберкулезник, отказало сердце, много причин находят. Потом пишут на бумажке, что сам умер, и увозят труп».
Бывший заключенный Али, житель Ингушетии, присутствовал на похоронах Тимура Хасанова в Чеченской Республике 26 марта. Он считает, что к условиям содержания в российских тюрьмах и происходящему там беспределу нужно привлечь самое пристальное внимание:
«Меня зовут Али, я из Ингушетии. Я отсидел срок в ИК-41 три года назад. К нам у сотрудников тюрьмы было предвзятое отношение. Всегда это было, во всем проявлялось. Под всякими предлогами нас все время закрывали в штрафных изоляторах, СУС. Нетрудно догадаться, какие условия там – мокро, голодно, холодно, сыро. В таких условиях человек довольно быстро заболевает туберкулезом. От этого люди умирают. Все рассказывать нужно много времени».
В Архангельской тюрьме отбывает 18-летний срок еще один чеченец, который нам говорит, что с тюремного начальства никто не спрашивает, почему и как умер заключенный. А от таких людей, как Тимур Хасанов, который оказывал сопротивление во время войны, в тюрьмах принято избавляться.
Все наши собеседники утверждают, что от высшего руководства из Москвы есть негласный приказ тюремному начальству, чтобы представляющих угрозу заключенных кавказцев на свободу не выпускать. Наш собеседник из Архангельской тюрьмы вспоминает свой разговор с прибывшим в тюрьму мужчиной, который никак не представился, но тюремное начальство позволило задавать вопросы.
В 2000 и в 2001 годах десятки тысяч задержанных во время зачисток российскими военнослужащими чеченцев были осуждены на Северном Кавказе на длительные сроки. Каждый день по наспех состряпанным делам суды Ставрополя, Ессентуков, Владикавказа и Пятигорска выносили приговоры. Теперь подошло время освобождать тех, кто отсидел 13-15 лет. По словам наших собеседников, в ближайшее время мы будем часто слышать, как в тюрьме умер очередной кавказец.
Положение чеченцев в российских тюрьмах
Программу ведет Евгения Назарец. Принимает участие корреспондент Радио Свобода Олег Кусов.
Евгения Назарец: По данным правозащитных организаций, в российских тюрьмах отбывают наказание около 20 тысяч жителей и уроженцев Чеченской Республики. Многие из них, утверждают правозащитники, подвергаются пыткам, побоям, издевательствам. В частности, показательна ситуация, в которой оказался осуждённый Зубайра Зубайраев. О том, что его систематически избивают и пытают в тюрьме, неоднократно писали правозащитники и журналисты. Но волгоградскую журналистку Елену Маглеванную статья про Зубайраева под названием «Судьба чеченца в российской тюрьме» довела до судебного иска по обвинению в распространении недостоверной информации. Суд Волгограда признал Елену Маглеванную виновной. После этого она, находясь в Финляндии на правозащитном форуме, попросила политического убежища.
Олег Кусов: Правозащитники продолжают следить за положением осужденного Зубайра Зубайраева, несмотря на его перевод из Волгоградского исправительного учреждения в красноярское. По данным Елены Санниковой, сотрудники службы исполнения наказаний, подвергли Зубайраева новым избиениям, а потом вынесли наказание за нарушение.
Олег Кусов: Говорила правозащитник Елена Санникова. Уроженцы и жители Чечни, отбывающие наказание в российских тюрьмах, подвергаются издевательствам с особой жестокостью. Многие сотрудники Федеральной службы исполнения наказаний принимали участие во второй чеченской военной кампании, утверждает Елена Санникова.
Елена Санникова: Это очень серьезная проблема. Потому что всюду чеченцы находятся в более тяжелом положении, в более тяжелых условиях, чем все другие заключенные. Их, как правило, содержат или в бараках усиленного режима, или во внутрилагерных тюрьмах, штрафных изоляторах, придираясь к любой мелочи. Дело в том, что, как правило, очень часто начальство в колониях просто настроено отрицательно к чеченцам. Многие из них вернулись с войны. Как-то так у нас все было устроено, что руководство органов внутренних дел как будто стремилось к тому, чтобы чуть ли не каждый человек хотя бы несколько месяцев проработал в Чечне. Перед тем как отправить человека в Чечню, его настраивают против чеченцев. Многие из них возвращаются оттуда и говорят, что в Чечне нет мирных жителей. Все чеченцы бандиты. Это же они так говорят не потому, что реально они видели, что все чеченцы бандиты, нет, они так говорят, потому что их так настроили, их так проинструктировали.
Олег Кусов: В отношении чеченцев сотрудники российских правоохранительных органов применяют принцип коллективной ответственности, полагает правозащитник, лидер Комитета антивоенных действий Михаил Кригер.
Михаил Кригер: Рассматривать их как уголовных преступников сложно, потому что, в конце концов, они служили тому государству, которое они признали, которое являлось их родиной. Сложно их обвинять в том, что по призыву своего государства они встали на его защиту, как любой из нас. Здесь, как говорится, историю делает победитель. Не их вина в том, что они не оказались победителями в этой войне. Они выполняли приказ своего руководства, как и любой воюющий солдат. Если на них нет кровавых преступлений, то они выполняли свою военную работу, как любой солдат воюющей стороны.
Олег Кусов: Но далеко не все чеченцы, находящиеся в российских тюрьмах, участвовали в боевых действиях, напоминает правозащитник Елена Санникова.
Елена Санникова: Многие говорили о Заурбеке Талхигове. Он был осужден в Москве, а не в Чечне. Он был единственным чеченцем, который был осужден по делу «Норд-Оста». Он ни коим образом не был связан с захватчиками ДК на Дубровке. Он просто пришел туда и попытался по мобильной связи уговорить их выпустить хотя бы часть заложников. По статье «Пособничество террористам» он получил 8,5 лет. Его почти не выпускают. Он находится в колонии Сыктывкара. Там он практически ни разу не выходил, что называется, на зону. Он постоянно там содержится или в камерах штрафного изолятора, в бараке с условиями усиленного содержания.
Олег Кусов: Елена Санникова удивлена тем фактом, что волгоградскую журналистку Елена Маглеванную признали виновной в распространении недостоверной информации.
Смотреть комментарии (1)
Форум закрыт, но Вы можете продолжить обсуждение на Facebook-странице Радио Свобода
«Это терпилово, ад». С чем сталкиваются кавказские мусульмане в тюрьмах России
Центр анализа и предотвращения конфликтов представил доклад «Северокавказские мусульмане в тюрьмах России». По данным правозащитников, приверженцы ислама наиболее подвержены дискриминации в российских колониях. Они сталкиваются с пытками, избиениями, притеснениями со стороны других заключенных, и все это зачастую без возможности увидеть родных.
С какими именно проблемами сталкиваются мусульмане в местах заключения, чем обусловлена предвзятость силовиков к уроженцам Северного Кавказа и что делают сами осужденные, чтобы улучшить условия своего содержания, Кавказ.Реалиям рассказали авторы исследования.
Унижения, одиночество и препятствия исповедовать ислам
Нарушения прав человека среди заключенных фиксируются по всей России. Они могут начинаться с момента ареста и очень распространены на этапе предварительного следствия. Последний факт упомянула половина из 30 респондентов: это жители Чечни, Ингушетии и Кабардино-Балкарии.
«[Мусульмане – уроженцы Северного Кавказа] чаще других могут быть подвергнуты насилию, в том числе пыткам, унижающему достоинство обращению, немотивированному наказанию, взысканиям. В отношении них часто нарушается право на свободу вероисповедания, и им сложнее получить дословно-условное освобождение», – перечисляет Екатерина Сокирянская, директор Центра анализа и предотвращения конфликтов.
Пример дискриминации мусульманина – случай уроженца Кабардино-Балкарии Аслана Черкесова, который отбывает наказание за убийство футбольного фаната Егора Свиридова. В 2019 году его более семи месяцев продержали в штрафном изоляторе Енисейска, что Красноярский суд счел законным. При этом та же инстанция определила как «пыточное» нахождение другого заключенного в ШИЗО более 15 суток.
Самой большой проблемой опрошенных заключенных, отмечает Сокирянская, было то, что они отбывали наказание за тысячи километров от дома и не могли часто видеться с родными, а в некоторых случаях семьи вообще не знают о конкретном местоположении осужденного. Кроме того, этапирование проходит в тяжелых условиях, а по прибытии в колонию их встречают собаками, избиениями.
Желая соблюдать каноны ислама, заключенные нередко сталкиваются с неприятием религиозных ритуалов администрацией тюрьмы, добавляет Сокирянская. Впрочем, в некоторых колониях для верующих создаются комфортные условия: молельные комнаты, визиты имамов, организованные походы в мечети.
В целом, как показали интервью с бывшими заключенными, вероятность проблем для заключенного зависит не от типов учреждения, в котором они отбывают наказание, не от модели поведения заключенных, а от администрации колонии.
«В самых строгих исправительных учреждениях заключенные-рецидивисты жили в строгости, но не подвергались унижающему обращению. При этом в других учреждениях осужденным за преступления средней тяжести могло приходиться очень трудно», – поясняет директор Центра анализа и предотвращения конфликтов.
Эхо войны
Такое отношение, полагает Сокирянская, может быть объяснено негативным отпечатком, который остался со времен чеченских военных кампаний в сознании силовиков, работающих в системе Федеральной службы исполнения наказания (ФСИН).
«Правозащитники, которые профессионально занимаются этой темой, говорят, что отношение к чеченцам, а вместе с ними и к другим кавказским мусульманам, резко ухудшилось после начала Первой [чеченской] войны (1994-1996 гг. – прим. ред.). Это было связано с активной античеченской пропагандой в федеральных СМИ, а также с тем, что в системе ФСИН стали работать люди, которые вернулись из зоны боевых действий: они сохранили свое подозрительное, а порой и враждебное отношение к кавказским мусульманам. По информации правозащитников, значительная часть сотрудников этого ведомства прошла через боевые командировки на Северном Кавказе», – говорит она.
К возможным причинам предвзятого отношения к выходцам из республик Северного Кавказа в тюрьмах эксперт относит и установку на борьбу с терроризмом и экстремизмом. В России, по ее словам, традиционно большинство осужденных по статьям, связанным с вооруженной деятельностью, – выходцы из Северного Кавказа, поэтому система ФСИН усилила внимание к этой категории заключенных.
Иерархия
Дополнительным источником уязвимости для осужденных, по словам Сокирянской, являются неформальные тюремные иерархии – деление по мастям или кастам. Осужденные, оказавшиеся в низшей касте, нередко подвергаются издевательствам со стороны других заключенных.
В зависимости от группы, которая неформально контролирует территорию, различают «черную» зону – контролируется «блатными», «красную» (администрацией) и «зеленую» (мусульманами). Про «зеленые зоны», по ее словам, начали говорить в 2000-х, но пока достоверно неизвестно, существуют ли они.
Респондентам приходилось вливаться в воровскую среду с ее иерархиями. Опрошенные рассказали, что уроженцы Кавказа «умели поставить себя». Ключевую роль в этом играло то, что они были сплоченными.
«Иногда держались сформированными по религиозному признаку джамаатами (коллективами – прим. ред.), которые выходили из системы неформальных иерархий, а в отдельных случаях доминировали над ними. Как минимум один респондент это рассказал. При необходимости прибегали к воровским понятиям. Объясняли это тем, что воровские законы – это общая система координат, которая в тюремной среде позволяет взаимодействовать представителям разных культур», – рассказала эксперт.
«Это эксперты связывают с тем, что сотрудники колоний региона – местные жители. В случае применения насилия им грозят неприятности со стороны родных заключенных. Поэтому они не чувствуют своей безнаказанности», – рассказала Сокирянская.
Мужчины и женщины
Опрошенные авторами доклада женщины адаптировались в тюрьме сложнее, чем мужчины. Попавшие в тюрьму кавказские женщины теряют семьи, детей, социальные связи и имущество. Например, заключенная Мадина (имена респондентов в докладе изменены) испытывала «страх, что дети одни остались» и «позор, который не смыть».
«Это терпилово, ад, очень тяжело привыкала. Уходила в себя. Каждый прожитый день был как вечность», – цитирует ее Сокирянская.
Для мужчин самым сложным оказалась адаптация к новым бытовым условиям, отсутствию личного пространства и агрессивной тюремной среде. Тяжелее всего привыкали те, кто считал себя осужденным несправедливо или по сфабрикованному делу.
«Я больше всего себя измотал тем, что каждый день, когда открывалась эта дверь, когда заносили еду, – каждый день я ждал оправдательный приговор. Этим я себя измотал. Почти четыре с половиной года это длилось. Это меня с ума сводило», – приводит Сокирянская слова одного из респондентов.
Попытки облегчить жизнь заключенных
Добиться защиты прав заключенных и привлечь к ответственности тех, кто нарушил их права, очень сложно. Поэтому нередко заключенные идут на крайние меры: устраивают голодовки и бунты, предпринимают попытки покончить с собой.
К примеру, в апреле трое уроженцев Дагестана, отбывающие наказание в одной из колоний Смоленской области, объявили сухую голодовку в знак протеста против систематических издевательств со стороны сотрудников. Однако после этого репрессии ужесточились, сообщал отец одного из осужденных.
По мнению Сокирянской, самое полезное, что респонденты получили в колониях, – это обучение рабочим специальностям. Многие из них воспользовались возможностью получить новые навыки. Это помогает им в реинтеграции.
О международном опыте возвращения бывших заключенных в общество поведала Кавказ.Реалиям другой автор доклада, исследователь Центра анализа и предотвращения конфликтов Виктория Гуревич.
Так, в Турции создаются советы, которые помогают бывшим заключенным заниматься сельскохозяйственной деятельностью. Им выделяются кредиты на покупку земли и оборудования для малого бизнеса. В Сингапуре обучают женщин-консультантов для оказания поддержки женам бывших заключенных.
В разных странах, например в Саудовской Аравии, бывшим заключенным на некоторое время предоставляют жилье, чтобы помочь им постепенно вернуться к обычной жизни. Бывшие заключенные должны 12 недель провести в таком промежуточном жилье. Они проходят различные программы, включая обучение истории, политике, личностному развитию, участвуют в спортивных мероприятиях.
Что делают с чеченцами в российских тюрьмах
Заключенные говорят, что находятся в аду.
15 лет назад, летом 2000 года, завершилась так называемая активная фаза боевых действий второй чеченской войны. Ахмат Кадыров был назначен главой администрации Чечни, контроль над территорией республики стал постепенно передаваться от российских военных в ведение местных сил самоуправления и самообороны. Этот процесс был долгим, и лишь девять лет спустя, в апреле 2009 года, режим контртеррористической операции – на территории Чечни был отменен. С тех пор прошло еще шесть лет, ситуация в Чечне сегодня полностью контролируется администрацией Рамзана Кадырова. Однако до сих пор в российских тюрьмах находятся сотни чеченцев, лишь косвенно причастных, а то и вовсе не причастных к событиям кровавого противостояния местного повстанческого движения и федеральных российских вооруженных сил. Условия их существования в заключении ужасны, надежды на освобождение – призрачны, передает «Радио Свобода».
«Поможем умереть. ОМОН УВД ХМАО»
Только бездонные голубые глаза позволяют узнать некогда обаятельную и деятельную Элиму в этой надломленной, потерявшей интерес к жизни женщине. Трудно поверить, что ей всего 42 года. Из них ровно треть – 14 лет – она отдала попыткам спасти своего единственного брата Адама, увезенного из родного дома во время зачистки в Грозном и осужденного на 18 лет тюрьмы. Недавно у нее обнаружили рак. Неоперабельная опухоль мозга. По оценкам врачей, жить ей осталось всего ничего.
«Не осталось слез, и сердце перестало ныть», – сказала Элима, когда мы с ней прогуливались по маленькому городку недалеко от Праги. Казалось, она так и будет говорить односложно, короткими фразами. Но нет, все-таки разговорилась.
Адама забрали из его дома в частном секторе Октябрьского района города Грозного. Поздно вечером 16 апреля 2000 года у ворот остановились УАЗы, бронетранспортер, военные в масках вломились в дом и с ходу стали избивать молодого человека.
Особую ярость у военных вызвала книга, которую читал Адам, – «Декамерон» Боккаччо. Один из военных швырнул книгу на пол и с грязной руганью стал топтать ее, а другой всех на глазах расстегнул ширинку и помочился на нее. Отец Адама возмутился: «Что вы себе позволяете, как вы смеете?!» На него посыпались удары прикладами автоматов, и он потерял сознание. На сползшую на пол у стены мать не обратили внимания. У нее тогда случился первый инфаркт.
На рассвете соседка родителей Элимы примчалась к ней и сообщила, что ночью забрали Адама, а родители в очень плохом состоянии. Посоветовала взять побольше денег, чтобы у «этих ханты-мансийских нелюдей» выкупить брата. «Если не сегодня же, потом следов не найдете», – бросила она, убегая.
«Я хорошо шила, и деньги у нас были», – продолжает свой рассказ Элима. Оперативная группа МВД РФ Октябрьского района Грозного располагалась в трехэтажном корпусе бывшего интерната для глухонемых. Когда вместе с мужем она пришла к главному входу, там уже стояли чеченцы, у которых накануне ночью увезли сыновей и братьев. На фасаде, на раме окна, заложенного мешками с землей, было написано белой масляной краской: «Нам пох… ваше горе». Стены были исписаны названиями городов и именами с фамилиями омоновцев, которые приезжали в Чеченскую Республику. Особенно врезалось в память: «Поможем умереть. ОМОН. УВД ХМАО».
«Вся система так построена, что ты никто, а немытый хам с автоматом – хозяин твоей жизни. Я потом узнала, что все, что касается денег, отлично налажено. Вы даете деньги, и они уже не говорят «не видели, не брали». Деньги нас связывали неким договором. Не было случая, чтобы они отказывались от денег».
В тот день у Элимы взяли две тысячи долларов, но брата не отпустили. Сказали прийти за ним следующим утром. На следующий день запросили еще полторы тысячи. Прождав до поздней ночи, Элима снова вынуждена была уйти без брата. На третий день выяснилось, что офицер-контрактник, который брал у Элимы деньги и обещал «посодействовать», уехал домой, в Ханты-Мансийск. Сообщивший эту новость сотрудник оперативной группы запросил уже пять тысяч долларов. «Теперь труднее. Он в деле, будет суд. Но ты не переживай, жив твой брат», – сказал он.
Занятые в долг и отданные тому самому сотруднику пять тысяч долларов не помогли Элиме даже увидеть брата. Передачи с едой и одеждой брали охотно. Это потом она узнала, что омоновцы все оставляли себе. Элима уже не помнит, по чьей рекомендации наняла адвоката и сколько ему заплатила. Помнит, что денег ушло много. Все деньги, которые с момента ареста Адама она держала в руках, тратились на его спасение. До суда Элима похоронила родителей. В народе про таких говорят: сгорели от горя. Продала родительский дом и машину Адама за бесценок. «Денег не было, – рассказывает Элима, – руки не слушались, шить уже не могла».
Наступил день суда. «В зал суда ввели что-то скрюченное, всклокоченное, которое, странно расставляя ноги, неуклюже передвигалось к клетке для обвиняемых при помощи конвойных… От моего крика конвойные у дверей сначала застыли, а потом направили на меня автоматы. Когда я осознала, что это что-то, которое враскорячку волокут – мой брат, мой мозг и сердце взорвались одновременно. Мне показалось, что мне снится страшный сон с чудовищами, который вот-вот закончится. Адвокат брал деньги, но ни разу не навестил брата! А его там пытали. «
«До ареста мой брат был ростом 1,90 м. Высокий, статный молодой человек 20 лет, с густой шевелюрой. У него отбиты все внутренности. Переломаны пальцы рук: Адам отказался подписывать пустой бланк. Еще его подвешивали на турник с завязанными руками и ногами. От этого кости выходят из суставов. Он висел, а на голову надевали пластиковый мешок и завязывали на шее веревкой. Когда задыхался и терял сознание, снимали. Когда он дергался от удушья, причинял себе немыслимые боли… Ставили лицом к стене, руки на стену, заставляя широко расставить ноги. Били в промежность и кричали, что у него никогда не будет детей… В задний проход вставляли трубку, туда вводили колючую проволоку, а трубку вытаскивали. Колючая проволока остается в прямой кишке. Остальные сбегались смотреть, когда резко выдирали колючую проволоку с вывернутыми кишками! Они называли это «розой». Насильно открывали рот и паяльником прижигали полость рта. Он не мог ни есть, ни пить… В спортивном зале интерната омоновцы повесили крест из рельсов. К нему привязывали задержанных и пытали током. Выживших волокли обратно в камеру и бросали на холодном полу у входа… Кто быстрее ломался и подписывал на себя показания и приговоры – тех пытали для удовольствия. Омоновцы напьются, а потом развлекаются.
Адаму еще не повезло, что он высокий. Его били и за то, что чеченец, и за то, что высокий. Били и говорили: «У тебя никогда не будет детей! Мы вас селекционируем!»
«Когда в Москве я рассказала Анне Политковской об Адаме, она заплакала. Все это я наговорила ей на диктофон у них в редакции «Новой газеты». Она собиралась написать большой материал про Адама и других чеченских заключенных и выступить в Европе. Наши ребята из тюрем ей много писали. После убийства Анны меня нашли и угрожали. На кассете было все о нашей семье, захвате Адама, пытках, суде, кого и как я подкупала, чтобы облегчить страдания Адама. Сначала меня «трясли» федералы, а потом подключились кадыровцы».
Элима объездила почти всю Россию. Вернее, те города, где есть тюрьмы. Денег не было, и она бралась за любую работу – от нянечки в больнице до уборщицы на вокзале. Античеченская истерия витала в воздухе, и Элима вынуждена была скрывать, что она – чеченка. Благо никто документов не просил и официально ее не регистрировал, чтобы не оформлять пенсию и социальные выплаты.
Крохотный заработок Элимы уходил на продукты и медикаменты не только для Адама, но и для его сокамерников. Потом добавились расходы на оплату мобильного телефона, который у заключенных регулярно конфисковывают сотрудники тюрьмы – чтобы продать обратно.
Спала где придется. Если повезет – в пустой палате, а в основном в каморке для грязного больничного белья. Первый раз Элиме удалось получить свидание с Адамом через год с лишним после его отправки по этапу.
Адам рассказал Элиме, что чеченских заключенных заставляют брать на себя преступления, которые совершены даже после их ареста «Они не беспокоятся даже о простой формальности, что что-то с чем-то не сходится!» – восклицает Элима.
«Почему наши ребята радикализуются? – риторически спрашивает она. – Половину наших здоровых, умных ребят незаконно пересажали в тюрьмы, чтобы один серенький, невзрачный человечек из КГБ смог править огромной страной и обеспечить сохранность наворованного его пьяницей-предшественником и его окружением. А остальная часть населения обречена влачить жалкую жизнь. Одни тайно бегут в Европу, другие – в чужую им Сирию».
Он позвонил глубокой ночью и сказал: «Я звоню из ада».
Мовсар не жалеет, что сопротивлялся. Но не может простить себе, что, вместо того чтобы активно влиться в политическую жизнь республики после Хасавюртовских соглашений, занялся восстановлением разрушенного отцовского дома. «Сначала надо было обезопасить место для дома», – говорит он.
Военные в масках приехали за ним ранним промозглым утром 26 февраля 2000 года. Его, сонного, вытащили из постели, выволокли во двор и бросили лицом вниз в лужу с мокрым снегом. Заливающуюся лаем собаку пристрелил солдат, который беспечно курил и придавливал голову Мовсара тяжелым сапогом. «Чеченская тварина, будешь знать, как пасть разевать!» – выругался военный и потушил окурок о голову Мовсара. В месте ожога, на темени, волосы у Мовсара больше не растут.
В живых осталось всего двое: Мовсар и еще один парень, у которого один глаз был черного цвета, а нижняя половина лица раздроблена. «Этот парень пытался раскрыть слипшиеся губы и что-то сказать. Но меня наотмашь ударили прикладом автомата, и я потерял сознание. Парня этого я больше никогда не видел. Скорей всего, он умер. Очнулся я в клетке, где не мог ни сесть, ни растянуться. В этой клетке я находился без малого три недели. Подбородок приходится прижимать к груди, согнутые колени на уровне ушей. Туалет – один раз в день. И такой холод! Я мечтал умереть. Клеток и людей в клетках было очень много. Каждые полчаса кто-то из охраны обходил клетки и чем-то тяжелым бил по верху. Забыться или задремать не было никакой возможности. Из этой клетки уводили на допросы, где пытали током.
Когда на поле подорвались все, послали вторую цепочку арестантов-чеченцев – убедиться, что мин нет, и собрать остатки того, что было человеческими телами. Их же заставили вырыть траншею и закопать это одной кучей. Я молился, чтобы я там же умер, но для чего-то остался в живых. В клетку меня больше не сажали. Раны начали гноиться. Я их промывал водой, которую приносили пить. Неожиданно, примерно через неделю, меня отправили в Чернокозово. Там меня еще били. Оттуда в Пятигорск. Суд. 24 года».
Мовсар относится к числу несломавшихся чеченцев. Не идет на «сотрудничество» – выполнение грязных поручений администраций тюрем. Не писал апелляций, не думает обращаться с просьбой об условном освобождении и вообще ведет себя как человек, который знает, что живым из тюрьмы не выйдет. Почти все время проводит в штрафном изоляторе, где с 6 утра до 10 вечера обязан находиться на ногах в темноте. На стенах наледь, с потолка капает. На бетонном полу всегда по щиколотку грязная, мутная вода.
С середины августа прошлого года я потеряла любую связь с Мовсаром.
«Они мнят себя вершителями судеб»
Сотрудники российских тюрем, в массе своей, на контрактной основе воевали или служили в Чеченской Республике. Это накладывало отпечаток на работу по возвращении. Пытками, истязаниями, психологическим подавлением заключенных-чеченцев они повышают самооценку и двигаются по карьерной лестнице. Мне удалось поговорить с тюремным сотрудником среднего звена, который не похож на своих коллег. Он мог бы стать правозащитником, но считает, что, работая там, за колючей проволокой, сумеет сделать больше для страдающих людей.
Назовем его Алексеем.
– Значит так, я не называю имена, фамилии, должности и, как понимаете, название и расположение тюрьмы, где я работаю.
– Несколько месяцев вы не соглашались на разговор. Что, в итоге, на вас повлияло?
– В моей жизни было много несправедливости, и это замкнутый круг. Осознал, что надо начинать с себя, и хочу искупить свою вину, я не безгрешен.
– Как вы пришли в тюрьму?
– Как вам сказать, – из Чечни или через нее. Несколько раз по два-три месяца попадал туда в командировки. А до этого, после армии пошел в милицию – другой работы в нашем городке не было. Из милиции нас посылали на контрактной основе в Чеченскую Республику. Психологическая подготовка была конкретная, не мог даже дождаться, пока доедем. Хотелось всех порвать к чертовой матери. В реальность попал сразу – участвовал в спецоперациях по задержанию террористов. Сопровождал группы захвата. Вместе с избитым до смерти «террористом» ребята прихватывали добро из домов, бывало и машины забирали. Но наше начальство на это закрывало глаза. По возвращении с нами работали психологи. Успокаивался. Я и к батюшке в церковь ходил. Но то ли он меня не понял, то ли я его. Но потом все же решил, узнаю-ка я, в чем там дело с этой Чечней и этими чеченцами, чего им неймется. Брал книги в библиотеке, в интернете много информации нашел. В следующую поездку ехал с другими мозгами и глазами.
– А сколько еще таких было среди контрактников, кто задавался вопросами?
– Ни одного. По крайней мере, я не встречал. Вседозволенность и безнаказанность отрывает человека от реальности. Перед сослуживцами и начальством я никогда не показывал, что меня интересует что-то больше того, что начальство считает нужным.
– Когда произошла переоценка ценностей?
Тут у ее сына начался припадок эпилепсии. Но ребята накинулись, стащили его вместе с одеялом на пол и стали пинать. Он, как перышко, взлетал под потолок и, сложившись вдвое, падал обратно. Мать набрасывалась на них, как тигрица. Ей тоже врезали так, что она отлетела к стене. У парня из ушей и носа пошла кровь, а глаза остались очень широко открытыми, как бы удивленными. Переступили через тела, пошли на кухню. Прихватили все, что можно было погрызть, и ушли крушить и убивать дальше. В тот день за группой осталось двадцать с лишним трупов и пятнадцать захваченных из собственных домов молодых ребят. Мне было стыдно и больно. Я не убивал, но я стоял рядом и не мешал. Я перестал ездить с группами захвата. Потом я торговал трупами.
– Объясните, что значит торговать трупами?
– Очень просто. Привозят полутруп, уже обработанный нашими. В суровых условиях содержания многие не выживали. В автозаке пытали током. Усердствовали так, что у людей в буквальном смысле слова слетали крышки черепов. Паяльной лампой жгли. Ногти дергали плоскогубцами. Были у нас такие, которые любили привязывать живых людей к танку и возить по дорогам и полям. Привозили ободранные кости.
Для содержания задержанных были вырыты ямы разных размеров. Туда наливалась известь и спускали арестанта. Известь разъедает. Сверху ямы прикрывались бревнами. В ямах побольше сидели и по пять-шесть человек. Мертвые там же лежат с живыми по нескольку дней. Чеченцы почтительно относятся к мертвому. Но тут мертвого клали ничком и сидели на его спине на корточках. В яме не выпрямишься. Там же справляли нужду. Мимо ям пройти невозможно было, такой смрад стоял! Люди мерли, как мухи.
За ними приходили родственники. Но труп вот так просто не отдашь. Отчетность и все такое. Чеченцы знали, что мы не отдаем трупы, и предлагали большие деньги. Мы знали, что у семьи, как правило, нет таких денег и что их собирают в складчину родственники, соседи и даже все село. Эти деньги надо было делить с начальством. Я себе не оставлял за трупы денег, а брал только, чтобы наверх отдать. Я многого не мог сделать. Система тебя затягивает и обязывает.
– Почему бы вам не оставить эту работу?
– Вы думаете, мне дадут это сделать? Я умру от «сердечной недостаточности» или на меня такой компромат нарисуют. Но правозащитник не может сделать столько, сколько я…
– В чем заключается ваша помощь?
– Ну, помогаю я не всем. Отпетым негодяям не помогу. Вы понимаете, сразу видно по человеку, виноват он или нет. Был такой случай. Привезли парня-чеченца. Схватили на улице в Москве. Студент вуза. Просто прицепились из-за кавказской внешности, попал в жернова, так сказать. Я многое повидал на своем веку, но то, что вытворили с ним. Парень был совсем молодой. Его насиловали бутылкой из-под шампанского так, что бутылка треснула в кишке и обратно ее вытащили вместе с внутренностями. Врачей не звали пару суток. Я даже не знаю, как он не истек кровью и не умер от боли. Его прессовали целую неделю, и он подписал все, что ему подсовывали, в надежде, что на суде откажется от показаний. Суд пропустил мимо ушей признания, добытые под пытками, и парню впаяли 20 лет. Я спросил ребят, которые его конвоировали: а чего это вы с ним так? Они сказали, что у него судьба такая, и расхохотались. Вы понимаете, они себя мнят вершителями судеб.
Я тоже избиваю, кричу, матерюсь, но без свидетелей помогаю, как могу. Если я уйду, мое место займет садист и изверг. Многие больные на голову. Неудавшаяся жизнь, безработица, взятки на каждом углу. Чиновники, которые жируют и плотно обосновались за рубежом. И эти ребята себя спрашивают: а чем я хуже? Избивать, мучить и пытать никто не мешает. Совершенно безнаказанно можешь это делать – только улучшай показатели. Твоему начальнику абсолютно до лампочки, как ты добиваешься показателей. Ты начальнику улучшаешь статистику, а начальник тебе – льготы, премии, звания. А ему, в свою очередь, его начальство дорогу открывает к карьерному росту и благам.
Прокуратура и судьи прекрасно осведомлены обо всем. Все, что от следователей требуется, – не оставлять явных следов своей «работы». А остальное все на мази. Если попадутся, то они же без каких-либо угрызений совести засудят нашего брата так, что мало не покажется. Не ломающихся и отказывающихся давать нужные следователям показания заключенных чеченцев вывозят в тюрьмы Иркутской, Владимирской, Кировской, Свердловской, Красноярской, Омской областей, Карелии и Хакасии.
На этих зонах существуют «пресс-отряды», или отряды-карантины. В «пресс-отряды» входят заключенные – убийцы и воры с букетом статей. Администрации тюрем создают для них льготные условия и легкую жизнь. У них свои спортзалы, там же, в колонии. Разрешается большое количество передач с воли, сигареты, выпивка, наркотики, женщины, телевизор, мобильные телефоны. Кроме облегченных условий содержания, администрация им пишет хорошие характеристики и выводит на УДО – условно-досрочное освобождение.
– Чем еще вы можете помочь заключенным, которых считаете невиновными?
– Обеспечиваю телефонами, лекарствами, продуктами, теплой одеждой. Многие очень больны и страдают от холода. Помогаю мстить беспредельщикам из пресс-хаты. Ну и сам тем гадам ставлю палки в колеса, как могу.
– Как вы думаете, возможен ли пересмотр уголовных дел, по которым осудили тысячи чеченцев?
– Возможен при одном условии. Если режим Путина рухнет, и военных лишат званий, должностей и привлекут к суду. Не только нынешних, но и бывших, которые на «заслуженном отдыхе». Для них эта Чечня стала манной небесной. Теперь даже дело не в одном Путине. Система себя чувствует безнаказанно и потеряла связь с реальной жизнью. Они только своего спасут, и то только ради шкурного интереса.