что значит дезертировать во время войны
Дезертиры-затворники: после Великой Отечественной они прятались десятки лет
Заживо себя похоронившие
Одна из главных примет 2020 года — массовая самоизоляция, спущенная нам «сверху» в связи с эпидемией. Прошло более трех месяцев с начала такого «великого сидения по домам», когда многие граждане, запертые в четырех стенах, уже готовы были на стенку лезть от дискомфорта. Но ведь были случаи, когда люди жили в самоизоляции годами и даже десятками лет. Причем по доброй воле — движимые чувством панического страха.
Рекордсменами по продолжительности «экстремальной» самоизоляции являются отнюдь не эталонные литературные герои вроде Робинзона Крузо или графа Монте-Кристо, а напрочь позабытые всеми изгои — солдаты-дезертиры Великой Отечественной войны.
Удалось отыскать информацию о некоторых самых уникальных случаях. Получился такой топ-4 «заживо похоронивших себя».
«Игра в прятки» длиной полвека
Первую строчку в этом рейтинге занимает латыш Янис Пинупс. Прибалт таился от людей на протяжении почти 51 года!
Эта удивительная эпопея началась летом 1944-го. 20-летний паренек из Латвии был призван в ряды Красной армии. Ему даже довелось на фронте принять участие в двух боях с немцами. К концу второго из них Яниса сильно контузило близким взрывом, он потерял сознание. Когда очнулся — бой уже ушел вперед, вокруг остались только погибшие. Пинупс понял, что санитары, собиравшие раненых, видимо, приняли и его за убитого, а потому оставили здесь. Между тем травмы оказались на самом деле несерьезными, так что молодой солдат вполне способен был самостоятельно двигаться. И он пошел…
Но не в свою пехотную часть. И не в медсанбат. Пинупса так испугали только что пережитые опасные моменты боя, что он решил уйти подальше от тех мест, где рвутся снаряды и летают пули. Вернуться назад, в свою деревню.
Скрываясь от патрулей, избегая оживленных дорог, Янис добирался до цели 2 месяца и оказался в окрестностях родной деревушки Котлери уже в октябре. Он встретился здесь с родными, однако поселиться в доме поначалу не рискнул: опасался, что «запеленгуют» соседи. До наступления холодов Пинупс кое-как коротал дни в лесу неподалеку от деревни. Мать приносила ему время от времени еду, одежду…
Однако с наступлением зимы лесное житье-бытье стало уже невозможным. Пришлось Янису все-таки перебраться в родительский дом. Он вырыл себе небольшой погреб-землянку в хлеву. Вход в этот схрон тщательно замаскировал.
Добровольная самоизоляция затягивалась, но до поры до времени дезертиру удавалось успешно скрываться от посторонних взглядов. О его существовании знали только самые близкие люди — мать, отец, братья, сестра. Для всех остальных рядовой Янис Пинупс, согласно официальным документам, пропал без вести.
Члены семьи снабжали затворника всем необходимым, поэтому Янис нечасто покидал свою землянку, лишь изредка рискуя по ночам выходить на прогулку по двору. Потом осмелел. Стал (соблюдая тщательную маскировку от соседей) помогать своим по хозяйству, даже иногда выбирался в лес за грибами и ягодами — таясь, уходил до рассвета, а возвращался уже в сумерках. Пять лет спустя жилищные условия Пинупса заметно улучшились. Семья построила на участке новый дом, а старый оставили в полное распоряжение Яниса.
Кода срок добровольной самоизоляции приблизился к 25 годам, нелегал предпринял первую попытку выйти из «затвора»: решил наконец, что никто его уже теперь не опознает. Однако встреча на улице с первым же односельчанином, который стал пристально рассматривать незнакомца, так испугала Пинупса, что он предпочел опять забиться в свою берлогу.
В середине 1980-х у дезертира возникла серьезная проблема со здоровьем. К тому времени из всех его близких в живых оставалась лишь сестра, которой все труднее было содержать брата-нахлебника, не имеющего возможности полноценно помогать по хозяйству. А тут — беда: отшельник неудачно подвернул ногу, ходить с каждым днем становилось все труднее. Без квалифицированной медпомощи не обойтись, а как объявиться перед доктором? Пришлось организовывать целую «партизанскую» операцию: спрятанного в повозке с сеном Яниса отвезли в соседнее село — и там он пошел на прием в амбулаторию под чужой фамилией.
Казалось, эпопея Пинупса должна была закончиться в 1991 году, после официального выхода прибалтийских республик из состава СССР. Теперь-то, при новой власти, его давнее бегство из советской армии уже не являлось криминалом, даже наоборот, выглядело как героический поступок. И все-таки Янис далеко не сразу прекратил «игру в прятки» — в этом человеке за долгие годы такой жизни укоренился прямо-таки животный страх перед возможным возмездием. В итоге он отважился явиться в полицию и сдаться лишь весной 1995-го.
70-летний старик, который во время войны «не побоялся отказаться от службы в советских оккупационных войсках», на короткое время стал героем газетных и телерепортажей. Но вскоре его история перестала интересовать публику, ее заслонили другие, более актуальные события. Остаток жизни своей Янис Пинупс тихо провел в родной деревне. По некоторым сведениям, он умер в 2010 году.
Ночной муж «вдовы»
Уроженец села Яблоново в Липецкой области Яков Томозов провел «под спудом» почти полжизни. Вскоре после начала войны 37-летнего заведующего сельским магазином призвали в армию, и в том же 1941 году, дезертировав с фронта, он сумел добраться до своего дома, где оставалась семья — жена с ребятишками. Там и скрывался вплоть до 1985 года, хотя уже вскоре после побега чекисты проверяли, не появился ли в родных краях беглый солдат Томозов.
Запутать следствие Якову помог благоприятный случай. Однажды за околицей села в поле сгорел стог сена, а на пепелище обнаружили обугленные останки какого-то мужчины. Следователь особо заморачиваться не стал и решил, что никто другой здесь прятаться не мог, как только дезертир Томозов. В итоге Варвара Томозова получила документально подкрепленный статус вдовы, а сам Яков отныне преспокойно жил при «вдове» как этакий «домовой». В сарае он оборудовал потайной бункер, где и отсиживался в светлое время суток, чтобы не попасться на глаза селянам. Зато по ночам «заступал на ударную вахту» — старался как мог помогать по хозяйству. Поэтому подворье «вдовицы» было на удивление ухоженным: грядки вскопаны, двор выметен, дрова нарублены и в поленницы сложены…
Чтобы кто-нибудь случайно не узнал про их семейный секрет, Варваре пришлось превратиться для всех соседей в негостеприимную затворницу. Удивительно, но Томозовым удалось соответствующим образом подготовить своих трех ребят — те даже совсем еще в юном возрасте нигде и никогда словом не обмолвились, что папка-то жив на самом деле. Правда, позднее такая угроза стала уже неактуальна: подросшие дети разъехались из Яблонова, завели собственные семьи.
И все-таки к концу 1970-х — началу 1980-х у односельчан накопились факты, заставляющие подозревать, что Яков «воскрес из мертвых». Одна из улик — давняя: чересчур ухоженное хозяйство вдовы. А другая — покупки Варвары в местном магазине: вроде бы одинокая, немолодая уже женщина, хахалей к себе не водит, а сумки в сельпо набивает продуктами так, будто дома ее обжора-мужик ждет. Потом как-то вечером случайно заметили непонятный и явно не женский силуэт, нарисовавшийся тенью на оконной занавеске. В другой раз сосед, глубокой ночью проходя мимо томозовского двора, прислушался: вроде бы топором кто-то дрова колет.
Слухи дошли до председателя местного сельсовета и участкового милиционера. Страж порядка напрямую идти и обшаривать хозяйство вдовы отказался: нет, мол, убедительных оснований. Тогда решили замаскировать визит, изобразив проверку противопожарных мер. Под этим предлогом импровизированной комиссии удалось обследовать не только дом, но и надворные постройки.
Нигде никаких следов присутствия Якова. Так и пошла бы прахом вся спецоперация, но у дезертира, следившего за происходящим из своего бункера, подкачала нервная система. Не выдержав напряжения, он решил понадежнее спрятаться в другом месте, выскочил из схрона и угодил в руки милиционера.
Сельские старожилы с трудом узнали в задержанном довоенного завмага. Теперь, в 1985-м, это был старик довольно жалкого вида, с длинными редкими прядями седых волос.
То, из-за чего Яков Томозов более 43 лет прожил, не выходя со двора и пугаясь собственной тени, в итоге не случилось. Пойманного нелегала не стали привлекать к суду. Ведь все сроки давности его преступления перед Родиной давно истекли.
Дезертир-отшельник после своего возвращения «в люди» прожил всего пару лет и скончался на 84-м году жизни. Но за это время произошло примечательное событие: однажды он пришел на встречу земляков-сверстников — ветеранов войны. По воспоминаниям очевидцев, собравшиеся отнеслись к Томозову без особых эмоций. А вот что испытывал тогда в душе сам Яков? Но об этом он так никому и не рассказал.
Третий из-под печки
Первые два с половиной года войны украинский парнишка Коля Халимовский вместе с родителями провел под немцем — в оккупированной гитлеровцами деревне Онишполе. На исходе 1943-го советские войска, тесня врага, освободили селение, и вскоре после этого Мыколу, которому только-только исполнилось 18, призвали в Красную армию. До околицы провожала его любимая девушка — жительница той же деревни Ганна.
В этом аду Халимовскому повезло уцелеть. Однако пережитое так подействовало на Николая, что он смалодушничал: вместо того чтобы вернуться в расположение части, бросил винтовку и зашагал в противоположную от передовой сторону. Три недели плутал по дорогам-лесам-проселкам — и наконец вот оно, родное Онишполе.
За время его блужданий о бегстве Николая стало известно командованию его подразделения. Информацию передали в соответствующие инстанции, и в дом Халимовских нагрянули с обыском сотрудники НКВД. Не найдя дезертира, они предупредили родителей, чтобы в случае, если беглый сын объявится, тут же сообщили об этом. Однако отец и мать, когда Коля действительно вскоре постучался в дверь, конечно же, никуда не побежали с доносом на него, а решили спрятать сына понадежнее.
Сперва скрывали сыночка в погребе. А некоторое время спустя Халимовский-старший оборудовал для него укромный закуток, лаз в который замаскировал рядом с фундаментом огромной печи.
И потянулись для молодого парня бесконечные недели и месяцы такой потаенной самоизоляции. Опасаясь зорких соседей, Мыкола днем вообще не выходил из избы. На небольшие прогулки по заднему двору решался лишь в темное время суток, а спал всегда в своем подполе-закутке, тщательно замаскировав лаз туда — на случай внезапного прихода кого-нибудь постороннего в дом.
Впрочем, таких посторонних у Халимовских практически не бывало: чтобы не выдать семейный секрет, отец с матерью отвадили от своего дома всех односельчан, грубо обрывая все намеки на возможные посиделки и никого не пуская дальше крыльца. Но даже зная это, Николай пугливо шарахался в свою «нору» у печки, едва услышав скрип калитки во дворе.
Чем он занимался все это время, чем мог скрасить свой бесконечный досуг? Да не было вообще никаких занятий-развлечений, кроме мелкой (и главное — нешумной!) работы по дому. В доме даже книжек никаких не водилось. И газет Халимовские не выписывали: отец с матерью в грамоте не преуспели, едва подпись при случае поставить могли — какое уж тут чтение! А когда уже в послевоенные годы деревню стали радиофицировать, протянули в дома провода и повесили черные тарелки репродукторов, муж и жена Халимовские от такого чуда техники вдруг отказались. Соседи недоумевали, а причина была простая: родители Николая опасались, что мастер, который придет в избу «тянуть радио», может заметить какие-то следы присутствия в доме еще одного человека.
Единственным развлечением Николая оставалось, притаившись в сенях дома, разглядывать через щели между бревнами, что творится за пределами родительского двора. Наибольший сектор обзора приходился на соседское подворье. А там — ну прямо по канонам драматического жанра! — жила та самая Ганна, которая когда-то, провожая его в армию, обещала ждать. После войны, так и не дождавшись сгинувшего жениха, девушка вышла замуж за другого, и поселились они как раз в соседнем с Халимовскими доме. Так что день за днем Николай наблюдал жизнь своей бывшей невесты: как общалась она с мужем, как нянчила народившихся детишек… Время шло, и эти повзрослевшие дети привели под опеку Ганны своих отпрысков — ее внуков… А Николай все отсиживался в своем убежище.
Его самоизоляционная эпопея завершилась лишь по прошествии четверти века — в конце 1960-х. Завершилась внезапно, по воле случая.
Однажды днем к Халимовским приехал их дальний родственник — работник партийных органов. Оказавшись в этих местах в командировке, нагрянул без предупреждения. И хотя осторожный Николай все-таки успел среагировать и юркнуть в свой подпол, но вот старики-родители сплоховали. Они не успели убрать со стола уличающие следы недавнего семейного обеда: на столе вокруг чугунка с кашей красовались не две миски-ложки, а три. Зоркий гость это не оставил без внимания и оперативно провел расследование. Поднаторевшему в энергичном нажиме на людей партийцу не составило труда расколоть растерявшихся сельских родственников. Они рассказали о своей многолетней тайне. В ответ гость дал строгую директиву: мол, пускай ваш Николай явится в областной отдел КГБ, а если не захочет сдаться добровольно, я сам о нем сообщу в органы.
Пришлось Халимовскому-младшему выбираться из своего добровольного заточения. Провожаемый горькими причитаниями матери, он отправился на станцию, чтобы поездом доехать до Житомира. А там… Там ничего страшного не произошло. Сотрудники КГБ, выслушав покаянную речь Николая и проверив что-то по своим картотекам, объявили, что он может идти на все четыре стороны: таких дезертиров времен войны государство простило, уже давным-давно вышел указ об амнистии.
Вернувшись в Онишполе, Николай на некоторое время стал объектом повышенного внимания односельчан. Однако их интерес к персоне дезертира со стажем быстро иссяк. Отшельнику суждено было прожить еще много — Халимовский умер только в 2003 году. Но и этот период «легальной жизни» стал каким-то ущербным. Даже оказавшись вновь среди людей, Николай так и не смог до конца изжить чувство постоянной опасности, постоянного страха, которое въелось в него за четверть века добровольного отшельничества.
Сибирский Робинзон и его Пятница
По сравнению с описанными выше историями отшельническая эпопея Марка Гурского может показаться совсем короткой: этот дезертир скрывался на самоизоляции всего 10 лет. Но в данном случае нужно учитывать масштабы материального обеспечения такого «карантина». И прямо-таки киношную лав-стори.
Гурский — сибиряк, житель Новосибирской области. В 1943 году ему — молодому парню — подошел срок идти в Красную армию. Однако на фронт под пули и снаряды Марк ехать не захотел. И предпочел дезертировать — чуть ли не со сборного пункта, где находились новобранцы.
Возвращаться домой он не рискнул: там уже могут ждать сотрудники органов. Поэтому отправился окольными путями, глухими дорогами в соседний район, где в селе Крещенское жила семья его дальних родственников. С ними дезертир наладил связь, однако переждать время в доме или в сарае не получилось. Поэтому поселился Гурский в отдалении от села — среди таежной глухомани в верховьях реки Тартас.
Судя по рассказам местных старожилов, парень подошел к обустройству своей отшельнической жизни очень основательно. Соорудил в разных местах — порой отстоящих друг от друга на десяток километров — несколько хорошо замаскированных избушек и землянок. Вскопал землю на подходящих проплешинах посреди леса и посеял там картошку, морковь… Ловил рыбу в реке, добывал лесную птицу и зверя. В летне-осенние месяцы не ленился делать большие запасы ягод, орехов, грибов. А весной прочесывал птичьи колонии по берегам озер, собирая яйца… Часть инструмента и материалов для всего этого он, вероятно, раздобыл у родственников. Кроме того, лесной отшельник через них менял у деревенских мясо добытых в тайге диких зверей на соль, инструменты, другие необходимые товары…
Марк ради пущей конспирации вел кочевой образ жизни. Он регулярно перемещался из одного своего жилища в другое. Время от времени совершал вылазки в деревню, чтобы совершить бартер.
Так, основательно обустроив свой таежный быт, Гурский прожил более восьми лет. Ко многому привык, многое испытал. Бывало, приходилось в чащобе с одним ножом на косолапого идти, но везло — ни травм серьезных, ни увечий во время отшельнической жизни не получил, даже захворал лишь один раз.
Со временем стала допекать его все больше и больше проблема — отсутствие женского общества.
Марк пытался бороться с этим голосом природы, но однажды не выдержал и пошел на риск, благо ситуация благоприятная сложилась. Во время очередного своего таежного рейда Гурский заметил на лесном проселке девушку, отправившуюся за грибами. Барышня, конечно, сильно испугалась, когда на нее из гущи деревьев вылез крепкий мужик, заросший длинными рыжими волосами. Отшельник схватил опешившую от неожиданности крестьянку и силой поволок в свои «хоромы». Причем — в самые дальние. Вел пленницу хитро, ориентируясь по одному ему ведомым приметам в лесу, чтобы не могла она найти обратную дорогу.
Так этот Робинзон обзавелся своей Пятницей. Они прожили вместе в тайге более года. Но потом случилось то, что и должно было случиться: наложница забеременела.
По поводу последующих событий рассказы местных старожилов расходятся. Согласно одной версии, барышня все-таки смогла сбежать от своего похитителя. По другой — он сам вывел ее к деревне, понимая, что шансов на благополучные роды и выживание младенца в условиях глухой тайги практически нет.
Как бы там ни было, возвращение к людям давно сгинувшей в лесу девушки (считалось, что ее убили, и за это преступление даже успели осудить одного из деревенских парней), поставило крест на всех конспиративных усилиях Гурского. Сотрудники милиции и госбезопасности, выяснив при помощи «воскресшей» примерное место обитания беглеца, вскоре смогли поймать его.
О дальнейшей судьбе Марка Гурского точных сведений нет. Вроде бы в наступившие уже более мягкие послесталинские времена судить его за дезертирство и прочие противоправные похождения не стали — за давностью лет. А еще через какое-то время Марк Гурский уехал из родных краев куда-то в другой регион Сибири.
Дезертирство в истории войн
Дезертиры существовали во всех профессиональных армиях в разное время. От армии Александра Македонского до армии Чингисхана. Не пренебрегали данным грехом и в армии Наполеона. От прославленной Красной Армии до не менее прославленной американской армии — всегда и везде находились тысячи солдат, которые готовы были предать своих товарищей по оружию и воинский долг. Дезертиры находились всегда, даже в самых лучших армиях всех времен и народов. При этом степень предательства измерялась каждый раз мотивацией отдельного солдата, а также пониманием того, для чего он рискует собственной жизнью. В истории дезертирство часто становилось массовым явлением в армиях, которые вели трудные и долгие боевые действия.
Солдаты бежали с поля боя еще до того, как появилось само слово дезертир. К примеру, в древнем Египте дезертирам публично наносились различные увечья — чаще всего им отрезался язык. В Спарте у тех, кто бежал с поля боя, отбиралось все имущество, а также возможность вновь его вернуть. В Греции, для того, чтобы каждый добропорядочный гражданин знал, что перед ним находится дезертир, недостойный человек, ему брили полголовы. В дополнение, трус должен был еще 3 дня стоять на рыночной площади, где каждый проходящий мог закидать его гнилыми овощами или просто ударить.
Впервые с дезертирством, как явлением, решили бороться в IV веке нашей эры в Древнем Риме. При этом бороться тут стали не только с самими дезертирами, но и с причинами их бегства. Императоры соправители Констанций II и Констант I, для того, чтобы отвлечь внимание офицеров от поборов и грабежей, особыми указами ввели для всех военных запрет, начиная от рядового солдата до трибуна, отбирать или требовать что-либо у мирного населения под угрозой телесного наказания. Единожды бежавшего солдата предлагалось в случае поимки клеймить и возвращать назад в строй. Такое решение снижало шансы беглеца остаться необнаруженным в случае рецидива. Помимо этого, всем гражданам Рима под страхом смертной казни было запрещено укрывать беглецов из армии.
Такие меры помогали только в мирное время, однако, как только в воздухе начинало пахнуть войной, случаи дезертирства снова становились массовыми. При этом солдаты понимали, что командование вряд ли будет принимать какие-то особо суровые меры по отношению к пойманным беглецам, так как бунт перед битвой — это не лучший вариант развития событий, поэтому очень часто они бежали при любом удобном случае. Для предотвращения случаев дезертирства и бунта римские командиры шли на меры психологического воздействия. К примеру, особо «отличившиеся» части могли намеренно ставиться в унизительное положение. Над легионерами смеялись, иногда заставляли переодеваться в женскую одежду, а в походе провинившиеся шли между пленными и обозом. Такие меры играли на самолюбии и корпоративном духе легионеров, которые желали смыть позор, восстановив уважение среди солдат. Часто именно они затем первыми рвались в бой, отчаянно сражаясь с противником.
Наполеоновские войны
В этот год дезертирство наблюдалось и в российской армии. Более того, для нашей армии это явление было традиционным. Русская армия была сформирована из насильно собранных рекрутов, также она никогда не была однородной по составу. Многие из солдат русской армии желали только того, чтобы вернуться домой. Особенно много дезертиров в нашей армии появилось после того, как французам была сдана Москва. Деморализованная этим событием русская армия, по словам графа Ростопчина, тогдашнего градоначальника Москвы, напоминала собой Орду, в которой часть войск просто растворилась в окружающих Москву лесах. В конечном итоге бегство солдат из армии приобрело такие размеры, что фельдмаршал Кутузов вынужден был отправить письма главам ближайших губерний, в которых извещал их об опасности дезертиров, бежавших из армии, а также возможных случаях мародерства и разбоя с их стороны.
Действительно массовым дезертирство из российской армии стало после того, как она начала свой заграничный поход, особенно после того, как войска вступили в Париж. Рекруты, которые были набраны из числа крепостных крестьян, надеялись остаться в Европе, обрести здесь свободу и бежали из армии тысячами.
Первая мировая война
После начала Первой мировой войны случаев дезертирства в мире стало в разы больше. Многие офицеры в составляемых рапортах сравнивали бегство солдат с эпидемией. Стоило одному дать слабину, как с фронта бежали уже сотни. Только во Франции за первые два года войны количество дезертиров и уклонистов перевалило за отметку в 50 тысяч человек. В Российской империи одними только Виленским и Варшавским жандармскими управлениями за период с декабря 1914 по февраль 1915 года было задержано более 8 тысяч человек. При этом дезертиры не боялись ни вражеского плена, ни вооруженной охраны, часто прыгая прямо с поездов. Они старались скрыться, а затем искать убежища в своей или соседней с ней деревне.
Проблема дезертирства в российской царской армии существовала и до начала Первой мировой войны. К примеру, в 1911 году за самовольные отлучки, побеги и неявку было осуждено 8027 человек, в 1912 — уже 13 358 человек. С вступлением Российской империи в войну проблема дезертирства встала еще более остро. Первые сведения о дезертирстве появились уже в первые месяцы войны. Масштабы дезертирства в русской армии объяснялись как набором объективных факторов (нехватка снабжения, тяжесть боев, поражения на фронте), так и субъективных (тоска по дому, нежелание участвовать в войне, желание помочь семье своим трудом).
При этом на разных фронтах дезертирство имело различные формы. К примеру, на Юго-Западном фронте бытовали в основном прямые формы дезертирства военнослужащих в виде их побегов прямо домой, а также побеги с поездов, которые следовали к фронту. Это же отмечалось и на Румынском фронте, где сами ротные командиры отмечали, что «умные повтикали, а дураки остались».
На Западном же и, в особенности, на Северном фронтах основным видом дезертирства было бродяжничество: под самыми разными предлогами солдаты уходили из своих частей и «вращались» на театре военных действий в полосе фронта. Подобная форма ухода от войны была вызвана, с одной стороны, очень большим объемом позиционных работ на этих фронтах, а также усиленным контролем со стороны командования всей прифронтовой зоны, который как бы «прикреплял» солдат к ней, а с другой стороны — близостью гражданских территорий, позволяющих в них «раствориться». На двух этих фронтах были распространены такие формы дезертирства, как отставание от эшелонов, самовольные отлучки, езда без документов или с просроченными документами, поездки не по тем направлениям, которые были указаны в документах, якобы ошибочно, «командировки» за покупками и т.д.
В разные годы войны дезертирство в царской армии принимало разные формы. В начале Первой мировой войны это были, главным образом, «самострелы». В 1915 году в период поражений на фронтах — уклонение от окопов. К концу 1916 года в связи с общей усталостью солдат от войны дезертирство принимает свою настоящую форму — бегство с фронта подальше в тыл. По данным историков, только в России к моменту начала февральской революции 1917 года имелось около 1,5 миллионов дезертиров. В будущем дезертиры бывшей царской армии составят основу для разнообразных вооруженных формирований, которые станут опорой для революции и большевистского переворота.
Вторая мировая война
Вторая мировая война также не могла обойтись без случаев дезертирства, даже несмотря на то, что наказание за такое преступление было максимально жестким. В период Великой Отечественной войны первый задокументированный случай дезертирства из РККА произошел 1 июля 1941 года. На Оренбургской железной дороге солдат, который не желал жертвовать своей жизнью за страну, спрыгнул с двигавшегося на полном ходу поезда. В настоящее время достаточно трудно подсчитать точное количество дезертиров во время войны, особенно в ее начальный период, который был катастрофическим для всей Красной Армии, однако многие историки сходятся во мнении, что это примерно 1,7 миллиона человек. Согласно имеющимся документам, за годы Великой Отечественной войны за самовольное оставление части были вынесены различные приговоры по меньшей мере одному миллиону человек, в том числе более 150 тысяч человек были приговорены к высшей мере наказания — расстрелу.
В американской армии за дезертирство были наказаны более 20 тысяч человек, 49 из них был вынесен смертный приговор, но приведен в исполнение смертный приговор был в отношении всего одного человека — Эдварда Дональда Словика. Сам Словик был уверен в том, что приговор приводят в исполнение только потому, что ранее до войны он имел криминальный опыт, а командованию нужен был наглядный пример для острастки других потенциальных бегунов. На самом же деле рядовой армии США вплоть до трибунала полагал, что самое страшное, что с ним смогут сделать — это посадить в тюрьму. Именно поэтому он отказался от всех предложений снова вернуться на фронт в обмен на снятие обвинений. 31 декабря 1945 года в 10:04 неподалеку от французской деревни Сент-Мари-Окс-Мин приговор американского военного трибунала был приведен в исполнение.
Может показаться, что в Советском Союзе отношение к дезертирам было самым суровым, однако это не совсем правда. Понимая острую нехватку живой силы на фронте, трибуналы в СССР старались как можно лояльнее относиться к пойманным военнослужащим. Ярким примером здесь может служить случай, который произошел с дезертиром Размаховым. Он был направлен на фронт в качестве наказания за воровство, но сбежал. Его удалось поймать и вновь судить, по приговору суда его вернули на фронт. Но история с побегом повторилась снова. В конечном итоге под Нижним Новгородом после очередного побега этот рецидивист сколотил банду из таких же дезертиров и скрылся от правосудия.
Если же обращаться к армии Третьего рейха, то о дезертирстве здесь можно серьезно говорить только на заключительном этапе Второй мировой войны, когда поражение Германии было уже вопросом ближайшего времени. В этот период немецкую армию, главным образом на Западном фронте, покинуло порядка 3,5 миллионов солдат. Есть информация, что дезертировали иногда целые полки. В одном из писем членов НСДАП к министру пропаганды рейха Геббельсу описывается нелицеприятная картина того, как городок Гутштадт заполонили многочисленные дезертиры. Автор письма жаловался на то, что бывшие немецкие солдаты воруют у населения одежду и провизию, а все улицы города завалены амуницией, униформой и их документами. Но это происходило уже в момент полного развала страны и вооруженных сил. В целом же, вплоть до весны 1945 года подавляющее большинство военнослужащих Вермахта исправно несли службу. За все время войны немецкими полевыми судами было рассмотрено более 35 тысяч дел о дезертирстве, в 22 750 случаях был вынесен смертный приговор о расстреле, при этом он был приведен в исполнение в 15 тысячах случаев.
Наши дни
При этом не стоит считать, что вина за дезертирство сегодня лежит исключительно на самих солдатах. В наши дни достаточно часто причиной данного явления становятся неуставные отношения, безразличие офицеров к проблемам своих подчиненных, бездушие громоздкой бюрократической машины — вот лишь часть факторов, которые становятся причиной покидания срочниками места службы в современной России. Все эти проблемы проистекают от обязательной воинской повинности в стране, излишнего уровня бюрократии на всех уровнях, коррупции и незавершенности или неэффективности многих проведенных реформ, которые проводились в российской армии. Как и создание полностью профессиональной армии, завершение и доведение до ума многих реформ — это перспектива очень отдаленного будущего.