что делают талибы с пленными афганцами
На выходных события в Афганистане развивались со скоростью пуль: «Талибан» (террористическая организация, чья деятельность в России запрещена. — Прим. ред.) достиг Кабула, взял столицу практически без боя и объявил, что теперь контролирует всю территорию страны. По Сети распространились кадры захвата власти: первый — снимок талибов в президентском дворце, второй — видео афганцев в кабульском аэропорту, которые стремятся попасть на последние улетающие из страны самолёты. Из-за давки погибло от трёх до пяти человек.
При этом унизительное и опасное положение женщин в Афганистане не всегда было таким: в истории этой центральноазиатской страны есть эпизоды, когда власть расширяла гражданские правы женщин. Так поступал, например, король Аманулла-хан: он правил страной с 1919 по 1929 год и всё это время он обращал внимание на важность женского образования. Вероятно, эта инициатива принадлежала жене Амануллы — королеве Сорайе, которая фактически правила вместе с мужем: её усилиями в стране появлялись больницы, школы и даже журналы специально для женщин. Сорайя очень часто появлялась на публичных мероприятиях вместе с мужем, и в это время она не надевала паранджу — чтобы показать, что гендерной сегрегации нужно положить конец.
Консервативная часть афганского общества, разумеется, сопротивлялась прогрессивным реформам, но тогда, как пишут историки, они казались неотвратимым будущим. И хотя преемники Амануллы-хана действовали осторожнее, каждый из них так или иначе боролся с гендерной дискриминацией, наделяя голоса афганских женщин всё большим и большим весом. В 1964 году в Афганистане приняли новую Конституцию, в которой было закреплено равенство женщин и мужчин, включая право избирать и быть избранными. В то время афганки могли спокойно выходить из дома поодиночке, они могли не носить традиционные исламские наряды, но могли учиться, работать, путешествовать.
Талибский вариант шариата предполагал за такие «проступки» целый набор наказаний вплоть до тюрьмы или публичной казни через забивание камнями
Кульминацией борьбы за равные права стал приход к власти «Народно-демократической партии Афганистана» в конце апреля 1978 года. Афганские коммунисты также декларировали гендерное равенство — например, тогдашнее правительство запретило принудительные браки. Женские движения росли и расцветали, а женщины добивались реальной власти: известная афганская коммунистка Анахида Ратебзад стала министркой культуры и возглавила Всеафганский союз женщин. Писательница Масума Эсмати, которая наряду с Ратебзад отстаивала право афганских женщин не носить паранджу, возглавила министерство образования. Несмотря на то что быть женщиной в Афганистане тогда всё ещё было непросто, коммунистическая власть добилась значительных успехов в расширении их прав.
За год до этого в Афганистане появилась «Революционная ассоциация женщин Афганистана» (РАЖА), которую основала студентка Мина Кешвар Камаль. Кешвар Камаль хотела, чтобы как можно больше женщин занимались политическими и социальными проблемами, РАЖА выступала против милитаризации и фундаментализма афганского общества. Правда, с такой позицией это самое афганское общество не всегда было согласно: Мину Кешвар Камаль убили через десять лет по политическим мотивам.
Приход к власти исламских фундаменталистов всегда означал неминуемое поражение женщин в правах. Так случилось в конце восьмидесятых годов, когда с выводом войск СССР в стране с новой силой разгорелась гражданская война. Одной из действующих сил были моджахеды — исламисты, которые боролись против советских войск (многие из тех боевиков позже пополнили ряды «Талибана»). В начале девяностых положение женщин в стране быстро откатилось до крайних мер: запрет на выход из дома в одиночестве, обязательное ношение паранджи, запрет работать, освещать ситуацию в стране. Афганкам в то время запрещали даже красить ногти.
Режим талибов был свергнут в 2001-м, и постепенно права женщин в Афганистане вновь начали расширяться. В 2004 году в Афганистане приняли новую Конституцию, и тогдашняя власть заявила о намерении бороться с нарушениями прав человека в стране. Афганки могли водить машины или заниматься спортом (в Афганистане даже была команда футболисток — при талибах в 1999 году и позже женщин казнили на футбольных полях), могли заниматься политикой или работать в полиции. В 2009 году в стране приняли закон, который был призван положить конец домашнему насилию. Конечно, женщины в Афганистане, если они заявляли об избиениях, сталкивались с огромными препятствиями правоприменительной машины, однако эта мера, как отмечает Human Rights Watch, медленно но верно начинала работать.
Сегодня, когда «Талибан» снова захватил власть в Афганистане, местные и иностранные активистки снова в страхе за свою жизнь: они не верят в то, что с исламистами можно будет о чём-то договориться.
Директорка средней школы для девочек в Кабуле Насрин Султани в интервью NBC рассказывает, что боится за своих учениц. «Когда я вижу всех этих девочек, мне очень грустно, — рассказывает она. — Я пыталась, но у нас так и не получилось сделать так, чтобы они выбрались из этой ужасной ситуации». Кроме того, Насрин говорит, что талибы уже угрожали ей физической расправой.
The Guardian пообщался с жительницей Кабула, которая до последнего времени училась сразу в двух местных университетах. Анонимная рассказчица говорит, что видела группу женщин, которые в спешке покидали общежитие, потому что в город вошёл «Талибан» — а это значит, что всем, кто не носит паранджу, нельзя попадаться им на глаза. Женщины не могли воспользоваться общественным транспортом, а частные перевозчики отказывались сажать их в машины из-за страха. «Я работала столько дней и ночей, чтобы стать той, кем являюсь, — говорит она. — Сегодня утром, когда я вернулась домой, первое, что мы с сёстрами сделали, это спрятали свои удостоверения личности, дипломы и сертификаты. Это было ужасно. Почему мы должны скрывать то, чем должны гордиться? Всё, что я могла видеть вокруг себя, — это испуганные лица женщин и уродливые, полные ненависти лица мужчин».
В Афганистане даже была команда футболисток — при талибах в 1999 году и позже женщин казнили на футбольных полях
Афганская режиссёрка и генеральная директорка студии Afghan Films Сахра Карими обратилась к международному киносообществу с просьбой помочь, которую издание Deadline описывает как «отчаянную». «Я пишу вам с разбитым сердцем и глубокой надеждой на то, что вы сможете присоединиться ко мне в защите моих прекрасных людей, особенно кинематографистов, от „Талибана“… Они уничтожили наш народ, они похитили много детей, они продают девочек в качестве невест… Это гуманитарный кризис, а мир молчит. Когда они запретят искусство, я буду следующей в их расстрельном списке», — написала она в твиттере.
«Пожалуйста, подумайте о девочках и женщинах из Афганистана: перед нашими глазами разворачивается трагедия», — солидарна с ней в твиттере исполнительная директорка «ООН-женщины» Фумзиле Мламбо. Многие правозащитные организации по всему миру уже начали работать: они распространяют информацию и собирают пожертвования. Одной из первых стала НКО Women for Women Intl — эта организация помогает женщинам, пережившим войну, сейчас на их сайте открыт сбор пожертвований специально для афганок. «Что бы ни случилось в ближайшие дни, мы верим, что женщины могут и должны помогать формировать будущее Афганистана. Наше международное сообщество сторонников сейчас важно как никогда», — говорят представители организации.
При этом есть оптимистичное мнение, что женское движение хоть в каком-нибудь виде в Афганистане всё равно останется — так считает региональная руководительница гуманитарной организации CARE International в Кабуле Марианна О’Грейди. «Вы не можете разобразовать миллионы людей, — цитирует её Associated Press. — Даже если женщины снова будут заперты в четырёх стенах и не смогут часто выходить на улицу, то, по крайней мере, могут обучать своих сестёр, дочерей и соседок так, как этого не могло случиться 25 лет назад».
«Кто не сбежал, тот прячется» Как афганцы привыкают к новой жизни после победы талибов. Репортаж из Афганистана
Захват власти в Афганистане движением «Талибан» (террористическая организация запрещена в России) вселил страх не только в их идейных противников, но и в простых граждан. В Афганистане у талибов практически не осталось врагов, но новые власти так и не решили, чем занять оставшихся без дела боевиков. Задача эта непростая, потому что за годы вооруженного противостояния единственное, чему научились эти люди, — воевать. Сегодня в Кабуле на каждый район приходится сразу несколько полевых командиров, и каждый из них считает, что именно он главный. При такой концентрации скучающих вооруженных людей контролировать ситуацию становится все сложнее. Тем более, что афганцы еще хорошо помнят, каково жилось при талибах в конце 1990-х. Корреспондент «Ленты.ру» Александра Ковальская проехала от афгано-узбекской границы до Кабула, чтобы выяснить, как живет Афганистан после победы талибов, как простые афганцы приспосабливаются к новой жизни и правда ли, что талибы любят Россию.
Новый мир
Регулярное авиасообщение между Афганистаном и остальным миром так и не возобновилось, несмотря на неоднократные обещания талибов. Зато появилась возможность проехать по пыльным дорогам и своими глазами увидеть, как живет страна, получившая долгожданный мир после десятилетий гражданской войны.
Вопреки стереотипам, мне, единственной женщине и единственной иностранке на переходе Термез — Хайратон, улыбаются и даже помогают поднять багаж на ленту рентгена. Новые хозяева Афганистана непреклонны только в одном — никаких фотографий на пограничном переходе
Седобородый талиб, сидящий у выезда в обнимку с автоматом, машет рукой на прощанье, и наша машина выезжает в государство, которому всего полтора месяца от роду, — Исламский Эмират Афганистан.
Дорога до Мазари-Шарифа, административного центра провинции Балх, напоминает кадры из фантастического фильма: до самого горизонта тянется выжженная солнцем пыльная земля, где изредка попадаются пустые дома и заброшенные военные базы. Машин и людей в этом мире почти нет, только в получасе от города встречаются одинокие фигуры — мужчины, собирающие металлолом, и дети, просящие милостыню.
«А ведь сегодня суббота, это как у вас понедельник», — говорит мой водитель. На вопрос о том, куда все делись, пожимает плечами: «Сбежали. Когда талибы взяли Кабул, люди кинулись к границе и в аэропорт. Много людей, десятки тысяч. Не удивляйтесь, что сейчас так пусто — кто не сбежал, тот прячется, особенно если служил в армии или полиции. Говорят, что талибы за это будут казнить».
Чай, голуби и палец на курке
Мазари-Шариф — город небольшой. В центре знаменитая Голубая мечеть, где, по легенде, похоронен шиитский святой имам Али и где живут сотни белых голубей. Вокруг базар, жилые кварталы и несколько дипломатических представительств, которые сейчас закрыты.
В отделении офиса информации и культуры опять приходится подождать. Причина та же: начальник, который выдает иностранной прессе разрешение на работу, читает намаз. В его пустом кабинете красуется белый флаг «Талибана», а остальная обстановка — стол, книжные шкафы и кожаные диваны — явно перешла по наследству от бывших хозяев.
Первым делом нам предлагают чай, это непреложный закон афганского гостеприимства. Получение нужной бумаги, как и досмотр на границе, занимает не больше 15 минут, а вместе с разрешением мне выдают двух охранников, которые будут сопровождать меня в прогулках по городу. Их присутствие объясняют так: безопасность гостей превыше всего.
Материалы по теме
«Все помнят, что они творили в 1990-х»
«Талибы победили — мы обязаны это признать»
«Мы продолжим двигаться вперед»
Один из сотрудников службы информации на хорошем английском предлагает помочь мне с фото. Я пытаюсь пошутить о том, что в Москве никто не поверит в такое дружелюбие «Талибана».
— Я не талиб, — отвечает мой собеседник. — Я работал здесь при Ашрафе Гани (действующий президент Афганистана, покинувший страну после переворота, — прим. «Ленты.ру»), а теперь продолжаю уже при новом правительстве. Для меня ничего не изменилось.
— И вы не боитесь?
Он с улыбкой пожимает плечами.
— Нет. Теперь мои начальники не хуже, чем были раньше.
За те полчаса, что я провела за осмотром мечети, ко мне подошли познакомиться все местные руководители, включая начальника службы безопасности. Экскурсия заканчивается неизбежным чаепитием и импровизированным интервью: меня просят задавать вопросы, таким случаем нельзя не воспользоваться. Отвечают в основном талибы постарше и повыше рангом. Меня предупреждали, что с рядовыми беседовать не стоит, потому что они «недостаточно информированы». Разговор получается вежливым и уклончивым.
— Разве вам не запрещено разговаривать с женщиной, которая к тому же не закрывает лицо?
— Вы гость, разве можно обидеть гостя? — отвечают мне вопросом на вопрос. — Закрывать лицо или нет — личный выбор. Мы не можем на этом настаивать.
— Но пару недель назад западные журналистки рассказывали следующее: командиры «Талибана» отказываются с ними говорить, потому что они не носят хиджаб…
— Разве должностное лицо в любой другой стране не может отказаться с кем-то говорить? Таких людей везде хватает. Кто сказал, что мы ограничиваем права женщин? Они могут вернуться на работу, когда захотят. Могут вернуться в школы, когда обстановка нормализуется. Даже в местном аэропорту работают женщины, можете сами посмотреть.
Если хотя бы половина того, о чем мне говорили, правда, то ситуация в Афганистане переменилась к лучшему. Но верят в это не все: гостиницы в Мазари-Шарифе переполнены теми, кто надеется покинуть страну, как только возобновятся пассажирские рейсы
Двенадцать часов без приключений
Пару месяцев назад и речи не могло быть о том, чтобы проехать от северной границы до Кабула — вдоль дороги шли бои локального значения между талибами и правительственными войсками. Однако теперь дорога практически безопасна, а на обочине идет мирная жизнь.
Мы выезжаем из Мазари-Шарифа в пять утра и добираемся до Кабула в пять вечера. Главной трудностью за все это время становятся ремонтные работы и пробки на перевале Саланг. Сам факт того, что теперь на Саланге что-то чинят, кажется довольно обнадеживающим, а рабочие в ярких жилетах и экскаваторы — это не то, что обычно можно увидеть в афганских сводках.
На въезде и выезде из городов и на перекрестках стоят блокпосты «Талибана» — десяток боевиков и белое знамя. Машины замедляют ход, и молодые люди с длинными бородами и автоматами Калашникова наперевес спрашивают у водителей, откуда и куда они направляются. На этом проверка обычно заканчивается, а если в автомобиле есть женщина, то его пропускают без вопросов. То же повторялось и позже, уже в Кабуле: меня просили пересесть на переднее сиденье, чтобы как можно скорее проехать чекпойнт. «Ты — наш паспорт», — шутили мои афганские помощники.
У постов припаркованы мотоциклы и джипы, которые пару месяцев назад принадлежали Национальной армии Афганистана. Теперь они перекрашены из защитного цвета в белый, а на боку вместо афганского триколора появилась эмблема эмирата
Один из таких внедорожников, украшенный искусственными цветами, обгоняет нас в районе Чарикара. Из установленных на крыше колонок звучат суры на арабском. В провинции Баглан пейзаж становится почти идиллическим — на полях собирают урожай и сгребают в стога сено. Однако меня предупреждают, что приближаться к местным жителям и фотографировать их не стоит.
— Почему?
— У дороги могут быть мины. А еще у многих в этих местах погибли родственники от рук американцев. Сложно сказать, как люди отреагируют на появление человека с Запада.
Эти предупреждения, как и двухметровая воронка на дороге, где на мине подорвался армейский джип, разрушенный полицейский участок, сгоревшие полицейские машины, сложенные друг на друга, напоминают о войне. И все же за двенадцать часов пути трудно поверить, что Афганистан воевал всего полтора месяца назад. Впрочем, эта страна всегда умела возрождаться из пепла.
«Россия — хорошо!»
На закате мы въезжаем в Кабул. Казалось, что после паники, охватившей город с приходом талибов, после бегства президента и того ада, что развернулся в кабульском аэропорту, после месяца неуверенности и страха Кабул должен был измениться до неузнаваемости, но нет.
Афганская столица осталась такой же, какой я видела ее полгода назад: та же суета, те же дорожные пробки, те же воздушные змеи в небе. Талибы, одетые в армейскую форму, зачастую неотличимы от правительственных солдат, стоявших здесь до них
Впрочем, возможно, что в нынешней армии и полиции немало тех, кто был там при Ашрафе Гани, — «Талибан» пригласил их вернуться на службу.
«Расплатились за проезд невесткой. » Афганцы рассказали, что они ждут от талибов*
«Мужчин заставляли отращивать бороды. Женщин — носить бурки, ниспадающую одежду, которая покрывает все лицо и тело. Школы для девочек были закрыты. Женщин, оказавшихся без сопровождения в общественных местах, могли избить. Футбол был запрещен. А с ним и музыка, кроме религиозных песнопений. Правительство «Талибана» проводило публичные казни на стадионе Гази в Кабуле, —описывает реалии первого режима талибов Washington Post. — Внешний мир периодически заглядывал в страну (хотя фотосъемка была технически запрещена). Существовало видео, на котором афганскую мать заставили встать на колени на стадионе и застрелили между стойками футбольных ворот. Были фотографии древних буддийских статуй, уничтоженных «Талибаном», поскольку его лидеры считали каменные изображения данью идолопоклонству. Море беженцев и вынужденных переселенцев, живших в импровизированных палаточных городках по всему региону».
Издание Politico приводит рассказ афганского журналиста из Кабула, который вынужден скрываться теперь вместе со своей семьей. Вот что творилось по его словам в столице Афганистана, когда в нее вошли талибы:
«Город полон паники и страха. Сейчас комендантский час, поэтому на улицах Кабула совершенно пусто и тихо. Мне звонят столько журналистов. Я боюсь за их жизни. Для меня и тысяч других это худшая ночь в жизни. Это [молниеносный захват власти «Талибаном»] произошло вопреки всеобщим ожиданиям. Мы думали, что американцы нас не бросят — что, похоже, как раз и происходит прямо сейчас. Я пытаюсь найти способ бежать. Сейчас я в таком положении, словно на спине у меня большая мишень. Если бы я сказал:
„Я не боюсь», я бы солгал. США должны действовать решительно. Они должны быть последовательными и твердо сказать талибам: „Вы не можете убивать людей». Об этом нужно говорить очень решительно и предельно серьезно. Афганские журналисты могут продолжать вещание, но не так обширно, как обычно. Многие СМИ были отключены; даже сейчас не все из них работают. Люди разбежались по домам, там они и остаются. Я вверяю свою судьбу Всевышнему. Потому что я больше никому не могу доверять».
«Я в огромном шоке, — говорит она. — Как это возможно, чтобы я — женщина, работавшая так усердно, пытавшаяся учиться и преуспевать — теперь должна прятаться и сидеть дома?» Захра рассказывает, что теперь ее 12-летняя сестра, которой нравилось учиться, не сможет ходить в школу, что ее старший брат больше не сможет играть в футбол, а сама она — открыто играть на гитаре.
Своими эмоциями незадолго до взятия Кабула поделилась с АР и Зармина Какар, местная активистка в сфере защиты права женщин. Ей был год, когда талибы впервые вошли в Кабул в 1996 году. Из своего детства женщина помнит эпизод, когда во время первого правления «Талибана» представители движения избили ее мать — за то, что она на несколько минут открыла лицо, покупая мороженое для маленькой Зармины. «Сегодня я снова чувствую, что, если «Талибан» придет к власти, мы вернемся к тем темным дням. Мне кажется, мы похожи на птицу, которая тщетно строит свое гнездо, отдавая этому все силы, но затем вынуждена внезапно и беспомощно наблюдать, как другие разрушают его».
А британская The Guardian приводит невероятную историю 24-летней студентки одного из университетов Кабула (ее имя не раскрывается в целях безопасности), которая поясняет, что означает возвращение власти «Талибана» для женщин Афганистана. Она узнала о том, что талибы вошли в Кабул, утром 15 августа, когда шла в университет на занятия: встретила группу испуганных студенток из общежития, пытавшихся бежать либо укрыться дома на фоне новостей о приходе талибов — избиение грозило всем, на ком не будет чадры.
«Мы все хотели вернуться домой, но не могли воспользоваться общественным транспортом. Водители не пускали нас, поскольку не хотели брать на себя ответственность за перевозку женщины (талибы не разрешают женщинам передвигаться и путешествовать в одиночку).
Между тем, стоявшие вокруг мужчины смеялись над девушками и женщинами, потешаясь над охватившим нас ужасом. «Поди надень свою чадру», — крикнул один из них. «Это ваши последние дни на улице», — пригрозил другой. «Однажды я женюсь сразу на четверых из вас», — сказал третий.
Между тем, девушка почти завершила образование и была близка к тому, чтоб получить степени в двух лучших университетах Афганистана. «В ноябре я должна была окончить Американский университет Афганистана и Кабульский университет. Теперь, похоже, мне придется сжечь все, чего я достигла за 24 года своей жизни. Иметь студенческий билет либо награды Американского университета сейчас рискованно; даже если мы сохраним их, то все равно не сможем использовать. В Афганистане теперь нет для нас работы».
По словам студентки, первое, что они с сестрой сделали, вернувшись домой после известия о захвате Кабула талибами — спрятали дипломы, сертификаты и студенческие. «Это было ужасно. Почему мы должны прятать то, чем стоит гордиться? Отныне в Афганистане нам не позволено быть теми, кем мы есть. Похоже, я больше не смогу громко смеяться, слушать свои любимые песни, встречаться с друзьями в нашем любимом кафе, носить свое любимое желтое платье или розовую помаду. И я больше не смогу пойти на работу или получить университетскую степень, ради которой трудилась годами». Студентка рассказывает, что ради возможности получить образование в юности ей приходилось подрабатывать ткачеством, но никакие финансовые проблемы не могли сравниться с возможностью строить планы на будущее.
Девушка также передает слова своей сестры, которая после прихода «Талибана» в столицу оставила свое офисное рабочее место со слезами на глазах: «Я знала, что это последний день моей работы»
«Когда я услышала, что талибы достигли Кабула, то почувствовала, что теперь обречена стать рабыней. Они могут играть моей жизнью, как захотят», — заключает девушка.
Студентка рассказала также, что в последние дни перед захватом Кабула помогала семьям беженцев, искавшим в столице укрытия для своих дочерей и жен. Некоторые из них заплатили за это дорогую цену.
«Я не могла сдержать слез, когда слышала рассказы некоторых семей. В одной из них потеряли сына на войне, и не имели денег, чтобы заплатить за такси до Кабула — поэтому они отдали невестку в обмен на транспорт. Как ценность женщины может быть равна стоимости поездки? Все, что я могла видеть вокруг себя, — испуганные и исполненные страха лица женщин и уродливые лица мужчин, ненавидящих женщин, не желающих, чтобы они получали образование, работали и имели свободу. Вместо того, чтобы встать на защиту рядом с нами, они поддерживают талибов и наделяют их еще большей властью».
The Economist рассказывает историю вышедшего на пенсию учителя по имени Абдул из Кандагара, который с приходом талибов решил спрятать свои книги. В Кандагаре, который до недавнего времени был ключевым местом дислокации американских войск, нет библиотек, и Абдул был членом книжного клуба — местные жители обменивались литературой, в том числе иностранных авторов. В его личной библиотеке есть книги по психологии, очерки о политике и терроризме. С приходом талибов такая литература опасна.
«Даже такие простые удовольствия как чтение, оказались под угрозой, — поясняет издание. — Автор одной из его книг о фундаментализме был убит в Кабуле несколько недель назад. Абдул владеет коллекцией книг самого известного поэта Кандагара, Абдула Бари Джахани, который сейчас живет в Америке. В прошлый раз, когда правил «Талибан», его книги были запрещены».
Абдул решил, что спрятать свою библиотеку — самый безопасный вариант. «Я не хочу рисковать, если талибы захватят Кандагар и обыщут мой дом», — заявил он изданию еще до взятия города. Какой бы ни оказалась официальная политика «Талибана» относительно таких книг, Абдул опасается, что лично его судьба будет зависеть от прихоти любого, кто может ворваться в его дом. «Если им не понравятся мои книги или то, что я храню в доме, они могут мгновенно лишить меня жизни», — рассказывает он о нравах талибов.